Чудо мое

      Когда Андрей затормозил у подъезда Димкиного дома, было еще светло, но солнечный октябрьский день медленно клонился к вечеру. Заглушив мотор, Басаргин с улыбкой взглянул на подростка, тоскливо смотревшего прямо перед собой, и решительно притянул к себе свое маленькое чудо.       – Дима, – выдохнул он, – какой же ты все-таки… – Андрей легко коснулся губами Димкиного подбородка, потом поцеловал уголок слегка приоткрытого рта, а затем его губы, скользнув по нежной бархатистой коже щеки, нашли мочку Димкиного уха и ласково обхватили ее. По телу подростка горячими волнами стекало наслаждение, концентрируясь под ложечкой, а потом проваливаясь куда-то вниз живота, и заставляло испытывать желания, пока еще запретные для него, но чрезвычайно острые и мучительные. Димка с силой обхватил Андрея за плечи, приближаясь к нему, едва не забираясь на колени Басаргина, а через мгновение и сам покрывал любимое лицо жадными поцелуями. Мысль о том, что он не увидит Андрея до завтра, придавала его поцелуям какую-то яростную отчаянность.       Андрей только сдавленно охнул, ощутив этот напор, и несколько мгновений позволил Димке наслаждаться и этой близостью, и этой властью, потом перехватил инициативу, притянув Димку к себе еще ближе, и с ненасытностью вампира впился в нежный мальчишеский рот. То, что творили их губы и языки дальше, можно описать только одним словом – противостояние. Словно решив раз и навсегда выявить лидера, они атаковали друг друга с напором, достойным, возможно, и лучшего применения, но доставлявшим обоим невероятное наслаждение. Нехватка воздуха положила конец их поединку, так и не позволив выявить победителя. Они разорвали поцелуй одновременно и, тяжело дыша, уставились в глаза друг друга.       – Андрей…       – Дима…       Произнесенные в унисон слегка осевшими голосами их собственные имена заставили Андрея и Димку рассмеяться.       – Иди уже, чудо, – взъерошив Димкины волосы, мягко сказал Басаргин. – До завтра.       И Димка пошел. Оставляя сердце рядом с любимым человеком, душой стремясь в завтрашний день, телом подросток ввалился в прихожую, донельзя уставший и абсолютно довольный жизнью, пропахший дымом и зацелованный на прощание Андреем практически до полного помрачения сознания. Это воскресенье можно было смело зачислять в разряд самых счастливых дней его жизни.       Ему, и правда, было хорошо. Он редко чувствовал себя так уютно и свободно с совершенно незнакомыми и в большинстве своем очень взрослыми людьми. Ароматный дымок шашлыков, забавные истории и беззаботный смех сопровождали Димку весь день. Оставшиеся с ночевой родственники Андрея неожиданно оказались людьми веселыми и легкими в общении. Их было всего человек пятнадцать, и уже к обеду Димка знал всех если не по именам, то хотя бы в лицо. Слова Андрея о том, что его родственники – люди толерантные, вполне соответствовали действительности. На Литвинова все смотрели как на друга Андрея и воспринимали его присутствие как само собой разумеющийся факт. Никто не задавал никаких вопросов, словно Димка был частью их компании с незапамятных времен. Только Ольга Сергеевна подозрительно косилась на парочку, но Андрей и Димка вели себя очень прилично, «совсем как архангелы», как смеялся Димка, и целовались только в самых укромных уголках сада, где их никто не мог увидеть.       Однако рано или поздно все заканчивается – и хорошее, и плохое, – правда, эта расхожая истина ничуть не утешала Димку, не желавшего расставаться с Андреем ни на одно мгновение. За это время – с пятницы до воскресенья – Литвинов просто-напросто прикипел к Андрею всем сердцем, всей своей сутью, да и Басаргин, кажется, начал привыкать к его присутствию рядом, и это было единственным, что утешало Димку.       – Мам, ты дома? – крикнул Димка, снимая обувь.       – Дома, – отозвалась Татьяна Алексеевна, выходя в прихожую. – Где же я еще могу быть в это время? Время шестой час, между прочим…       Димка, слегка нахмурившись, посмотрел на мать. Она выглядела… странно. Так, словно она была недовольна им. Впрочем, это легко можно было объяснить тем, что он почти сутки отсутствовал дома, развлекаясь на годовщине свадьбы. Наверное.       – Ужинать будешь? – Татьяна Алексеевна окинула сына быстрым оценивающим взглядом.       – Нет, я сегодня шашлыков наелся лет на пять вперед, – весело отозвался Димка, стягивая куртку. – Мне бы помыться да за уроки, а то завтра двоек нахватаю.       – Да? – в глазах матери промелькнула неясная тревога. – А я хотела с тобой поговорить…       – О чем? – Димка озадаченно посмотрел на мать. Татьяна Алексеевна пожала плечами и уклончиво ответила:       – Есть кое-что, не терпящее отлагательств.       – Ладно, – легко согласился Димка. После такого чудесного дня браться за скучные уроки не хотелось, и он радовался маленькой отсрочке. – Только сначала душ приму, а то от меня дымом пахнет.       – Ты очень вкусно пахнешь, – невольно улыбнулась Татьяна Алексеевна, и Димка засмеялся.       «Ты очень вкусно пахнешь…» – сказал Андрей, целуя его под яблоней с крупными красными яблоками.       – Ну, что ты хихикаешь? – мать укоризненно покачала головой. – Иди уж, мойся, горе мое.       Минут через пятнадцать Димка в спортивных штанах и футболке, вытирая полотенцем голову, босиком пришлепал в зал. Татьяна Алексеевна стояла у окна и, скрестив руки на груди, смотрела в окно. Было что-то в ее позе такое грустное и обреченное, что у Димки сжалось сердце.       – Мам, что случилось? – тихо спросил он. Татьяна Алексеевна резко развернулась и пристально посмотрела на сына.       – Дима, а разве не я должна задать тебе этот вопрос? – поинтересовалась она сдержанно.       – Ты? – удивился Димка, плюхаясь на диван и с подозрением глядя на мать. Ему очень не нравился ее весьма сосредоточенный и даже какой-то расстроенный вид.       – Дим, понимаешь, тебя долго не было, я волновалась и… скучала, – тихо сказала Татьяна Алексеевна, присаживаясь рядом с сыном. – Стояла в кухне, пила кофе и смотрела из окна во двор… – Димка напрягся и слегка прикусил губу, догадываясь, что именно последует дальше. Нет, он был совершенно не готов к этому разговору, у него не было ни времени, ни желания даже думать об этом, пока он был с Андреем. Однако отступать было не в его правилах.       – И что? – поинтересовался он ровным голосом.       – Я все видела, Дима, – Татьяна Алексеевна внимательно посмотрела на сына. – Я видела, из какой машины ты вышел.       – Ну и что? Машина как машина, – слегка покривив душой, отозвался Димка. На самом деле БМВ Андрея ему нравился, хотя, может быть, именно потому, что это была машина Андрея. Пожалуй, даже если бы Андрей ездил на Запорожце, Димке понравился бы и он.       – Машина как машина? – недоверчиво повторила Татьяна Алексеевна. – Дим, это был БМВ, я же не слепая.       – Ну и что? – подросток с вызовом взглянул на мать. – Что такого страшного в том, что я приехал в БМВ?       – А ты не понимаешь? – начиная закипать, осведомилась Татьяна Алексеевна. У нее, хорошего адвоката, имеющего неплохой стабильный доход, была простая десятка, и БМВ, с его суперсовременным агрессивным дизайном, казался ей совершенно бандитской машиной. – Ты уехал вчера, где-то провел ночь, а сегодня тебя привезли на таком крутом… бумере… И не говори, что у родителей Славика новый автомобиль. У них просто нет таких денег, Дима. И потом, я звонила сегодня родителям Славы. Представь себе, у них не было никакой годовщины свадьбы.       – А я и не говорил тебе, что годовщина была у них. Этот вывод ты сделала сама, – парировал Димка.       – Не играй со мной в эти игры, Дима, – сердито проговорила Татьяна Алексеевна. – Ты вряд ли сможешь тягаться в острословии с профессиональным адвокатом!       – Попробуем? – фыркнул Димка.       Татьяна Алексеевна покачала головой.       – Дим, я же не одна из твоих бедных учительниц, правда? – в ее голосе прозвучала досада. – Так что давай поговорим серьезно.       Димка пожал плечами.       – Хорошо, – согласился он, – давай серьезно. Ты права, мам, я был совсем не у родителей Славика, а у других людей, и привезли меня именно на крутом бумере.       – Дим, у каких людей ты был? – Татьяна Алексеевна пыталась скрыть беспокойство, однако сын видел, что она едва сдерживает себя, чтобы не засыпать его сразу тысячей вопросов.       – Я был у… – Димка замешкался на мгновение, не зная, как лучше объяснить матери всю эту ситуацию.       – Только не лги мне, Дима! – предупредила Татьяна Алексеевна хмуро. – Я должна знать правду.       «Родители должны узнавать правду от своих детей, Дим, не от кого-то, кто может извратить правду до состояния лжи», – сказал Андрей накануне, и Димка понимал, что тот прав. Но как же сложно было рассказать эту самую правду! Он поднялся с дивана и прошелся по комнате, собираясь с духом.       – Я не буду лгать тебе, – произнес он, останавливаясь и глядя прямо в глаза матери. – Я просто не знаю, с чего начать.       – Начни с начала, – посоветовала Татьяна Алексеевна. Димка молчал, кусая губы, и она добавила: – Дима, пойми, я видела, как вы подъехали. Видела, что ты вышел из машины не сразу. Ты… долго сидел в машине… очень долго, и я подумала… ты только не обижайся, если я надумала себе черт знает что, ладно? Просто я же не думала, что это приехал ты, думала, кто-то другой, понимаешь? – Димка молча кивнул, и мать вздохнула. – Я просто подумала, что те, кто сидят в машине, не выходят, потому что целуются… Извини, Дим… это так глупо с моей стороны…       Димка усмехнулся, вспоминая ощущение губ Андрея на своих губах, их вкус и властную решительность.       – Да не за что извинять, мам, если честно. Мы, правда, целовались…       – Дима, с кем? – мать встревоженно смотрела на него. – Это же наверняка очень взрослая женщина… Разве у твоей ровесницы может быть такая машина?       Димка хмыкнул. Мать была настолько далека от истины, что это было даже забавно.       – Нет, мам, – сказал он, с усмешкой глядя на мать, – это совсем не ровесница и даже не женщина.       – Что? – Димка едва не засмеялся, увидев, что глаза матери в самом прямом смысле полезли на лоб. – Что ты имеешь в виду? – сдавленным голосом проговорила она. – Как это – не женщина? А кто?       – Мам, – фыркнул Димка, – ну ты прямо как в том анекдоте… Ну кто это может быть, если не женщина, а?       – Дима, мне сейчас абсолютно не до смеха, – отрезала мать строгим голосом. – Ты что, хочешь сказать мне, что ты целовался с мужчиной?..       – Я не хочу тебе это сказать, мам, – пожал плечами сын, – я тебе это говорю.       – Дима, ты… – в глазах Татьяны Алексеевны застыл почти смертельный ужас. – Ты что… ты – гей?!       – Ну да, – Димка сел рядом с матерью и ласково приобнял ее за плечи. – Мам, я не хотел, чтобы ты узнала все это вот так… случайно. Я уже давно собирался поговорить с тобой об этом, но все оттягивал и откладывал на потом. Извини.       Татьяна Алексеевна резко отстранилась от сына, словно ей были неприятны его объятия.       – Извини? – воскликнула она с горечью. – Извини – это все, что ты можешь мне сказать?       В голосе матери зазвучали истерические нотки, и Димка слегка нахмурился.       – А что я должен сказать еще? Или сделать? Я такой, какой есть, и это не изменить. Да, извини, что я не сказал тебе об этом сразу же, как только до меня дошло, что мне больше нравятся мужчины, – сказал он вызывающе. – Но если бы ты узнала все год или полтора назад, тебе было бы легче?       Татьяна Алексеевна беспомощно посмотрела на сына. Ее родной любимый Димка показался ей вдруг совершенно чужим человеком. Его янтарные глаза горели непонятным огнем, губы кривились в незнакомой усмешке.       – Дима, ты… неужели ты так давно встречаешься с… с этим человеком? – растерянно спросила она. – Но ты никогда…       – Мам, я пока ни с кем не встречаюсь! – сдержанно отозвался Димка. – Просто я все понял о себе почти полтора года назад. Но я не стал говорить тебе ничего, потому что какое-то время думал, что это пройдет.       – Не прошло? – в голосе матери прозвучало сожаление. – А может…       – Не может, мам, – оборвал ее Димка категорически. – Теперь я твердо знаю, чего хочу.       – Да? – мать скептически посмотрела на него. – И чего же ты хочешь? Нарядиться в женское платье и выйти замуж? – она осеклась, увидев боль, мелькнувшую в глазах сына. – Извини, Дим, я не хотела…       – Хотела, – отрезал Димка с надменной усмешкой. – Ты хотела причинить мне боль, и у тебя это получилось. Ты довольна?       – Довольна? Я? – взвилась Татьяна Алексеевна, совершенно теряя самообладание. – Чем? Что мой сын – педик? Что он будет подставлять свой зад мужикам? А ты не подумал, что ЭТО причиняет боль мне?!       Димка побледнел, его лицо превратилось в застывшую восковую маску. С трудом сохраняя спокойствие, он поднялся и, глядя на мать почти с презрением, тихо сказал:       – Я знал, конечно, что взрослые все время лгут, но всегда думал, что мне повезло с мамой, и ты – исключение из этого правила. А ты – такая же, как все.       Татьяна Алексеевна замерла. Она слишком хорошо знала своего сына, чтобы не понять, насколько он сейчас в ней разочарован. Нет, ну а что он хотел? Он только что разбил все ее мечты на будущую семейную идиллию с внуками и невесткой, с отдыхом на даче и поездками к морю. Она только что лишилась всех своих иллюзий, и ее воздушные замки рухнули на землю, погребя женщину под своими обломками. Это было больно. Настолько больно, что хотелось причинить боль и ему. Пусть и он прочувствует ее так же, как она сейчас чувствует ее.       – Неужели ты и в самом деле думал, что я так просто смирюсь с тем, что у меня не будет внуков? – осведомилась мать сухо.       – Внуков? – в глазах Димки полыхнул огонь, а голос зазвучал с холодной язвительностью. – Ты не находишь, что у тебя очень своеобразный взгляд на сложившуюся ситуацию?       – И в чем заключается это своеобразие, позволь узнать? – мать тоже поднялась с дивана и остановилась напротив Димки.       – Ты беспокоишься о внуках, совершенно не думая о собственном сыне, – ответил Димка холодно. – Я тебе безразличен.       – Я думаю о собственном сыне, – возразила Татьяна Алексеевна. – И ты мне совсем не безразличен. Но каждая мать мечтает увидеть детей собственного ребенка. Что плохого в том, что я мечтаю о внуках?       – Ничего, – отрезал Димка. – В этом нет ничего плохого, но мне кажется, что несуществующие внуки для тебя дороже, чем твой сын.       – Я не говорила этого, не преувеличивай, – буркнула Татьяна Алексеевна. – Но ты сказал, что я тебе лгала, как и все взрослые, – припомнила мать. – А я ведь просто не могу смириться с мыслью, что у тебя не будет нормальной семьи. Я всегда была честна с тобой.       – Неправда, – голос сына звучал с холодной решимостью. – Я не могу поверить, что ты оказалась так же двулична, как и все остальные.       – Двулична? – возмутилась Татьяна Алексеевна. – И в чем же это выражается? Кажется, я никогда не говорила тебе, что хочу сына-пе… гомосексуалиста.       – Зато ты утверждала другое. Я слышал, как ты разговаривала с какой-то своей подружкой по телефону, – обвиняюще проговорил Димка. – Ты уверяла ее в том, что нет ничего плохого, что ее дочь любит женщину. Ты говорила, что так бывает, и это раньше такие отношения считались извращением, а сейчас люди стали гораздо лояльнее к подобным вещам.       Татьяна Алексеевна охнула. Она вспомнила. В тот день позвонила ее коллега по работе и, рыдая, рассказала, что ее дочь связалась с женщиной и бросила своего жениха. Тогда она прочитала Светлане целую лекцию на тему терпимости и снисходительности. И Димка это слышал. Ох, как же глупо…       – И после этого ты утверждаешь, что не двулична? – продолжал Димка сердито. – Тогда как это называется?       – Дим, я… – растерянно проговорила Татьяна Алексеевна, – я же не думала…       – Ты не думала, что сама можешь оказаться в такой же ситуации, – кивнул Димка. – Поэтому и лгала несчастной женщине.       Димка отвернулся. Он злился. Почему-то он не ожидал, что его мать воспримет его признание… так. После встречи с Ириной Сергеевной и другими членами семьи Басаргиных это казалось особенно нечестным. Ему ужасно захотелось прижаться к Андрею и пожаловаться на такую вопиющую несправедливость жизни.       – Ладно, Дим, – примирительно проговорила мать, сверля взглядом напряженную спину сына, – будем считать, что мы оба погорячились. Давай поговорим спокойно.       – Я не горячился, – возразил Димка, оборачиваясь. – Но давай поговорим.       Татьяна Алексеевна вновь села на диван и вздохнула.       – Дима, я хотела бы все же знать, что это за мужчина, с которым ты целовался в машине? – осторожно произнесла она. – И вообще… все хотела бы знать, чтобы понять…       Димка хмыкнул и с ногами забрался на диван, удобно примостившись рядом с матерью.       – Этот мужчина, – заговорил он, мечтательно прикрывая сияющие глаза, – самый лучший, самый прекрасный на свете. У меня от него крышу сносит.       – Да? – Татьяна Алексеевна бросила неуверенный взгляд на сына. – Но ты только что сказал, что ни с кем не встречаешься…       – А я и не встречаюсь с ним, – со вздохом сказал Димка. – Я только хочу этого всей своей душой. Хочу быть с ним. Всегда.       – А он? – против воли в голосе матери прозвучала тревога. Будучи однолюбкой по натуре, Татьяна Алексеевна легко могла представить, на что можно решиться от неразделенной любви в шестнадцать лет. Она с волнением вгляделась в лицо сына, пытаясь найти в нем признаки отчаяния и боли. Но Димкино лицо светилось изнутри какой-то светлой и чистой радостью, и, пожалуй, именно в этот миг Татьяне Алексеевне стало безразлично, какого пола человек, делавший ее сына таким счастливым.       – Он… – Димка улыбнулся. – Он пообещал, что мы будем вместе, только позже.       – Правда? – рассудительность Димкиного… хм… поклонника?.. партнера?.. любовника?.. обнадеживала. Татьяна Алексеевна почувствовала благодарность этому неизвестному ей пока мужчине. – А он… старше тебя?       – Да, на десять лет, – сказал Димка. – Андрей учитель, мам, – предупреждая следующий вопрос, пояснил он. – Учитель английского. Вместо Веры Алексеевны.       – Учитель? – протянула мать ошеломленно. – Но как… Он работает в школе?!       – Мам, – Димка покачал головой, – ну что в этом такого? Да, он работает учителем. Разумеется, в школе. И что?       Татьяна Алексеевна провела рукой по лицу, пытаясь сохранять спокойствие. Действительно. И что в этом такого, кроме того что педик работает с детьми? С мальчиками?       – Ладно, Дим, – сказала она устало, – спрашивать, как вы познакомились, я не буду. Но сейчас ты мне расскажешь все остальное. И в подробностях.       Димка, лукаво сверкнув глазами, хмыкнул.       – Не уверен, что ты захочешь услышать ВСЕ подробности.       – Дима, ты… ты что… вы переспали, да? – в голосе матери столь явственно прозвучала паника, что Димка расхохотался.       – Нет! – выдавил он сквозь смех под осуждающим взглядом матери. – Я же сказал тебе, Андрей пообещал, что мы будем вместе позже. Так что мы с ним только целовались.       Облегченный вздох матери вызвал у Димки новый взрыв смеха. Татьяна Алексеевна не смогла удержаться от снисходительной усмешки. Гей или не гей, Димка оставался Димкой. И она любила его за то, что он был. Черт с ней, с его ориентацией. Она подумает об этом позже. В конце концов, не зря же Скарлетт О’Хара была когда-то ее любимой героиней.       – Так, Дима, хватит дурачиться, – деланно строгим голосом проговорила мать, глядя на хохочущего сына. – Рассказывай.       И Димка рассказал…