Чудо мое

      Заступничество Андрея нисколько не повлияло на Димкино отношение к оленеглазой красавице-историчке. Конечно, может, он и не думал о последствиях, как положено взрослым людям, но Литвинов был абсолютно уверен, что девяносто девять процентов взрослых не думают о них точно так же, как и он. К тому же ему не было никакого дела до уроков истории в исполнении драгоценной Инги Вениаминовны. На подготовительных курсах им давали историю в таких объёмах, что Димка и сам уже мог вести уроки в своём 11 «Б». А результаты ЕГЭ, к счастью, не зависели от личного отношения к нему учительницы.       Меж тем историчка, казалось, задалась вполне определённой целью – охмурить Басаргина любым доступным ей способом. Во всяком случае, следующие два дня её практически постоянное присутствие около Андрея просто бросалось в глаза. Димка, как нарочно, то и дело натыкался взглядом на воркующую с англичанином Ингу Вениаминовну – то в столовой за обедом, то возле учительской, то в коридоре, то на крыльце школы. При этом её оленьи глаза светились такой радостью, что у Димки перехватывало дыхание при мысли о том, что… или, вернее, КТО является причиной этой радости. Кажется, он вполне начинал понимать чувства Отелло – Димка оказался собственником ничуть не меньшим, чем знаменитый венецианский мавр. Самым удивительным, конечно, было то, что рассудком Димка осознавал – ревновать Андрея к историчке нелепо и смешно. Андрей был геем, не проявлявшим никакого интереса к представительницам слабого и прекрасного, но вот объяснить это глупому сердцу не представлялось возможным. Оно сжималось до боли всякий раз, когда Димка видел высокую стройную фигурку Инги Вениаминовны поблизости от Басаргина, и не поддавалось ни на какие уговоры. Историчку Димка начинал ненавидеть самой лютой ненавистью, и к концу недели он, как никогда прежде, был близок к человекоубийству.       Дина волновалась. Димка был совершенно не похож на самого себя, прежнего. Непривычно молчаливый и задумчивый, рассеянно слушавший учителей на уроках – весь его отсутствующий вид свидетельствовал о том, что в школе присутствует только бренная оболочка Литвинова, называемая телом. Душа Димки явно обитала где-то в другом месте. И Дина догадывалась, в каком именно.       Нет, не то чтобы она была недовольна тем, что практически все уроки проходили теперь в полнейшей тишине, потому что лидер их класса витал где-то в облаках и не обращал внимания ни на кого из учителей. Кроме англичанина, разумеется, которого он просто пожирал глазами все сорок пять минут урока. Дина до сих пор удивлялась, что никто, кроме неё, этого ещё не заметил. Но, конечно, всё это было бы просто замечательно, если бы при этом Димка ещё оставил в покое историчку. За последние три дня уже почти все в классе заметили, что Литвинов воюет только с ней, и шушукались по этому поводу, не понимая, что происходит с их лидером. Конечно, даже гениальная догадка Танечки Светловой, предположившей, что Димка просто-напросто влюбился в историчку и таким изуверским способом пытается обратить на себя её внимание, была так далека от истины, что Дине было смешно. Однако сам Литвинов, казалось, и на эти разговоры не обращал никакого внимания, хотя Славка, Дина была в этом уверена, уже не раз довёл до сведения лучшего друга муссируемые классом сплетни. На самом деле Лакина боялась, что у кого-то хватит ума свести воедино все симптомы Димкиного помешательства на англичанине и понять, в кого на самом деле влюблён лидер 11 «Б».       В общем, дела обстояли совсем не радужно, и Дина просто места себе не находила. Однако все попытки поговорить с Литвиновым на эту тему по-прежнему терпели крах, и Лакиной оставалось только бессильно скрипеть зубами, немного даже сожалея о прежнем дерзком поведении Димки, срывающем уроки всем учителям без разбора. Признаться, если бы Дина не знала, точно, что Димка влюблён в Басаргина, она бы тоже поверила в теорию Светловой, занявшей первое место в рейтинге сплетен о Литвинове. Но то, как вёл себя Димка на последнем за эту неделю уроке истории, вообще переходило все мыслимые и немыслимые границы. Да и было бы весьма странно, если бы форменное издевательство, которое устроил Литвинов в этот раз на истории, привело бы отличницу Лакину в восторг.       В самые первые мгновения, как только историчка вплыла в класс, кокетливо покачивая бёдрами, затянутыми в почти неприлично узкую юбку, взгляд Литвинова, тяжёлый и мрачный, обращённый на историчку, навеял Дине странные ассоциации со средневековой инквизицией. Именно так, в представлениях Лакиной, палачи смотрели на ведьм, привязанных к столбу, прежде чем поднести факел к сухой соломе, приготовленной для костра, очищающее пламя которого должно было поглотить отступниц. Когда Инга Вениаминовна открыла рот, чтобы произнести своё сакраментальное «Здравствуйте, ребята», Димка помрачнел ещё больше.       А историчка окинула своими оленьими глазами класс, и её симпатичное личико осветила сладкая улыбка, словно она и в самом деле была счастлива видеть всех своих учеников. Но даже Дина, всегда лояльно относившаяся ко всем учителям без исключения, теперь замечала, что в этой улыбке было что-то ненастоящее, искусственное, словно вся эта радость была только маской, прячущей за обликом простодушного оленёнка опасного хищника. Что уж тогда говорить о Литвинове, которому тут же нестерпимо захотелось эту улыбку с лица «Бемби» стереть, причём как можно скорее.       – Как вы помните, на прошлом уроке мы писали тест… – бодрый голосок Инги Вениаминовны резал Димке уши. Он ненавидел этот голос, ненавидел эти улыбки, ненавидел эти очаровательные глазки, ненавидел всю Ингу Вениаминовну – от набоек её остроносых шпилек до кончиков волос, уложенных в безупречную причёску. Просто Леди Совершенство, чёрт её возьми! Однако вызывала у него эта «Леди» только непреодолимое желание её придушить. Всё-таки пример Отелло был весьма и весьма заразителен.       – Результаты тестирования меня очень огорчили, – продолжала Инга Вениаминовна, всем своим обликом воплощая мировую скорбь. – Из всего класса только две пятёрки, четыре четвёрки, пять троек, остальные – двойки. Ребята, я, конечно, понимаю, что тест был довольно сложным, но вы не должны забывать…       Через пять минут Димку уже тошнило от той фальши, что выплескивалась из исторички, цитирующей практически дословно ежеурочные сентенции Натальи Петровны, и он с трудом подавил желание просто послать Ингу Вениаминовну по известному всем адресу и уйти с урока. Однако вульгарщину Литвинов принципиально не признавал, и грубость никогда не была его оружием. В конце концов существовали и другие методы – полузапрещённые, жестокие и действенные…       Периодически косясь назад, Дина видела, что постепенно выражение Димкиного лица становится всё более хищным, а улыбка, заигравшая на его губах – совершенно иезуитской. Литвинов практически демонстративно достал из кармана мобильный телефон и… Дина просто не поверила своим глазам – Димка самым наглым образом решил устроить сеанс видеосъемки прямо на уроке.       – Литвинов, что ты делаешь?! – Инга Вениаминовна заметила неладное только тогда, когда уже весь 11 «Б» тихонько хихикал, оглядываясь на своего общепризнанного лидера. Увлечённая своим пламенным рассказом о февральской революции 1917 года историчка не обращала внимания на происходящее в классе, а зря. Потому что Литвинов устроил самое настоящее шоу из процесса съемки. А снимал он не кого-нибудь, а Ингу Вениаминовну собственной персоной, причем делал это с таким видом, словно в руках у него была по меньшей мере профессиональная видеокамера, а не сотовый телефон.       – Упс, – изобразил замешательство Литвинов, однако съемку не прекратил. – Простите, не хотел вам мешать.       – Что ты делаешь? – повторила Инга Вениаминовна, чувствуя, что стремительно краснеет. Становиться объектом видеосъемки во время проведения урока ей совсем не хотелось, а то, что съемку проводил Литвинов, внушало ей серьезные опасения. Кто знает, что мог задумать этот хам? – Прекрати немедленно!       – А что такого? – удивление Димки выглядело таким искренним, что историчка задохнулась от возмущения.       – Ты ещё спрашиваешь?! – негодующе выдавила она. – Вместо того чтобы слушать учителя, ты занимаешься чёрт знает чем!       – Ооо… – протянул Димка под веселые пересмешки оживившегося ещё больше класса. – Инга Вениаминовна, как некрасиво с вашей стороны так грубо выражаться в присутствии своих учеников. Вы же знаете, это может негативно сказаться на нашей хрупкой подростковой психике.       Дружный хохот 11 «Б» не добавил Инге Вениаминовне хорошего настроения.       – Литвинов! – грозным и решительным, как ей казалось, голосом произнесла она. – Прекрати сейчас же!       – А в чём дело? – спокойствию Литвинова не было границ. Безмятежность взора и ровность голоса Димки вызвали восхищение даже у возмущённой его поведением Лакиной. – Я ведь не занимаюсь ничем предосудительным, разве не так?       – Ты снимаешь меня на телефон! – обвиняющим тоном заявила Инга Вениаминовна. – А это запрещено законом.       То, что ей совершенно не стоило этого говорить, историчка поняла, как только раздался очередной взрыв хохота. Тягаться с Литвиновым в знании законов?!       – И каким же именно законом запрещено производить съёмку на мобильный телефон? – поинтересовался Димка миролюбиво.       – Есть такой закон! – Инга Вениаминовна не собиралась сдаваться так просто. – Я, может, и не знаю его номера, но зато я точно знаю, что ты не имеешь права снимать меня без моего согласия!       Димка улыбнулся.       – Простите, Инга Вениаминовна, но согласно гражданскому кодексу я не имею права обнародовать ваше изображение без вашего согласия, – сообщил он вежливо, – а я ведь снимаю вас для собственного удовольствия.       Последние Димкины слова заставили Ингу Вениаминовну покраснеть до корней волос, класс, переглядываясь и пересмеиваясь, смаковал двусмысленность заявления своего лидера.       – Литвинов! – непроизвольно повысив голос, проговорила разъярённая учительница. – Немедленно отдай мне телефон и выйди из класса!       – Инга Вениаминовна, а вы знаете, что нехорошо повышать голос на ребёнка? – Литвинов был по-прежнему безмятежно-спокоен и доброжелателен.       – Это ты-то – ребёнок?! – совершенно искренне возмутилась Инга Вениаминовна. – Какой же ты ребёнок?..       – Согласно конвенции о правах ребёнка, каждое человеческое существо до достижения восемнадцатилетнего возраста является ребёнком, – в милой улыбке Литвинова было что-то плотоядное, и Инга Вениаминовна невольно содрогнулась. Литвинов был всё-таки крайне опасным противником. – А у вас что, конвенция вызывает неприятие?.. Хотите поговорить об этом? – с деланным сочувствием поинтересовался Димка, изображая завзятого психотерапевта.       – Немедленно прекрати хамить, Литвинов! – окончательно сорвавшись на крик, рявкнула Инга Вениаминовна. – Ты ведёшь себя просто возмутительно! Вон из класса!       – Мы уже обсуждали с вами на прошлом уроке, что вы не имеете права лишать меня возможности учиться, – спокойно заявил Димка. – Вы что, считаете, что если у учителя конфликт с учеником, то он может его не учить? Извините, Инга Вениаминовна, это ваша работа, за которую государство вам платит деньги… – Инга Вениаминовна выглядела так, словно у неё из ушей вот-вот пойдёт дым, и Лакиной внезапно стало её жалко.       – Дим, прекрати, – обернувшись, тихим голосом попросила она, – пожалуйста…       Литвинов бросил на подругу яростный взгляд, молча сгрёб с парты учебники и вышел из класса, громко хлопнув дверью. Дина проводила его осуждающим и одновременно сочувственным взглядом и посмотрела на историчку. В кабинете стоял невообразимый шум, класс млел от восторга – устроенное Литвиновым представление доставило всем невероятное удовольствие. Однако Инга Вениаминовна спектаклем явно не наслаждалась. Её лицо, покрытое неровными красными пятнами, выглядело уже совсем не так симпатично, как до этого, а сверкающие бешенством глаза выдавали отнюдь не ангельский характер «Бемби».       – Прекратите смех! – скомандовала она суровым голосом, ощущая себя, по всей видимости, чуть ли не Наполеоном после победы при Аустерлице. Дина допускала, что уход Литвинова с поля боя можно было посчитать бегством, и охотно признавала, что, возможно, Инга Вениаминовна и выиграла эту битву, однако совсем не потому, что Литвинов испугался или оказался слабее. Димка ушёл совсем по другой причине. Он ушёл не из-за исторички, а из-за неё – своей подруги, и Дина почувствовала себя виноватой перед ним.       Именно поэтому, найдя Литвинова сразу после урока истории сидящим на подоконнике в коридоре перед кабинетом математики, Лакина была с ним особенно мягкой и терпимой и свой вопрос задавала с осторожностью сапёра, движущегося по минному полю.       – Дим, какие у тебя планы на завтра? – спросила она, косясь на друга смущённым взглядом.       Димка недовольно фыркнув, уставился на неё.       – Не понимаю, почему тебя это так беспокоит, Лакина? – осведомился он непримиримым тоном.       – Ты – псих, – сообщила ему Дина. – Натуральный псих, Дим. Вспомни, ты ж сам обещал Басаргину, что будешь вести себя прилично.       – С чего ты взяла? – удивился Димка.       Лакина смутилась ещё больше.       – Ну… ты же сам сказал, что он отругал тебя за то, что ты достаёшь историчку, – промямлила она, неуверенно глядя на друга. Действительно, это было единственным, что сказал Димка о состоявшемся между ним и Басаргиным разговоре.       Димка усмехнулся. Наивная всё-таки у него подруга. Неужели Динка и впрямь думала, что он будет во всех подробностях рассказывать ей о своих отношениях с Андреем?! Нет, время подобных откровений ушло в прошлое. Конечно, раньше они делились друг с другом самыми заветными своими тайнами и переживаниями, но, наверное, в любых, даже самых дружеских и интимных отношениях настаёт момент, когда у каждого из друзей появляется что-то своё, личное – такое, чем не хочется делиться ни с кем вообще. Только своё. В конце концов, Динка и сама не особенно распространялась на тему своих запутанных отношений со Славкой Демидовым. Хотя Димка не рассказывал подруге о Басаргине совсем не из мелкой мести или обиды. Просто его чувства к Андрею, его переживания и радости принадлежали только ему. Ну и Андрею, конечно. Только им двоим.       – Чего ты лыбишься? – оскорбилась Лакина, слегка преувеличив свою обиду. Просто – для профилактики. – Сам сказал, тебя, между прочим, никто за язык не тянул.       – Не тянул, – признал Димка, прищурив глаза. Он слишком хорошо знал подругу, чтобы не понять, что она опять пытается поразить его своим представлением в театре одного актёра. – Дин, а тебе не кажется, что кое-кому пора подумать для разнообразия не обо мне, а о себе, например. Так, на всякий случай. Вдруг что хорошее придёт в голову?..       Лакина задохнулась от возмущения. На этот раз – вполне искренне.       – То есть ты хочешь сказать, чтобы я не совала нос в твои дела?! – выдохнула она, кипя от негодования.       – Я не хочу, Дин, – заверил её Димка практически тем же тоном, что разговаривал с историчкой. – Я тебе это говорю вполне определённо. Займись, наконец, своей личной жизнью и тогда у тебя просто не будет времени думать о моей.       – Ах так?! – вскричала Дина, не скрывая теперь уже самой настоящей обиды. – Ну и ладно! Ну и пошёл ты к чёрту, Литвинов, со своими заморочками! – она уже поворачивалась, чтобы уйти, но Димка схватил её за руку и, соскочив с подоконника, развернул обратно – лицом к себе.       – Прекрати! – резко сказал он. – Что за идиотская привычка извращать мои слова? Ты же никогда раньше не была такой тупой, Лакина. С чего вдруг такие изменения в личности, а?       – Ни с чего, – буркнула Дина, вырывая руку, но не предпринимая новой попытки уйти. Помолчав, она неуверенно взглянула на Димку. – Что происходит с нами, Дим?       – Наверное, мы взрослеем, – пожал плечами Димка. – Это неизбежно, подруга, – он хмыкнул и с улыбкой кивнул на приближающегося к ним Славку. – А вот и твой герой романа.       Дина вздохнула. Злость на Димку, только что кипевшая и бурлившая в её душе, куда-то испарилась. Её лучший друг был прав. Они взрослели. У каждого из них свой «герой романа» и своя судьба. Это было неизбежно и неотвратимо, как смена времён года, как день и ночь, как жизнь и смерть, и им давно уже следовало понять это. Нет, конечно, они останутся друзьями, слишком многое их связывало в этой жизни, слишком близки они были духовно, вот только самым сокровенным они теперь будут делиться с другими людьми – Димка с Басаргиным, а она… со Славкой?..       Демидов нравился ей давно. Наверное, классе в седьмом Дина впервые обратила внимание, какие длинные и густые у Славки ресницы – совсем девчачьи. И красивые полные губы. Вероятно, такие губы очень приятно целовать. Эта крамольная мысль тогда напугала Дину почти до икоты, и она начала демонстративно игнорировать Славку. Класса до девятого, да. В девятом классе стало невозможно не замечать вытянувшегося и раздавшегося в плечах за лето Демидова. Нет, конечно, в тот год все мальчишки в их классе очень вытянулись и похорошели, особенно Литвинов, который тут же оброс новыми поклонницами и в тени которого как-то потерялся Славка. К счастью для Дины потерялся, между прочим, потому что любую девчонку, посягнувшую на Демидова, Дина просто… ну, не убила бы, конечно, нет. Но уж возненавидела бы от всей души. Временами Лакина с усмешкой думала, что напоминает ту самую пресловутую собаку на сене, но ничего с собой поделать не могла. Чувства Славки оставались для неё тайной за семью печатями. Иногда ей казалось, что и он смотрит на неё с интересом и симпатией, а иногда – что Славка просто едва переваривает её.       Они практически не общались друг с другом, связующим звеном между ними был Димка. Порой Лакину охватывало желание прижать Димку и расспросить, что он думает по поводу Славкиного отношения к ней, но…       Дина вновь вздохнула и посмотрела на Литвинова. Это и было именно то, о чём ей пытался сказать друг. Да, они взрослели, и их тайны, когда-то охотно делимые на двоих, становились тайнами одного. Можно было, конечно, попытаться проломить стену и изменить ход событий, а можно было просто принять этот факт и жить дальше.       – Герой моего романа, – повторила она весело. – Что-то я сомневаюсь…       – А я не сомневаюсь, герой и есть, – отозвался Димка, сообразив, что подруга всё поняла правильно. Так, как нужно. – Правда, Слав? – обратился он к подошедшему Демидову.       – Правда, – машинально отозвался Славка, и Литвинов с Лакиной расхохотались, чувствуя, как напряжение предыдущих минут, возникшее между ними, тает и исчезает, похожее на призрачную дымку. – Чего вы ржёте-то? – озадаченный Славка смотрел на друзей, едва сдерживаясь, чтобы не почесать затылок. Но Димка и Дина только ещё больше развеселились.       – Я ж сказал, – выдавил Литвинов сквозь смех.       – Ага, – согласилась Лакина, утирая выступившие на глазах слёзы.       – Придурки, – констатировал Славка, глядя на друзей. Новый взрыв их смеха заставил его сокрушённо покачать головой. – Полные придурки, – вздохнул он, ожидая возмущения или возражений.       Однако его друзья не собирались спорить с ним. Они и чувствовали себя полными придурками. Влюблёнными придурками, между прочим. И это было здорово. Несмотря ни на что.