* * *
Андрей не спеша укладывал листочки с контрольной в аккуратную стопку, недоуменно размышляя, какая муха укусила Димку, когда послышался лёгкий звук открывающейся двери и шорох одежды. Последний ученик – не слишком сообразительный Лёша Сороковский – покинул кабинет английского минут пять назад, и Андрей успел заметить, что задание Сороковский выполнить всё же успел, правда, насколько качественно он это сделал, покажет проверка, но, во всяком случае, в отведённое время Сороковский почти уложился. Думая, что кто-то из 11 «Б» что-то забыл в парте, Андрей спокойно повернулся к двери и застыл. Димка Литвинов стоял на коленях у самого порога, низко опустив голову. – Прости, – глухо произнёс он. – Пожалуйста, прости. Пожалуйста… Димкин голос звенел от напряжения и едва сдерживаемых слез, а волосы полностью закрывали лицо. – Андрей, я что угодно сделаю, только прости… Я не знаю, что на меня нашло… Пожалуйста… пожалуйста, прости… – Дима, встань немедленно! Ты что, совсем с ума сошел?! – дрогнувшим голосом произнёс Андрей. Сказать, что он был поражён до глубины души – значит, не сказать ничего. Никто и никогда не просил у него прощения, стоя на коленях, да и вообще, все те, кто когда-либо в жизни Басаргина опускался перед ним на колени, делали это только по одной причине, весьма приятной, правда, но и столь же прозаической… Димка медленно и неохотно поднялся. – Андрей, если только есть что-то, что поможет мне вымолить твое прощение… я… – кусая губы, заговорил Димка. – Прекрати, Дим. Я не сержусь, – слова вырвались сами собой, Димка выглядел совершенно убитым, и Андрей просто не мог на него злиться. Даже если бы хотел. А он не хотел. Абсолютно. – П-правда? – Димка с дикой надеждой вскинул на Андрея глаза, в глубине которых застыли слёзы. – Андрюш, я не знаю, как… я не хотел… просто я… – Просто ты ревнуешь, – мягко улыбнулся Андрей. – Я понял, Дим. Твоим дедушкой был знаменитый Отелло. Иди-ка сюда… – Я люблю тебя… – выдохнул Димка, рванувшись к Басаргину и прижимаясь к нему всем телом, словно намереваясь врасти в него каждой своей клеточкой. – Я так сильно люблю тебя… мне с-страшно… мне так страшно… – Глупыш ты мой, – Андрей со вздохом коснулся губами высокого мальчишеского лба. – Чудо моё ревнивое. – Твоё ведь, Андрюш, да?.. – Димка ещё теснее прижался к нему. – Ты меня не бросишь, правда?.. Я же не смогу без тебя… просто не смогу… Я даже думать не могу о вас с Максом… как ты с ним… как вы… Да я не доживу до окончания школы… я свихнусь от ревности… – Дим, не надо, – Андрей осторожно погладил Димку по спине. – Мы же с тобой договорились… – Я знаю… знаю, – Димка издал еле слышный полувсхлип-полустон. – Я же всё понимаю, честно… и ничего от тебя не требую. Я принял все твои условия… Ты сказал: секс – после окончания школы, я согласился. Ты сказал, что не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал о нас, я согласился, Ты сказал, чтобы я рассказал матери о себе, я рассказал… Андрюш, я же на всё согласен, я даже произнести слово «нет» не могу, когда я с тобой… Я буду ждать столько, сколько ты скажешь… Только всё равно… это сильнее меня… я с ума схожу от ревности… просто схожу с ума… – Дим, перестань, пожалуйста, – видеть мальчишку таким расстроенным было больно. Физически больно. – Я не спал с Максом больше. Я даже не виделся с ним с прошлой пятницы, – почему-то жутко хотелось оправдаться в глазах этого удивительного мальчишки, с такой лёгкостью и непринуждённостью отдавшего себя в руки Андрея. Целиком и полностью. Подарившего себя ему. Безвозмездно. – Правда? – Димка вскинул на Андрея янтарные глаза, полные непролитых слёз. – Т-ты… не шутишь?.. – Поверь, малыш, я не стал бы шутить подобным. – Аааа… почему? – нерешительно поинтересовался Димка, но Андрей едва ли не физически почувствовал его облегчение. – Потому что я… – Андрей прижал своё чудо к груди, – считаю наш ночной договор верхом своей глупости и… эгоизма. Моего эгоизма, Дим. Думаю, нам нужно было отложить разговор на утро, всё-таки даже небольшая порция алкоголя способна всерьез затуманить мозги. Я, конечно, знал об этом, но не думал, что до такой степени. – Андрюш, что это значит? – голос Димки невольно дрогнул, а в янтарных глазах застыл страх. – Ты… не хочешь… – Я не хочу продолжать этот фарс, Дим, – отозвался Андрей, с беспокойством глядя на совершенно белое лицо Димки. – Ну что ты, чудо мое? Что ты там себе успел надумать? – Я… – Димка облизнул вмиг пересохшие и побелевшие губы. Его глаза… Андрею стало страшно. Такие глаза бывают только у совершенно отчаявшихся людей. Он ещё крепче прижал Димку к себе, и мальчишка ткнулся носом в его шею. Такое уже привычное и абсолютно естественное движение. – Я просто… Андрей почувствовал, как что-то горячее скользнуло по его коже и устремилось вниз, под одежду. Мальчишка плакал. – Дим, ну что с тобой?.. Перестань. Ну что из того, что я сейчас сказал, так напугало тебя? – Ты не хочешь быть со мной. Я достал уже тебя своей ревностью… – обжигая кожу Андрея, выдохнул Димка. – Я надоел тебе… – Какой же ты ещё ребёнок, Дим… – Я не ребёнок! – вскинулся Димка, внезапно отстраняясь. – Я не ребёнок… – повторил он с отчаянием и вдруг вновь опустился перед Басаргиным на колени, и его дрожащие пальцы потянулись к брючному ремню Андрея, норовя расстегнуть его. Андрей, мягко говоря, остолбенел. Кажется, его маленькое чудо решило всё взять в свои руки. В самом прямом смысле, между прочим… – Нет! – схватившись за узкие мальчишеские запястья и отводя Димкины руки от своего уже практически расстёгнутого ремня, твердо сказал Андрей. Димка сжался в комок, словно его ударили, и, вырвав руки, закрыл ими своё пылающее лицо. Он не понимал, что с ним происходит. Казалось, что-то чужеродное завладело его сознанием и диктует ему свою волю. Он хотел Андрея. Хотел так, что сводило скулы в приступе отчаянного желания. Андрей… Андрей не хотел его. Он был не нужен Андрею. Как Димка вообще мог поверить, что между ними может что-то быть?! Он ощущал себя балансирующим в кромешной тьме на краю бездны и готов был в любое мгновение сорваться и полететь вниз… Сильные руки вздёрнули его наверх, уверенные губы накрыли его рот, выводя из тьмы, даруя надежду и… вознося к небесам. – Дурачок мой, – шептали губы, осыпая поцелуями мокрое от слёз лицо, – какой же ты дурачок… – руки скользили по спине, лаская и даря утешение. – Мой маленький… мой глупенький… ну какой же ты всё-таки… невероятный… Чудо моё… Я так тебя люблю… Слова пронизывали Димку, теплом и нежностью укутывая сердце, но последнее… Оно взорвалось внутри подростка, где-то под ложечкой, рождая сладкую истому в душе и заставляя слегка отстраниться и распахнуть неверящие глаза. – Ты… ЧТО?.. Андрей покачал головой и решительно притянул Димку к себе. – Люблю… люблю тебя, чудо моё… люблю… И Андрей снова накрыл Димкины губы своими, и Димка растаял в его в руках, и это было самым лучшим, что могло с ним случиться. С ними обоими…Глава 21. Внук Отелло
10 февраля 2015 г. в 14:24
Пятница. Последний урок. Английский в 11 «Б».
Андрей машинально нашёл взглядом мелированную макушку на последней парте, как и все остальные, склонившуюся над партой, и подавил вздох. Неделя выдалась непростой. Совсем непростой. Несмотря на чудесные выходные, проведённые вместе, взгляды Литвинова, бросаемые на него, стали ещё более отчаянными. Казалось, Димка задыхался от тех условностей, в которые они с Андреем были заключены, как в темницу. Невозможность показать свои истинные чувства, необходимость скрывать отношения, возникшие между ними, вежливая холодность и отстранённость – вся эта долбаная игра в учителя и ученика начинала бесить даже Басаргина. Что уж говорить о Димке, который просто не умел притворяться и скрываться?
Да ещё эта Инга Вениаминовна… Андрей, уже осведомлённый обо всех каверзах Литвинова в отношении столь «обожаемой» им исторички, вполне даже понимал его чувства. Он и сам к концу этой недели начинал тихо ненавидеть оленеглазую красавицу. Она вела осадные действия крепости под названием «Басаргин» по всем канонам стратегии и тактики настоящей соблазнительницы. Андрей поражался тому, с какой ловкостью Инге Вениаминовне удается вылавливать его в не такой уж и маленькой школе. Честно говоря, Басаргин начал подозревать, что она обладает каким-то усиленным обонянием, позволяющим ей чувствовать запах своей «дичи» в радиусе не менее трёх километров. Мда. Может быть, прозвище «Бемби» ей и шло, глазки у неё были вполне для него подходящие, однако на деле историчка обладала менталитетом подлинной волчицы. В период гона.
Конечно, будь Андрей другой ориентации, он бы, возможно, сдался и затащил озабоченную красотку в постель. Но гораздо больше Басаргина привлекал симпатичный паренёк с янтарными глазами, которого эта самая красотка терпеть не могла. Собственно, их чувства были очень даже взаимными. Столь исступлённой и яркой ненависти, питаемой двумя людьми друг к другу, Андрей ещё ни разу в своей жизни не встречал.
Но при всей внешней забавности ситуации с ней нужно было завязывать. Инга Вениаминовна, по всей видимости, начинала не только питать несбыточные надежды на взаимность со стороны Андрея, но и строить планы, правда, пока не очень долгосрочные. Не далее как на прошлой перемене, после того, как она во всех подробностях описала свою сомнительную победу над Литвиновым, Инга Вениаминовна невинным голоском поинтересовалась, чем бы хотел заняться Андрей в грядущие выходные. Подавив желание сказать, что на самом деле хотел бы трахаться с Литвиновым до одурения, при этом не сильно кривя душой, Андрей галантно сообщил, что не всё зависит от него, и есть кое-кто, чьё мнение в его планах на выходные является решающим. Отвисшая челюсть исторички, кажется, уже искренне верящей в то, что Басаргин специально для неё хранил свою девственность два с половиной десятка лет, была неплохой компенсацией за «потрясающую победу над вашей хвалёной грозой учителей», как выразилась Инга Вениаминовна, войдя в учительскую после урока в 11 «Б».
Андрей усмехнулся про себя и окинул зорким взглядом класс. Двадцать две головы, склонившиеся над партами, и среди них – только одна – темноволосая, мелированная, любимая… Любимая… Ощущения, приходившие вместе с этим словом, были непривычными. Совсем. До мурашек, щекотной волной пробегавшихся по позвоночнику. Немыслимая нежность, беспокойство, желание защитить… Это чем-то неуловимо напоминало то, что чувствовал Андрей в первые месяцы после знакомства с Калининым. Но только напоминало. Его чувства к Димке отличались от влюблённости в Макса, как земля и небо. Наверное, ему, как лингвисту, давно следовало понять разницу между двумя однокоренными, но такими далёкими друг от друга по смыслу словами: влюблённость и любовь. Похоже, да, без всяких сомнений, но разница заключалась как раз в глубине и интенсивности чувств.
И всё же воспоминание о Максе отозвалось слабым уколом в сердце. С прошлой пятницы они не виделись. Все эти дни Андрей малодушно избегал своего любовника. Несмотря на своё полуобещание-полуугрозу позвонить Калинину на следующий день, Андрей так и не позвонил любовнику ни разу, а на звонки самого Макса или не отвечал совсем или бормотал что-то невнятное о своей тотальной занятости и от встреч отказывался. Категорически. Было что-то неправильное в том, чтобы спать с Максимом после того, как он практически признался Димке в любви, но и сил для откровенного разговора и окончательного разрыва отношений у Басаргина пока не было. Слишком стремительно развивались в последнее время события. Конечно, сам себе Андрей признавался, что сейчас больше всего похож на собаку, которая сидит на сене, или нет, скорее – на Буриданова осла, подохшего от голода перед двумя охапками сена только потому, что не смог выбрать, какая из них вкуснее.
Расстаться с Максом?.. Продолжать встречаться?.. Пожалуй, у вышеупомянутого осла выбор был гораздо проще.
Внезапно слайдер Андрея, стоявший на беззвучном режиме, яростно заморгал, требуя немедленно ответить на звонок. Басаргин, вполоборота стоявший у окна и смотревший в сумрачное октябрьское небо, распростёршееся над школьным двором, боковым зрением заметил эту радостную сигнализацию и подошел ближе. Телефон мигал знакомой до чертиков надписью «Макс». Ну вот. Надо же, какое совпадение… Стоило ему только вспомнить о Максе… он тут как тут…
Наверное, отвечать на звонок всё-таки не следовало, однако рука Андрея сама потянулась к телефону. Макс тут же сердито затрещал в ухо, что прошла уже неделя, как они виделись последний раз, а он, как последний идиот, верит глупым отмазкам Андрея, и вообще, в конце концов, им нужно поговорить. Поэтому он решил, что сегодня они идут в клуб, после чего… Макс многообещающе замолчал. Действительно, идиот…
– Ммм… нет… нет… – едва слышно бормотал Андрей в трубку, – сегодня не смогу… да, опять… всё, перестань… у меня урок… – Андрей отключил телефон и, раздражённо швырнув слайдер на стол, обвёл класс внимательным взглядом. Все старательно корпели над заданным переводом, и только одна пара глаз сверлила Андрея пристальным взглядом. Пара слегка прищуренных янтарных глаз. – Вам что-то непонятно, Литвинов? Или вы уже закончили? – от злости на несвоевременный звонок Калинина нарушая собственное же правило говорить на уроке только по-английски, поинтересовался Андрей.
Класс заоборачивался на Димку, зашуршал, загомонил, радуясь неожиданной передышке. Тот слегка покраснел, но продолжал так же напряжённо смотреть на Андрея.
– Литвинов, вы получите двойку, если сию же секунду не приступите к заданию, – сухо сообщил Андрей, глядя прямо в янтарные глаза.
– А вы не отвлекайте учеников во время контрольной своими дурацкими разговорами по телефону, – огрызнулся Димка, сверля учителя откровенно злым взглядом. Класс недоверчиво замер, на Димку уставилась двадцать одна пара любопытных глаз. Ещё ни разу, с самого начала учебного года, Литвинов не дерзил новому учителю, и это было на самом деле весьма и весьма странно, если учесть, сколько раз за это время признанный лидер 11 «Б» срывал уроки другим педагогам, особенно – новенькой историчке, которую Димка невзлюбил по неведомой никому причине. Ну, или по романтичной версии Танечки Светловой, наоборот, возлюбил страстно и пылко. Однако все в классе знали, что Андрей Ростиславович Димке нравился, – как учитель, разумеется, – и прекрасно помнили, что тот запретил кому бы то ни было хамить «англичанину» под страхом неминуемой расправы со своей стороны. Тем удивительнее было слышать сейчас столь неприкрытое хамство от самого Литвинова.
Серебристые глаза учителя превратились в лёд, он слегка сдвинул брови и холодно приказал:
– Вон из класса.
Димка побледнел, открыл рот, явно желая что-то сказать, но тут же захлопнул его и молнией вылетел из класса.
Андрей проводил его ничего не выражающим взглядом и обернулся к беззастенчиво пялившимся на него ученикам.
– Кто-то желает последовать за Литвиновым? – ровным голосом осведомился он.
За Литвиновым никто последовать не пожелал, и 11 «Б» поспешно склонился над переводом. В классе повисла гнетущая тишина, прерываемая только лёгким поскрипыванием авторучек по бумаге.