Чудо мое

      – Здравствуйте, Татьяна Алексеевна, – вручив хозяйке дома букет темно-красных, почти черных роз и церемонно поцеловав протянутую ему женщиной руку, произнес Андрей.       – Здравствуйте, – заметно волнуясь, отозвалась она. Басаргин отлично понимал ее состояние, как-никак не каждый день происходит первая встреча родителей с избранником собственного ребенка, а учитывая, что они с Димкой одного пола… Нелегко сейчас Татьяне Алексеевне, ох, как нелегко… Как и всем им, конечно.       Притихший и, кажется, слегка растерянный Димка, встретивший Андрея страстным и каким-то даже отчаянным поцелуем, топтался за его спиной, стараясь не показывать, что нервозность матери передалась и ему. Да что там говорить? В кои-то веки обычное спокойствие изменило самому Басаргину. В конце концов, ему тоже еще ни разу не приходилось знакомиться с родителями своих любовников, а уж тем более – с матерью человека, который перевернул всю его жизнь с ног на голову и умудрился стать единственным и неповторимым, самым лучшим и самым любимым.       – Дима, поставь, пожалуйста, цветы в воду, – Татьяна Алексеевна выразительно глянула на моментально нахмурившегося сына. Видимо, удаление Литвинова из гостиной не входило в заранее оговоренные хозяевами дома условия приема дорогого гостя, поскольку вид у Димки стал кислее некуда. Однако он не проронил ни слова, лишь одарил мать недовольным взглядом и, выскользнув из-за спины Андрея, забрал у нее букет, после чего скрылся в кухне. – А нам с Андреем нужно поговорить, правда? – глаза женщины остановились на лице Басаргина, и по его спине пробежал холодок предвкушения. Цепкий профессиональный взгляд не сулил ему ничего, кроме перекрестного допроса, причем весьма пристрастного. Впрочем, Басаргин был готов держать ответ перед Димкиной матерью и отстаивать, если потребуется, свою любовь. И свое чудо.       – Правда, – отозвался он, усмехнувшись про себя. Уж слишком пафосной была его последняя мысль, словно он собирался на битву с жуткими монстрами, а не на мирную беседу с матерью любимого человека. Хотя насчет «мирной» – это еще большой вопрос…       – Я не буду ходить вокруг да около, – начала Татьяна Алексеевна, когда они прошли в гостиную и уселись в кресла друг напротив друга. – Самое первое и самое главное, что мне хотелось бы знать, насколько серьезно то, что происходит между вами и Димой.       – Очень серьезно, – ответил Андрей, глядя прямо в глаза женщины.       – Я имею в виду…       – Я понял, что вы имеете в виду, – заметил Андрей спокойным тоном. – Но, поверьте, Татьяна Алексеевна, для меня ваш сын отнюдь не однодневное увлечение.       – Дима рассказывал мне о вас, – кусая губы, проговорила Татьяна Алексеевна. – Не сказать, что очень много и подробно, но все же у меня сложилось о вас определенное мнение… – она замолчала, впившись пытливым взглядом в Андрея.       – И, по всей видимости, это не слишком лестное мнение, – усмехнулся он невесело. – Я, наверное, выгляжу в ваших глазах чудовищем?       Щеки Татьяны Алексеевны слегка порозовели. Андрей попал точно в цель, и это смутило женщину. Она и не предполагала, что настолько предсказуема.       – А вы поставьте себя на мое место, – с вызовом произнесла она. – Если бы ваш шестнадцатилетний сын пришел однажды домой и сказал, что любит мужчину, намного старше себя, да еще и собственного учителя, что бы вы делали тогда? Что бы вы о нем думали, об этом мужчине?       – Это, насколько я понимаю, всего лишь теоретический вопрос, – Андрей пожал плечами. – Мне никогда не быть на вашем месте, Татьяна Алексеевна, а вот на месте Димы я уже побывал. И как раз в шестнадцать лет. Замечательный возраст для самых разных признаний родителям, кстати.       Глаза Татьяны Алексеевны сузились.       – И как отреагировали ваши родители? – поинтересовалась она сухо. – Только не говорите, что они были в восторге, не поверю.       – Конечно, в восторге мои родители не были, – мягко заверил ее Басаргин. – Однако они, несмотря ни на что, сумели понять, что не смогут ничего изменить ни во мне, ни в сложившихся обстоятельствах.       – И что, они смирились с тем, что их единственный ребенок – гомосексуалист? – в глазах женщины застыло недоверие. – С тем, что у них никогда не будет внуков?       Андрей поморщился и едва удержался, чтобы не закатить глаза и не выразить откровенно все свои чувства по поводу той чуши, что несет его собеседник. Вернее, собеседница.       – Объясните мне, пожалуйста, Татьяна Алексеевна, – поинтересовался он сдержанно, – почему для вас внуки, даже еще и не родившиеся, дороже собственного ребенка, вашей плоти и крови?.. Они, может быть, так никогда и не появятся, а сын уже есть – живой и близкий, самый родной на земле, он рядом и не ждет от вас ничего, кроме понимания и любви. Простой материнской любви, которая, как известно, прощает все.       – О! – Татьяна Алексеевна понимающе прищурилась. – Теперь я знаю, откуда у Димы взялись подобные мысли. Это вы внушили ему, что мать не имеет права мечтать о внуках. Что она должна думать о сыне, а уже потом о его детях.       – Нет, – покачал головой Андрей, – об этом мы с Димой не говорили, но если он высказался подобным образом, то в логике ему трудно отказать. А разве вы не согласны с этим утверждением? Вы считаете, что Дима не прав?       Татьяна Алексеевна вздохнула.       – Отчасти прав, – неохотно признала она. – Конечно, глупо с моей стороны было строить какие-то планы на его жизнь и его будущее, но таковы матери – если у самой не сложилась семейная жизнь, то хочется, чтобы хоть у сына все было нормально.       – У вашего сына все будет нормально, – произнес Андрей твердо.       – Конечно, – усмехнулась Татьяна Алексеевна. – Еще бы не нормально. У него ведь есть вы, правда?       – Правда, – кивнул Андрей, не обращая внимания на сарказм, которым просто сочились слова женщины. – А у меня есть он.       – А сколько таких, как он, было у вас до моего сына? – жестко осведомилась Татьяна Алексеевна. – Десять? Двадцать? Пятьдесят?       – Мне кажется, вы слишком нелестного мнения обо мне, – засмеялся Басаргин. – Я все-таки обычный человек, со своими слабостями и недостатками, а не бессердечный коллекционер, не имеющий представления о морали.       – Но Дима говорил… – Татьяна Алексеевна бросила на Андрея косой взгляд. – У вас ведь было много… ммм… партнеров… правда?       – Достаточно, – согласился Андрей спокойно.       – Достаточно? – протянула женщина. – Достаточно для чего?       – Достаточно для того, чтобы понять, что Дима – лучшее из того, что со мной случилось и может случиться в будущем.       – Н-но… – начала женщина, кусая губы, однако Андрей перебил ее мягким тоном:       – Я люблю его, Татьяна Алексеевна.       Женщина несколько секунд пристально вглядывалась в лицо Басаргина, словно пытаясь разглядеть в нем что-то фальшивое и неискреннее, однако Андрей смотрел в ее глаза прямо и открыто, и Татьяна Алексеевна вздохнула, слегка расслабляясь.       – Я не знаю, как к вам относиться, если честно, – сказала она тихо. – Дима тоже любит вас, но…       – …но вас пугает то, что я старше его? – усмехнулся Андрей. – Или то, что мы с ним одного пола? Или то, что я учитель, а он – ученик?       – Не знаю, – покачала головой Татьяна Алексеевна. – Наверное, все вместе. Согласитесь, все-таки как-то странно знакомиться не с невестой сына, а с его… – она запнулась и бросила на Андрея потерянный взгляд, – его… другом.       – Мам, может, уже хватит разговоров? – раздался из дверей Димкин голос. – Может, пора ужинать?       Андрей посмотрел на подростка, прислонившегося плечом к косяку и сверлившего мать укоризненным взглядом.       – Дима, я просила тебя не вмеши…       – А я просил тебя! – в Димкиных глазах застыло странное выражение – смесь горечи и отчаянной решимости. – И ты обещала мне, что не будешь устраивать Андрею допрос.       – Я не устраивала допрос, – возразила Татьяна Алексеевна. – Мы с Андреем просто разговаривали.       – Я все слышал, – обличающе заметил Димка. Он старался не смотреть на Басаргина, но это было выше всех его сил, всей его выдержки. И под страхом смертной казни Димка не признался бы, что боится. Жутко боится, что мать, с ее профессиональной адвокатской хваткой, с многолетним опытом «ведения бесед» со свидетелями, выведет Андрея из себя, и тот решит, что его связь с подростком не стоит таких жертв, эмоциональных и физических, и… то, что может произойти дальше, заставляло Димкино сердце сжиматься от ужаса. А потому он бросал на Андрея быстрые и, как ему казалось, незаметные взгляды, полные отчаяния, тревоги и беспокойства. Больше всего на свете ему хотелось сейчас подойти к Андрею, сесть рядом, а еще лучше – забраться на колени, обвить его руками крепко-крепко, так чтобы он не смог вырваться, чтобы никуда не делся из Димкиных объятий, никогда. Он даже не представлял, что может быть страшнее, чем потерять Андрея.       – Опять подслушивал? – Басаргин улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку. Димкина тревога, ничуть не уменьшившаяся с начала вечера, а только усилившаяся, причиняла Андрею боль. Физическую. Хотелось сгрести мальчишку в охапку и целовать до тех пор, пока все дурные мысли не покинут эту симпатичную темноволосую голову.       – Ну и подслушивал, – с вызовом ответил Димка, совершенно не чувствуя себя виноватым. – А что, это запрещено?       – Вообще-то воспитанные люди… – начал Андрей, но, почувствовав, что мальчишке сейчас совсем не до заумных сентенций, что он едва сдерживается, чтобы не разреветься от обиды и страха, оборвал сам себя: – Дим, все нормально.       Димка бросил на него отчаянный взгляд.       – Ты… – он шагнул по направлению к Басаргину, но тут же в нерешительности остановился. Все-таки обниматься и целоваться с Андреем в присутствии матери было не самой лучшей идеей, хотя сейчас Димке было просто жизненно необходимо ткнуться носом в плечо любимого и ощутить его руки на своей спине. Чтобы успокоиться. Чтобы убедиться, что Андрей по-прежнему любит его. Чтобы понять, что они вместе. Чтобы поверить, что они будут вместе всегда.       Андрей, легко прочитавший все мысли и чувства Литвинова на его лице, поднялся с кресла, подошел к Димке и, взяв его, как маленького ребенка, за руку, направился к дверям.       – Эээ… куда же вы? – вскинулась Татьяна Алексеевна, провожая молодых людей ошеломленным взглядом. – А ужинать?..       – Дима покажет мне, где можно помыть руки, – откликнулся Басаргин ровным тоном, стараясь не показать, как сильно он разозлен на Димкину мать. Это был абсолютно иррациональный гнев, возникший просто оттого, что именно она, эта женщина, расстроила Димку. Это было глупо и нелепо, но, кажется, любой, кто причинял боль его любимому чуду, автоматически попадал в число недругов Басаргина. Смешно, что первой в этом черном списке оказалась Татьяна Алексеевна. Смешно и грустно.       Андрей практически вытолкнул Димку в коридор и, едва дверь в гостиную за ними закрылась, не медля ни мгновения, крепко прижал к себе и поцеловал, заставляя проглотить горькие слова, уже готовые сорваться с губ подростка. Димка со стоном облегчения обхватил его шею руками и ответил на поцелуй со всем пылом, со всей страстью, которые сейчас испытывал. Их губы сливались воедино, сминая друг друга, языки скользили, встречаясь и расставаясь в извечном танце наслаждения, руки ласкали знакомые изгибы тел, выписывая диковинные узоры, повторить которые невозможно, сколько ни старайся… Прерывать столь увлекательное занятие не хотелось ни одному из них, но, кажется, мысль о том, что в любой момент их может застать Татьяна Алексеевна, пришла им в головы одновременно.       Неохотно отстранившись, Димка неуверенно заглянул в глаза Андрея.       – Ты не обижайся на нее, а? – проговорил он виновато. – Она просто желает мне добра и…       – Не болтай ерунду, – Андрей вновь прижал Димку к себе, его руки снова заскользили по напряженной спине подростка, теперь успокаивающе и утешающе. – Разумеется, она желает тебе добра. Разумеется, она беспокоится и переживает. Дим, я все понимаю. Не переживай. Твоя мама привыкнет, поверь. Ей сейчас нелегко, прошло слишком мало времени, и она все еще растеряна. Все утрясется, правда.       Димка горестно вздохнул, расслабляясь в спасительном круге любимых рук и пряча лицо в изгибе шеи Андрея.       – Просто… ведь она сама просила привести тебя, – проговорил он несчастным голосом, – а потом…       – …а потом она всего лишь попыталась узнать меня получше.       – Ага, – возразил Димка, поднимая голову, чтобы заглянуть в серебристые глаза. – Настоящий допрос тебе устроила. Разве так можно?..       – Глупый, – засмеялся Андрей. – Только вспомни, какой допрос устроила тебе моя матушка в день вашего знакомства.       Димка натянуто улыбнулся.       – Да, но ведь твоя мама… – начал он, однако Андрей бесцеремонно прервал его, вновь накрывая Димкин рот своим и втягивая подростка в очередной крышесносный поцелуй, после которого Димку уже тянуло не на тягостные размышления, а на соблазнительные эксперименты в области получения удовольствия.       – Кхм… – робкое покашливание Татьяны Алексеевны заставило их буквально отскочить друг от друга, причем на весьма приличное расстояние. Женщина окинула их нечитаемым взглядом и криво усмехнулась. – Простите, – произнесла она, – не хотела прерывать вас, но мясо в духовке вот-вот сгорит…       – Ничего страшного, – кусая губы, чтобы не смеяться, отозвался Андрей. – Мы просто… эээ…       – …заблудились, – съязвила Татьяна Алексеевна, не удержавшись. Все же это на самом деле было нелегко – знакомиться с любовником собственного сына, но она справится с этой необычной ситуацией, свыкнется с ней. Она заставит себя поверить в то, что Димка может быть счастлив с этим мужчиной. А эти два… оболтуса ей помогут, теперь, увидев их поцелуй, женщина окончательно уверилась в этом. – Ванна дальше по коридору, Дим, если ты забыл.       – Угу, – буркнул тот едва слышно и, вцепившись в руку Андрея, потащил его за собой.       Порозовевший от смущения Димка выглядел так мило и невинно, что у Басаргина возникло непреодолимое желание немедленно продолжить то увлекательное занятие, которое столь не вовремя прервала Татьяна Алексеевна, а то и зайти чуть дальше… или не чуть…       Но сейчас им предстоял ужин и продолжение не самой простой беседы, а уж потом они попрощаются с Димкиной матерью и отправятся к Андрею. Домой.       А пока и впрямь стоило помыть руки. И еще раз поцеловаться. А может, и не раз…