Как летом вздыхает небо

... И мне показалось, что это огни Со мною летят до рассвета, И я не дозналась - какого они, Глаза эти странные, цвета. И все трепетало и пело вокруг, И я не узнала - ты враг или друг, Зима это или лето. А. А. Ахматова, "Отрывок"

Подавившись смешком, Тсунаеши зажал рот рукой. Но красные из-за готовых вот-вот пролиться слез глаза выдавали его полностью - он еле удерживался от того, чтобы рассмеяться в голос. Такеши, запрокинув высоко голову, имитировал злодея всемирного масштаба, (аки Ламбо), выдавая очередную серию "бугагаков". Свернувшись калачиком на узкой кровати друга, Савада всхлипывал, зажмурившись, но неподражаемые звуки, которые издавал его Хранитель Дождя, все равно доставали бедного мальчишку. Еще немного и, спаси его Ками, наступит истерика!.. Всхлипнув по-особенному отчаянно, Тсу не сдержался и заливисто, ощущая приятную боль в животе, расхохотался. Он глядел слезящимися глазами в светлый потолок, утирая мокрые дорожки, какие-то особенно сладкие в данный миг, тыльной стороной ладоней. Расслабился Ямамото, прекращая играть роль клоуна. Карие глаза чуть прикрыты, спокойны и смотрят изучающе на сотрясающуюся фигуру рыжика. На тонких губах мечника невольно расцвела скупая, но по-своему теплая, ценная улыбка - таким он был далеко не всегда. Не всегда искренним... Широко растягивая уголки губ, уже затихая, Дечимо все не переворачивался на бок, лежа на спине и думая о чем-то далеком. - Спасибо, - серьезно-горько, но с подлинной благодарностью произнес хрипло он, - Ямамото. Качнув головой, Такеши не смог сдержать хмыка: никогда-то Тсуна и не изменится! Но порой от осознания этой истины на душе становится спокойно, ведь если Небо останется неизменным, то чего бояться Дождю?.. Что бы не случилось, Хранители всегда смогут с точностью сказать, о чем сожалеет их босс, к чему стремится, о чем умалчивает. Человек, читаемый как лист бумаги - не всегда плохо. Особенно, только если он открыт перед "своими" - теми, кого по праву может гордо назвать семьей... На край постели присел Ямамото, скрывая за шоколадом глаз некие думы и решения. Он осторожно, будто и спрашивая разрешения и боясь напугать, приподнял друга за плечи и уложил на собственные колени. Они встретились взорами и ответно друг другу моргнули, трепетно и понимающе. Через десять лет подобное повторится, но им не дано было знать этого. Потому что сейчас - не есть знание о будущем; сейчас - значит краткий миг, который невозможно предсказать. Перебирая загорелыми пальцами мягкие пряди цвета, кажется, обратной стороны солнца - рыжего - бейсболист просто и прямо спросил: - Почему ты не рассказал Гокудере? Или Реборну? - Они не поймут... - Чуть поморщившись от неприятного саднящего чувства внутри, произнес Савада. Его собеседник поднял свой взгляд, поджав на мгновение губы. - Умолчав о Хибари. Ты бы мог рассказать им о влюбленности и отказе, не раскрывая личности Кёи, но почему?.. Вздохнув, рыжий мальчишка несильно прикусил костяшки пальцев своей руки, что являлось жестом задумчивого отчаяния, и ответил: - Хаято... - Сглотнув, будто боясь еще не произнесенных слов, Вонгола продолжил, - Он так раним! Я боюсь... что сделаю больно ему, если не скрою правды. У него мягкое сердце. Во владения вступила тишина, так как Такеши согласился со своим боссом про себя, мысленно. Мучительнее тем, кто более близок к тебе - закон. Рассказывая родным о своих страданиях, мы вселяем такие же, ежели не более острые, страдания и в их сердца... Горечь на секунду овладела Ямамото: Тсуна раскрыл ему правду, а значит, не боялся сделать больно. Потому что не считал частью себя... Но теперь они намного ближе... настолько, что лишь от мечника Небо не сможет больше скрыть истинных чувств... - И как ты теперь? Савада вскинул в непонимании бровь, но после досадливо отвернулся. Краем глаза брюнет успел заметить, как исказилось от природы добродушное и красивое близкое лицо. Прошла неделя, но для Тсунаеши словно и не уменьшилась вовсе боль, а завтра вновь в школу. К Хибари. "Как он теперь"? Так же, как и день, и два, пять назад - чуть вздрагивать при встрече с Хранителем Облака, отворачиваясь и сдерживаясь от срывания маски спокойствия, ловить его безразличный серый взор и понимать, что для Кёи признание Савады не значит ровным счетом ничего. В нем не изменилась ни единая черта, все тот же Глава Дисциплинарного Комитета. Но Тсунаеши уже не прежний ровно настолько, насколько болезненной была для него фраза: "Травоядное, ты сошло с ума?" Больше ни на миг Дечимо не позволит себе представить любовь с кем-то из своих Хранителей. Рядом - да, только вот мальчишка поклястся сделать свою семью счастливой. Вразрез с собственным счастьем. - Как и раньше, Ямамото. - Обладатель небесного пламени пожал плечами, перекатываясь с колен друга на мягкую постель. Рыжие волосы рассыпались в беспорядке по светлой ткани, загораясь жидким сплавом меди и золота. В карих омутах блики похожи на солнечных зайчиков, но окно зановешено рукой Такеши, значит, то свет самого Дечимо. Впрочем, не удивительно... Выдохнув горячую струю, мечник откинулся на кровать, стараясь расслабиться. Трудный разговор лишил его смелости, а главное - сил. Он прикрыл в неуловимой усталости глаза и прислушался. Внизу старик готовит очередную порцию суши - стучит нож по доске, посетителей немного - лишь пара приглушенных голосов, и... Хаято поблизости. Прикусив губу, Такеши пожалел, что время неподвластно его воле. Так тяжело было оставлять безмолвие и единение комнаты, в которой они вдвоем и понимают друг друга, чувствуют взаимосвязь, пусть беседа и кажется особенно тяжкой. Скрыв от Хранителя Урагана все, Тсунаеши лишил себя части поддержки. Ямамото вдруг понял, что Небо отказалось от других. Оно вверило себя и свои чувства одному Хранителю... Какая же это сложная, нерешимая, но вместе с тем немного извращенно приятная задача! Приятная, потому что ревновать теперь будет не он, а к нему!.. Когда Гокудера буквально вломился в комнату бейсболиста, то его вниманию открылась очаровательная картина, затронувшая самую глубинную струну души - парни спали на одной кровати в той особенной атмосфере взаимопонимания, когда между парой людей возникает полное доверие, открытость, веселость. Тонкие губы, не раз обнимавшие ломкую палочку сигареты, сейчас были плотно и сурово сжаты в линию. Да, Такеши правильно подумал - теперь Хаято ревновал. Сам брюнет с неожиданной печалью признает, что Хранитель Урагана Десятого поколения Вонголы удивительно мягкий и ранимый человек. Он всуе выставляет себя жестоким, всуе... Тсунаеши пожалел о своем решении не оказывать сопротивления сразу же: заглянувшая в садик Сади удивленно вскинула темные брови, заметив их. Реборн, как всегда раскованный и несколько небрежный в движениях, похоже, из чистого упрямства или принципа не опускал своего ученика на мраморную дорожку. Он забился отчаянной птицей в руках Аркобалено, когда тот переступил порог замка. Саваде казалось, что даже вечно отстраненные и собранные охранники не обделили странную парочку долей своего внимания. А как у него горели уши и лицо! Ками-сама, создавалось такое чувство, будто у мужчины поднялась температура и он болен. Отворачиваясь и увиливая взглядом, Тсу уже не заботился о себе, не боясь упасть, - лишь бы никто больше не узрел столь провокационно непонятной картины! Главу крупнейшей мафиозной семьи таскают на руках как какую-то барышню!.. Остановившийся посреди пустынного коридора киллер тяжко вздохнул. Ему вторил пыхтящий и все время норовящий буквально свалится с чужих рук Тсуна. На полминуты оба замерли, что-то решая. Уставший от неопределенности Реборн, которого мучила мысль о страданиях любимого Неба, осторожно, но твердо перекинул свою ношу через плечо. В нем явственно ощущалась та непреклонность, что вводила врагов Вонголы в отчаяние - непреклонность победителя. Рыжик колотил руками в широкую спину и иногда бледнел, когда представлял, что в подобном положении их застанет Гокудера или некий посол из другой семьи... А еще он сильно проклинал себя оттого, что в груди, глубоко-глубоко, так глубоко, какой, кажется, и не бывает морская глубина, было приятно легко и тепло. Просто потому что это Реборн... То ли услышав безмолвные мольбы Дечимо, то ли испугавшись присутствия Аркобалено Солнца, никто не встретился им по пути. Факт этот был удивительным, если помнить, что в замке обитают свыше пятисот людей, не считая Хранителей и высокопоставленных лиц. О том, что гостей селят в другом крыле, Тсуна как-то и не вспомнил. Когда впереди замаячила знакомая дверь с золотой гравировкой, та самая, по центру на втором этаже, Десятый перестал брыкаться. Лишь как-то покорно вздохнув, он сжал в руке грубоватую ткань черного пиджака своего мучителя и прикусил губу. На секунду в голову вновь вернулась та мысль, та самая мысль, что мучила главу семьи около восьми лет: когда же его чувства переросли в нечто большее, нежели обычные ученические покорность и открытость? Когда из репетитора Реборн стал человеком, которого очень сильно хотелось назвать возлюбленным? Когда?.. Самое мучительное то, что Савада не помнил. До сих пор не мог с точностью утверждать, с коего момента все началось меняться - и чувства, и мысли. Сердце странно содрогалось временами, потому что вспоминало резкие слова отказа из уст Хибари и не переставало греться надеждами о взаимной любви Аркобалено. Оно содрогалось еще и оттого, что сам Тсунаеши ощущал боль, так как считал, что любить обоих одновременно - неправильно, невозможно и низко. Но так бывает, порой все же бывает: есть люди с душой, настолько чуткой и доверчивой, открытой и безграничной, что в них зарождается не одна любовь, чистая и правдивая... Они как настоящее небо, способное понять каждого и принять все. Есть такие люди. Реборн ощущал, как тепло его плечу и приятно тяжело, от этого сознание и тело наполнялись неким робким трепетом. Проблемы и сомнения отошли в сторону, виновато склонив голову и понимая, что миг понимания и доверия, сложившегося между учителем и учеником, им не нарушить. Сильная рука осторожно, будто чего-то боясь, обхватила ручку двери, потянула ее вниз и толкнула вперед. Комната в персиковых тонах встретила их ярким радужным светом, которым светилось окно, витающим светящимися крупицами теплом и пряным ароматом меда. "Гель, подаренный Ямамото, - догадался Тсуна, по неизвестной причине смущаясь, - вчера я принял ванну, и после к себе не возвращался..." А сам киллер бесшумно наполнил легкие и всего себя этим сладким искушением до отказа, медленно и словно пробуя, он вдохнул. Крылья носа чуть затрепетали - приятно. Не спеша отпускать свою жертву, брюнет коротко и чутко осмотрелся, отмечая необычную ауру, всегда витающую в данной комнате. В спальне его Тсунаеши. И когда обладатель пламени Солнца таки соизволил поставить рыжика на пол, правда, без излишней заботы, то получил в ответ неуловимо короткий недовольно-возмущенно-теплый взгляд. Краем глаза он также заметил, как полыхнули щеки Еши до того, как мужчина отвернулся. В пространстве снова повисло молчание. Чувствуя легкий укол совести, наемник повел плечом, а, чуть погодя, немного хрипло произнес: - Не заставляй Долоре ждать, Тсунаеши. Тонкая, пусть и мужественная фигура, черная против неумолимо яркого света окна, вздрогнула. Прикрыв ненадолго топазовые глаза, в коих плескались сейчас, казалось, сами звезды, Дечимо коротко и отрывисто кивнул, а после начал собираться. Реборн все это время не сводил темного взора с грациозного возлюбленного, и видит Ками, что тяжелый нечитаемый взгляд Савада ощущал кожей. Хибари проснулся от колкого чувства чужого присутствия. В последнем читалась легкая неприязнь, практически тающая среди понимания, задумчивости и легкой грусти. В общем, гость существенной угрозы не нес, но осознание этого факта не дало Кёе расслабиться, так как Хранитель сразу же понял, кому именно принадлежит знакомая аура. Ямамото Такеши. Тут-то и навалилось все произошедшее пару часов назад, грозя придавить бедного Хранителя Облака огромной тяжестью. Недовольно тцыкнув, мужчина легко сел, хотя сознание не хотело так просто покидать обитель Морфея. Вот если бы рядом обнаружился враг, то все произошло бы мгновенно!.. - Сегодня у нас ужин с семьей Долоре, помнишь? - Мечник вертел в руках небольшую тонкую статуэтку девушки. В руках у нее были весы, а отчего-то представляющиеся Такеши синими, глаза ее были завязаны - ткань почти была живой и настоящей, разве что выточенной из камня. Мужчина, с закатанными по локоть рукавами рубашки цвета моря в шторм, сидел на мягкой софе и задумчиво хмурился. На друга он не смотрел. - У Савады. - Безапелляционно и сухо поправило Облако. Собеседник его раздражал, а особенно выводило из себя то, что именно бывший бейсболист открыл Хибари правду. Наконец-то для сильнейшего Хранителя стала ясной история десятилетней давности, хотя подобное радости и счастья не прибавляло, а даже наоборот... - У Тсуны. - Согласился Ямамото, но потом, быстро и ловко поставив статуэтку на пол, продолжил, - Но ты должен там быть. - Тонкая бровь в удивлении была вскинута вверх, а красноречивый серый взгляд спросил-утвердил: "Да неужели?..." Карие омуты наградили фигуру напротив обжигающим вниманием, а сам Такеши задумчиво изрек, - Ты взвешен на весах и найден очень легким*... Хмурый Кёя стал еще мрачнее, напрягая память и вспоминая, откуда он знает эту фразу. Когда он проводил личное расследование о коробочках из будущего, он изучал религию христиан, и там были данные слова. - Чего именно ты хочешь? - Мечник чуть кривовато улыбнулся, подставил ладонь под качающиеся весы Фемиды и остановил их. - А чего хочешь ты? - Он прекрасно знал, что ответом на вопрос не может являться такой же вопрос, но ничего поделать с собой не мог. Хранителя Дождя забавляла мысль о том, что спокойный и всегда собранный брюнет сейчас в полном раздрае. Легкая месть за Тсуну все-таки сладка и терпка на вкус... - Твои поступки так же как и раньше легки, поэтому я не могу остаться в стороне. Ты уничтожил свое Небо десять лет назад одной неосторожной фразой и с тех пор ни разу не был счастлив... Сегодня, на переговорах с Долоре, попытайся осознать собственные чувства, и тогда, может быть, я позволю тебе совершить пару глупостей. Больше не тронув статуэтку богини правосудия, Ямамото поднялся и без слов покинул комнату. Замерший статуей Хибари так и остался сидеть на диване, широко распахнув родниковые глаза. Не-е-ет, нет, нет, нет!.. Мысли о Тсунаши таки нашли путь к нему в сознание. И самый первый вопрос, что был задан мужчиной самому себе: "Почему каждую ночь я искал его?" Белоснежная рубашка была легким движением накинута на чуть загорелые плечи, и Реборн с трудом подавил громкий вздох. Сняв с головы шляпу и просто отбросив ее, наемник взъерошил волосы. Савада явно спешил, он нервно застегивал пуговицы, часто путаясь и не поворачиваясь к наемнику лицом. Ведь щеки у него пылали ярче, чем раньше. Беззвучно чертыхнувшись сквозь зубы, Савада начал вынимать жемчужные капельки из петель, заметив пропущенную петельку. Он сбился, снова. Заметив это неким сверхъестественным образом, киллер стремительно, не раздумывая, подошел к рыжему и резко его развернул. Смущенный, со вспыхивающими искрами карий встретился с поглощающе черным, - коротко и обжигающе. До молний, до урагана, до вспышки!.. Тсуна отвернулся, прикусив губу, и опустил руки; на нежном персиковом отчетливо проступал робкий розовый, а скулы вдруг обозначились отчетливой линией. Внутри Аркобалено свернулся тугой комок, будто перед прыжком в ледяную воду. Осторожные и умелые пальцы ловко, но как-то не спеша, (так думалось Дечимо, у которого под ребрами разливалось томление), начали застегивать рубашку. Неторопливо, изредка задевая теплую кожу Тсуны, заставляя последнего вздрагивать, они добрались до самого горла и, продев последнюю капельку, замерли. И все замерло вместе с ними. Где-то в самой глуби бухало, как сумасшедшее, его сердце. Телу было нестерпимо жарко и требовались прикосновения, а взгляд отказывался отпускать из плена знакомый до каждой черточки и морщинки профиль... Тсунаеши был так близко, так рядом... - Я знаю, что сейчас все неоднозначно, непонятно. Между мной и тобой. - Каждое слово будто по отдельности, будто выталкивается из немеющих легких с неимоверной сложностью. Савада, устремив взгляд в никуда, коротко и отрывисто кивнул. - Но я обещаю... - Брюнет нежно коснулся чужого подбородка кончиками пальцев, пробуя. - ... если ты позволишь... Секунда на ненужное раздумье, когда итак все ясно, и Тсунаеши вновь кивает, только еще более резче, нетерпеливее. "Позволю," - говорит он без слов, и Реборн склоняется к нему. Осторожно настойчивые пальцы вынуждают Дечимо повернуться лицом к своему мучителю и сквозь приопущенные ресницы посмотреть на брюнета. Слишком близко, - чуть меньше десяти сантиметров, - и почти наравне... Поймав выдох, киллер не торопится, едва-едва соприкасаясь с возлюбленным. Губами, но пока еще к подбородку... И взгляд снизу вверх, давящий, лишающий воздуха и воли, подчиняющий и голодный. Движение-ласка, не отнимая взора от смущенного и спокойного Тсу, а после касание губ к губам, непринужденно и тепло. Не проникая, не заставляя, - но словно вступая в спор с желанием самого хозяина и его взглядом. Реборн отстраняется, ему так сильно хочется зарыться ладонью в плавленную медь с золотом, что запястья сводит судорогой. Но мужчина не позволяет себе. Тсунаеши, не решаясь на большее, лишь неуловимо улыбается, слабо кивая. Реборн с силой впивается в мягкие, податливые губы, безжалостно сминая их. Он не моргает, глядя прямо в душу Десятого Вонголы, выворачивая ее; пальцы скользят по шее к затылку, хватая мягкие волосы, потянув их и заставив Саваду запрокинуть голову. Вжимая это тело, о котором мечтал бесчисленное количество раз, в себя, Аркобалено нависает над Тсуной, проникая языком настолько глубоко, насколько вообще возможно... Он голоден и хочет еще. Все Небо, полностью. Ладонь, доверяя рыжие пряди своей сестре, соскальзывает на подрагивающую спину молодого мужчины, гладит лопатки и беззастенчиво хватает кипельно белую ткань, сминая ее и задирая. Рука требовательно перемещается на бок Савады и поднимается вверх. Аркобалено не разрывает поцелуя, подушечкой большого пальца оглаживая шелковую персиковую кожу, и прикусывает чужую губу в отмщение. За то, что страдал и любил, и боялся. Он ловит тихий стон ртом и только после этого отстраняется. - Цвет неба на закате подойдет больше... - первая жемчужная пуговица отлетела и покатилась по лакированному полу, - ... к твоему костюму... Румянец на мгновение вспыхивает сильнее, а потом и вовсе тает. Тсуна берет себя в руки и сам начинает расстегивать рубашку. Время детской робости прошло. ... Встречая у самых дверей мрачную фигуру Хранителя Облака, Вонгола удивленно вскидывает брови. Аркобалено Солнца за его спиной поправляет шляпу, скрывая самую говорящую и красноречивую часть лица - глаза - и скулы его проступают жестче. По обыкновению на деловых ужинах по правую руку от босса сидит один из Хранителей, а еще один - стоит за левым плечом. Но сейчас очередь не Хибари Кёи, Хибари Кёя никогда не приходил на такие переговоры. Удивлению Савады нет предела, а пасмурный серый взгляд внимательно оглядывает фигуру Дечимо, отмечая припухшие губы и то, что рубашка неповторимого оттенка алого с золотым необычайно хорошо подходит к темно-синему костюму мужчины. Тсунаеши не обладал столь отменным вкусом в одежде... Ты взвешен на весах и найден очень легким* (Мене, мене, текел, упарсин (Дан. V, 25-28)) - слова, чудесно начертанные перстами руки человеческой на стене дворца во время пиршества вавилонского ц. Валтасара. Призванный тогда пр. Даниил объяснил царю смысл означенных слов следующим образом: Бог исчислил царство твое, оно взвешено на весах и разделено. Известно, что Валтасар был убит в ту же ночь персами, осаждавшими тогда Вавилон, и на вавилонский престол вступил Дарий мидянин.