Who am I?

Гаррус переживает, волнение скручивается колючим узлом внизу живота. Панель доступа горит красным. Ему ничего не стоит взломать замок, а СУЗИ не будет против - она сама пару минут назад просит узнать, что творится с коммандером. Но он сомневается. Все они - экипаж и команда - помнят безвольно упавшие руки, пустые глаза, надрыв в голосе, дающем приказ убираться. Ее напускное безразличие никого не обманывает. Беспокойный шепот разливается по кораблю, как только двери лифта скрывают от них спину Шепард. Нужны ли ей слова сейчас? Нужно ли его присутствие?.. Гаррус не знает ответа и все же поднимает руку, вызывая омни-инструмент. Пара секунд, красный сменяет зеленый. Дверь с шипением открывается. Первое, что он видит - знакомый нагрудник N7, беспомощно лежащий на полу под аквариумом. Определенно плохой знак. Шепард, которая хоть чуть-чуть в порядке, никогда не кидается своей броней. В женщине, сгорбившейся на краю кровати, он с трудом узнает коммандера. Она прячет лицо в ладонях и дрожит, но ни звука не доносится с ее стороны. Гаррус делает шаг вперед. - Шепард?.. - голос, хриплый и неуверенный, увязает в тяжелой тишине. Она не отзывается… если вообще осознает, что он здесь. - Шепард, ты слышишь меня? Ее плечи содрогаются на мгновение, и ладони постепенно опускаются. Но она не поднимает глаз. Лицо закрыто русыми, неровно постриженными прядями, так что Гаррус не может разобрать выражения. Колючий узел волнения и беспокойства скручивается еще туже, ощетиниваясь теперь настоящими кольями, с легкостью пробивающими все барьеры самообладания. Где-то в области сердца невыносимо ноет. Неважно, какое у нее мнение насчет его присутствия, но он должен ей помочь. Он хочет ей помочь, черт побери. Именно для этого он здесь, на этом корабле - чтобы прикрывать ей спину, чтобы поддерживать, чтобы... любить. Слово ударяет неожиданно, под дых. Гаррус впервые понимает, что все эти разговоры о выпускании пара были законченным бредом, попыткой оправдаться перед самим собой. Что на самом деле все гораздо проще – и гораздо сложнее. Его любовь к человеку завершает образ неправильного турианца. И словно весь мир куда-то летит с плеч, освобождая и позволяя вдохнуть полной грудью. Мандибулы расходятся в легкой улыбке – теперь больше нечего бояться, нечего стыдиться. Она была гораздо больше, чем полностью, достойна его любви. Остается узнать, достоин ли он – ее. Гаррус уверенно идет вперед, переступает через играющие голубыми бликами бокалы и присаживается на кровать рядом с ней. Осторожно касается длинными пальцами ее перевернутой вверх, раскрытой ладони. - Карен? # Она слышит шипение дверей. Оно проникает куда-то под кожу, расползается по телу холодной волной, а потом обрывается. Шаги Гарруса она узнает тут же – как она вообще может не узнать? Когда он заходит в каюту, словно тонкая нить тянет ее посмотреть на него, поговорить с ним, хотя бы на один вечер побыть разбитой и беззащитной. Но она не имеет права. Его плечи теперь тоже сгибаются под ответственностью, и ее камни там совсем ни к чему. - Шепард? Голос разбивает тишину, громко звучит в ее ушах. Заглушает эхо взрыва. Шепард нет надобности отзываться – сейчас, когда все уже сделано, решений принимать не нужно. Но все же она слегка дергается. - Шепард, ты слышишь меня? На этот раз она отнимает руки от лица и опускает их на колени. Шепард отзывается. «Почему ты не зовешь Карен? Почему?». Она прекрасно знает ответ. Для всех остальных коммандер – цельная личность, и только тут, в своей каюте, демоны могут напасть незамеченными, разделяя и ломая. Она не хочет поднимать взгляд. Она боится того, что он может увидеть. Потому что он гораздо больше, чем полностью, достоин ее любви, но она почти уверена, что недостойна – его. Она мысленно заклинает его уйти и в то же время страстно просит остаться. Гаррус выбирает самый (не)правильный вариант – его шаги приближаются, и все внутри как-то сладко и с ужасом сжимается. Он присаживается рядом с ней на кровать. Она видит его колени и руку, тянущуюся к ее пальцам. Прикосновение посылает электрический ток по венам вместе с вопросительным: - Карен? Теперь она просто не желает сопротивляться. Их глаза встречаются – в его голубизне отражается беспокойство, и забота, и ее осунувшееся лицо, и… что-то еще. Что-то, от чего триста тысяч батарианцев и Кайден Аленко в голове начинают исчезать, а сердце сбивается с ритма, позволяя ей постепенно возвращаться из кошмаров. Он видит в ее глазах вспышки уничтоженной системы, изматывающую усталость и боль. Она пытается собрать себя по частям в единое целое. Это не пугает – наоборот, болезненное желание защитить ее растет. Гаррус не боится. - Эй, как ты так? – он проводит пальцем по размазанной крови на ее щеке (наверное, шальная пуля) и улыбается так, как только он умеет. – Если мы сейчас же не отмоем тебя, то ты потеряешь свой статус «самой большой чистюли на Нормандии». Глупые слова. Глупая фраза. Просто нужно что-то сказать, чтобы разрушить сводящую с ума тишину. Ни одно слово не может быть лучше искренних прикосновений. Его голос звучит как музыка – низкая, вибрирующая, успокаивающая. Она жадно впитывает ее и позволяет ему медленно освободить себя от оставшейся брони, а затем мягко потянуть вверх, поднимая с кровати. Он не принц, чтобы носить ее на руках, а она не принцесса, чтобы принимать это и хихикать. Вода кажется обжигающей, но она освобождает. У нее вырывается вздох облегчения. Руки Гарруса горячее воды – смывают с нее пот, грязь и кровь. Он не беспокоится по поводу своей намокшей одежды, сейчас важно не это. Сейчас важно только то, сколь много налитых чернотой синяков расцветает на ее бледной, гладкой коже. Злость на тех, кто поручает ей тонну смертельно опасных заданий, бушует в груди. Она дрожит, но теперь уже не от того, что ее сознание разваливается на куски, а от того, с какой нежностью и аккуратностью он касается ее. Ее тело сейчас кажется совсем хрустальным, и он страшится неосторожным, неловким движением сделать ей больно… разбить. - Гаррус… - голос срывается, и она кашляет, но затем снова повторяет: - Гаррус… Имя звучит в ее устах подобно молитве. Он сопротивляется порыву крепко обнять ее и прижать к себе, спрятав ото всех хотя бы на одну-единственную ночь. В голове ослепительно ярко взрываются беспорядочные мысли. Она касается его мандибул, обводит кончиками пальцев клановые метки. Гладкая поверхность визора приятно скользит вдоль запястья, когда ее рука с силой проводит по гребню. Гаррус Вакариан словно огромный, теплый фонарь, который освещает ей дорогу во мраке. Когда он рядом, она не боится споткнуться, потеряться или упасть. Последние капли терпения испаряются, и он обвивает ее руками, прижимается лбом к ее лбу. Она улыбается – почти незаметно, одними уголками губ, но ему и этого достаточно. Этой ночью Карен не замечает веса горы на плечах, а Шепард желает принять его часть на себя, когда он вырывает из нее стоны, мучительно медленно рисует узоры на коже и мягко тянет «р» в ее имени.