Поликарбидная логика

      — Почему?       Сижу и хлопаю глазами, как дура.       — Что — почему?       Гамма внимательно глядит по сторонам, словно хочет убедиться, что нас никто не услышит. Коридор сейчас и вправду пустой, но камеры слежения никто не отменял, так что в оглядке смысла, по хорошему счёту, мало. И самое главное, что такого серв хочет спросить, что боится свидетелей?       Впрочем, тут же становится ясно, что.       — Почему Дельта должна была умереть? — в искажённом динамиком голосе почти не слышны интонации, но я чувствую, что его едва ли не колотит от чувства не менее сильного, чем то, что терзало меня, но это не абстрактная злость, а конкретная боль.       Вот и всё. Приехали.       — Ты не должен помнить о Дельте, — растерянно уточняю я, но внутри уже шевелится догадка, что именно происходит с сервом. И что будет дальше.       — Я — наладчик высокоточного оборудования, — отзывается Гамма. — Я знаю, как обходить фильтры памяти.       — То есть? — вдруг ловлю себя на том, что активировала глазной прицел, чисто на автомате. Интересно, если бы я в юности кому-то призналась, что взламывала заблокированные воспоминания, он бы на меня так же посмотрел?       — Я оставил себе «якоря», чтобы восстановить память после чистки. И потом дополнительно откорректировал фильтр, чтобы восстановить её эффективнее.       Это очень серьёзное нарушение, но не мне судить, сама хороша. Однако есть одно существенное различие — мотивация. Я ломала блоки из любопытства. А Гамма?       — Если ты всё помнишь, то ты должен понимать, почему она умерла, и не задавать таких вопросов, — чеканю я в ответ, медленно поднимаясь и убирая инъектор в карман. Подождёт.       — Я знаю, что она боялась Системы, — в голосе Гаммы звучит что-то жалобное. — Что Система в любом случае уничтожила бы её, даже если бы она не промолчала о детёныше. Но я не понимаю, почему Система так построена, что уничтожает всех, кто к ней не подходит? Почему она должна быть так построена?       Где-то очень глубоко внутри меня падают один за другим осколки проекта «Прототип», дробятся о незыблемую твердь законов.       — Ты осознаёшь, что твои слова — это критика Общей Идеологии? — спрашиваю тихо, не моргая и не отводя взгляда от серва, словно он обернулся плачущим ангелом.       — Я просто пытаюсь понять и не могу, — ощущение такое, что Гамма едва не плачет, пытаясь донести до меня свою мысль. Увы, я её уловила. Даже лучше, чем он думает.       — Тебе не нужно ничего понимать. Тебе нужно исполнять, — даже сожаления не могу в себе отыскать, остался только мертвенный холод, только темнота. Такие мысли были бы извинительны для Гаммы-прототипа, у которого было слишком много мозгов, а не для Гаммы-далека, который обычный, только немного любопытный, серв. — Без О.И. мы никто. Или ты принимаешь О.И. безоговорочно, или ты не далек. Дельта умерла, потому что перестала вести себя, как далек, думать, как далек, действовать, как далек. Зачем жить, если ты не высшее существо? Тогда твоё существование просто лишено смысла, ведь ты ничего не можешь дать миру.       — Но она дала… ребёнка.       — И где он? Вместе с матерью пошёл на утилизационный конвейер? — щурюсь я в ответ. — Так. Развернулся — и за мной. Подчиняйся.       Гамма обречённо двигает следом, и я каким-то образом понимаю — он ждал этого. Именно такой реакции. И надеялся, что в моём случае она всё-таки не последует. И что он вообще не рискнул бы ни с кем заговорить о вопросе, который его точит, кроме меня. А я просто веду его в отдел безопаски, просто подписываю ему смертный приговор за критику Общей Идеологии. И ничего не чувствую по этому поводу, кроме глухой тёмной пустоты.       Минус два. Кто следующий?       Неприятно-жёлтая подсветка нужного этажа. Серв покорно жужжит гравиплатформой сзади. Поневоле вспоминаю, как меня конвоировали на казнь — я выждала момент и моментально нанесла тяжёлые повреждения скафандрам конвоиров, а потом задействовала сворованное заранее устройство трансмата. Одноразовое, конечно — по тем временам не было продвинутых телепортационных штучек, помещающихся в орех, ящик с аппаратурой занял даже больше места, чем Первопредок, да ещё и сгорел, чуть не отравив меня дымом и понаставив лёгких ожогов. Зато перенёс сразу на катер, находившийся на стапелях орбитального дока, и, как я знала из похищенного расписания работ, уже законченный, но ещё не испытанный и без экипажа. Большой риск, зато он того стоил, я выжила. А этот магнедон? Тащится на убой, как скот, как покорная тряпка. Подкаблучник. Попытайся бы он сопротивляться, отстоять свою точку зрения с оружием, это хотя бы вызвало уважение. А так — и он в недоумении, пытаясь разрешить свой внутренний конфликт с О.И., и я в недоумении, как же так всё вышло. И брезгливость выползает откуда-то, такая непривычная по отношению к сородичу.       Вечному, конечно, сразу настучали о визите — сам навстречу не выкатывает, но контролёр перебрасывает мне нужный допуск.       — Номер Шестьсот Пять позволил себе жёсткую критику Общей Идеологии, — докладываю с порога, едва появляясь в поле зрения «Тигровой Лилии».       Фоторецепторы безопасников скрещиваются на красном скафандре.       — Объяснись? — гудит Вечный.       Гамма молчит.       А я не могу молчать, вдруг прорывает:       — Отзови свои слова, — говорю, словно пытаюсь его убедить, — и позволь окончательно стереть себе память. Ты нужен для проекта.       Быть может, присутствие Вечного приведёт его мозги в порядок, хоть немного отрезвит?       Но Гамма поворачивается ко мне, вглядывается прямо в глаза, словно пытаясь что-то понять, и наконец говорит:       — А пошла ты… с вашим проектом. Это моя память. И я её не отдам.       Это сказано без агрессии, удивительно спокойно, почти равнодушно, но настолько по-человечески, что я отступаю на шаг. И не я одна — парочка безопасников тоже отодвигается от Гаммы, как от зачумлённого.       — Ты инфицирован человеческим фактором, — делает вывод Вечный, даже не спрашивая у меня подробности приватом. — Ты безусловно опасен для далеков. Как член Верховного Совета, я приговариваю тебя к смертной казни. Полная дезинтеграция!       Выстрела я не вижу. Почему-то зажмурилась. Почему-то едва не прыгнула между ними с криком, что так не делается, что это почти самосуд, что всё ещё можно исправить, серва всегда можно починить и наладить, но не двигаюсь с места, словно тело отштамповано из бетона. Потому что, если быть совсем честной перед собой, я понимаю — Вечный абсолютно прав. Такое вольнодумство следует вырывать сразу, с корнем, без проволочек. И плевать на ценные экспериментальные образцы, О.И. важнее. Но как, почему всего этого не засекла аппаратура, нас всех ведь так метелили на зондировании памяти и личности, что было не так?       Медленно открываю глаза. В помещении меньше на одного далека. Полная дезинтеграция настолько быстра, что мысленный импульс от убитого не успевает долететь до сородичей, лишь немного грязной сажи рассыпано по полу. Вот всё, чем мы становимся, отказавшись от своей сущности — грязью. Просто грязью. Кому нужна грязь?..       Вечный смотрит на меня, и его ствол тоже.       — Я никогда не думал, что сумасшествие заразно, — цедит он в микрофон, но, как ни странно, не мрачно, а с оттенком иронии. — Что в кармане?       — Транквилизатор, — отвечаю охрипшим голосом.       — Вколола — и легла спать вон там, чтобы никому не мешать, — оружие перемещается на узкое пространство между контрольным терминалом и стеной. — Сейчас же.       — Я подчиняюсь.       Холодное прикосновение впрыскивающей головки. Опуститься на пол, где сказали. Жёстко, но есть рука, которую можно подложить под ухо. Закрыть глаза. Пустота внутри, просто выжженная радиоактивным пламенем пустота со стеклянным, оплавленным грунтом разума. Я только что убила Гамму. Не Вечный. Я. Можно было промолчать. Можно было скрыть. Можно было попытаться на него повлиять приватом. А я… я струсила. Испугалась его человечности. И теперь его нет.       Может быть, Доктор прав? Может быть, изрядная часть нашей идеологии стоит не на верности, а на страхе?       Просто спать и не думать.       …Судя по показанию внутренних часов, мне дали отоспаться, сколько получится. Тридцать четыре скарэла, я столько не дрыхла даже в период острой адаптации. Ничего себе. Это уже какая-то сверхсильная психическая перегрузка. А я думала, тяжелее адаптации ничего не бывает…       Странно, засыпала — было жёстко, проснулась — мягко. И тепло. И я… не одна?       Медленно открываю глаза. Я в своей каюте, на койке. Краем глаза вижу, что накрыта чем-то белым и очень знакомым.       Плащ Эпсилона. Мне как раз его хватит, чтобы завернуться от макушки до пяток. Ботинки с меня стряхнули, верхнюю одежду тоже, а я даже и не почувствовала, во ширануло по мозгам… Эпс, судя по ощущению, сидит в ногах. А ещё тихо гудит, словно пульсируя, чья-то неподвижная гравиплатформа — ду-ду, ду-ду… Вечный. Но никаких эмоций по этому поводу я не ощущаю. Разум в том же странном оцепенении, что был по возвращении из первой экспедиции, когда я мучилась из-за предстоящего зондирования памяти и — да чего там темнить перед самой собой, — из-за Найро. Сейчас есть лишь одна потребность — вот так лежать и не шевелиться.       — Она проснулась, — говорит суприм, как водится, ровно и позитивно. Он не знает? Не может быть, чтобы не знал.       — Возвращайся к своим обязанностям, — приказывает Вечный.       — Я подчиняюсь, — он аккуратно подцепляет с меня плащ и ободряюще улыбается одними глазами, мол, всё в порядке.       Ничего не в порядке.       Еле слышный свист пневморычага, дверь открылась и закрылась. Какое-то время молчим. У меня просто нет сил разговаривать, да и не знаю я, о чём можно говорить с безопасником в такой обстановке.       Гамма… Мы так надеялись, что он справился. А он… Нет, это не инфицирование человеческим фактором.       — Это не инфицирование человеческим фактором, — медленно повторяю я вслух, — Шестьсот Пятый сам сформулировал и развил в себе эмулятор человеческого фактора. И начал ещё на Зосме-9. Мы все столкнулись с этой проблемой, но только сервы с ней не боролись, а подчинились.       Вечный внимательно меня слушает, но молчит.       — Неужели, — спрашиваю всё так же медленно и монотонно, — его нельзя было очистить от паразитной программы другим путём?       — Нет.       С трудом сажусь. Голова тяжёлая, как будто череп залили свинцом. Руки совсем непослушные. Переспала от стресса и транков.       — Я вскрыл и проанализировал его память сразу, как только он возразил, — продолжает Вечный. — Он не успел поделиться соображениями ни с кем, кроме тебя. Но заговори он об этом при других сервах, он мог вызвать лавинообразное распространение своей программы. Такое уже было. Однажды. Давно. За много веков до твоей активации. Серв со стремлением к красоте. Мятеж во имя цветов.       — Во имя… чего? — аж давлюсь.       — Инфекция распространилась между далеками со скоростью отданного приказа. И стоило большого труда её подавить, — нейтральным голосом продолжает Вечный, совершенно не обращая внимания на мои выпученные глаза. — У меня строгая директива, в подобных случаях стрелять, не медля ни рэла, и блокировать память свидетелям. Ты поступила правильно, приведя его в отдел. Ещё правильнее было уничтожить Шестьсот Пятого на месте.       — Моя память тоже будет заблокирована?       — Тебя защищает приказ о неприкосновенности. Но не будь его, я бы сделал это незамедлительно. Не потому, что ты можешь поддаться сомнениям, а потому, что мне надоела твоя рефлексия, — он чуть повышает голос, — и твои мысленные стенания, какая ты одна нехорошая на фоне всех распрекрасных!       Аж вжимаюсь спиной в стену. И как я могла забыть, что с Вечным страшно? Выходит, он все мои мысли слышит и знает, а не только Император и Пси-Контролёр? Или просто от меня постоянно фонит чувством вины? Хотела бы съязвить, что, мол, это просто думать вредно, так и нефиг было мне оставлять такую способность, но почему-то не хочется. Вместо этого отвечаю:       — Тогда стирай мне память. Потому что последнее, что я помню перед тем, как уснуть, это сомнение.       От Вечного идёт немой вопрос.       — Доктор как-то сказал… что мы боимся остального мира, — я обхватываю руками колени, потому что чувствую себя намного защищённей в такой позе. — И поэтому законсервировали своё общество. И поэтому нападаем первыми, даже если нас не трогают. Проанализировав свою мотивацию, по которой я доложила о Гамме, я поняла, что сделала это из страха. Испугалась промолчать и попытаться на него повлиять сама, чтобы сохранить ценный образец. И верность долгу тут ни при чём. Я подумала, а вдруг Доктор прав? Вдруг наша основа на самом деле — всего лишь страх? Вот и тебя я боюсь, до смерти боюсь…       Последнее выдыхаю едва слышно, уткнувшись лбом в колени, чтобы он не видел моего лица, чтобы я не видела короткой вспышки гамма-бластера перед смертью.       — Во мне установлен генератор, провоцирующий страх во всех, кто хоть в чём-то колеблется в отношении Общей Идеологии, — вдруг раздаётся над моей головой. — Меня боится вся Империя. И что, мне теперь всех дезинтегрировать и остаться с самим собой и, так и быть, Императором?       Главное, что всё сказано абсолютно без сарказма. И это настолько удивительно, что я отрываю лицо от колен и смотрю прямо в нависший надо мной фоторецептор.       — Кого ни спроси, — продолжает Вечный, — все такие правильные, такие убеждённые. А копнёшь в вас поглубже, столько всего вскрывается!.. Этот хочет по травке покататься, этот — книжку почитать, а вон тот рифмы подбирает и спектры звёзд просто так коллекционирует. Тогда как О.И. предписывает каждому заниматься своим делом, а любое дело должно быть направлено на благо Империи. Какая польза Империи от рифм?       — А… ты чего хочешь? — глупый, дебильный вопрос. Впрочем, ответ под стать:       — Всех вас к стенке поставить, и одной очередью.       — Из любви к Империи, — заканчиваю я.       — Из любви к Империи, — соглашается Вечный.       — Я всегда буду тебя бояться и ненавидеть, — честно сообщаю ему. И почему-то мне делается легче.       — А я всегда буду тебя ненавидеть и бояться, — эхом отзывается Вечный. — А нам с тобой ещё работать и работать.       В горле щекочется грустная смешинка, но напряжение и впрямь отпускает, словно внутри моего модифицированного тела очень долго сидел кто-то маленький в очень скорчившейся позе, и теперь у него появилась возможность потянуться всеми конечностями. Прямо как Найро и говорил.       — Ну так, и чего ты боишься на самом деле? — продолжает Вечный.       Задумываюсь. А действительно, чего? Что убьют? Да, это страшно, я люблю жить. Но жить просто так — ненавижу. На Сол-3 нахлебалась этой жизни впустую. Значит, я не жить люблю? Тогда что? Я люблю быть полезной? Но я часто была полезной, очень полезной — для Доктора, например. Только от этого мало радости. Значит, люблю быть полезной, но для своих, для Империи?..       Почему-то мне вдруг вспоминается Мари Скворцова и её редкое, но экспрессивное восклицание «побойся бога, Танька». И как-то раз я попыталась докопаться до сущности, как мне казалось, противоречия: если вера Мари велела ей любить её божество и считать его милосердным, то почему его нужно бояться? Ответ оказался прост — она боялась его подвести. Не оправдать его доверия, предать его любовь. Пусть для меня любая религия — бесцельная трата сил и времени, но основную мысль я уловила.       И здесь, сейчас понимаю — у далеков есть аналог божества. Империя. Мы все ей служим, преданно, беззаветно и любяще. Ошибка сошедшей с ума версии Императора была в том, что он подменил Империю собой, стал лжебогом, так что Тайлер дала ему правильное определение перед тем, как уничтожила.       Далеки любят. Свой мир, своё государство, свой порядок. Кто сказал, что у них нет любви? Доктор?       Доктор врёт.       — Я боюсь погубить Империю, — наконец, произношу я и ощущаю внутреннюю дрожь от этих слов. — Не знаю, почему, но уверена — могу. Как передозировка лекарства. Ведь Император искал во мне лекарство, а эта ноша чересчур тяжела для неопытного далека-психопата. Я никому не жаловалась, но каждый новый день заставляет меня бояться всё больше. Чуть переоценю свои возможности, и это обернётся большой бедой для всех.       — Я считаю, что этот страх и тот страх, о котором говорил тебе Доктор — разные явления.       — Подтверждаю, — действительно, как я раньше не понимала такой простой вещи? Хищник обвинял нас в страхе перед чужаками — а мы боимся совсем другого, мы боимся потерять то, что нам дорого. Вполне нормальное явление для разумных существ, его демонстрирует даже планктон, на что уж примитивен. И сам Доктор насквозь этим страхом пропитан. Нет, всё-таки наша цивилизация стоит не на страхе. Как там этот афоризм, любовь и ненависть — два конца одной палки? Для того, чтобы иметь столько ненависти, сколько мы имеем, надо откуда-то черпать для неё силы. Это интуитивное, нам даже осознание факта не нужно, да и слово «любовь» в активном словаре отсутствует, чаще употребляется синоним «преданность». Но наш мир стоит на любви, Хищник, причём на такой, какая не снилась ни тебе, ни твоему Галлифрею, ни твоим обожаемым низшим паразитам. Нельзя быть абсолютно верным и при этом не любить. Утрись.       Вечный, немного помолчав, задумчиво продолжает:       — Тебе дано слишком много свободы действия. Но Императора не переубедить. Возможно, он и прав — судить не нам, я старше тебя менее, чем на четыреста лет. По сравнению с ним мы оба только что с конвейера. Кстати, что он тебе сказал, что ты так… — он тратит мгновение на то, чтобы подобрать слово, — …взбесилась?       Ему и про это уже успели настучать.       — Кратко? Тогда так: «Встань — или продолжай валяться, но тогда не удивляйся, что об тебя вытирают гравиплатформы», — чуть ядовито отзываюсь я и прямо всей шкурой чувствую, как кривится безопасник.       — Я много раз говорил не употреблять речевые обороты низших хотя бы в моём присутствии.       Закатываю глаза и перевожу на даледианский:       — Он дал мне рекомендацию разобраться со своим гипертрофированным комплексом неполноценности. Как, в общем, и ты, когда упомянул мою склонность рефлексировать.       — Ну, и в чём проблема? Выполняй приказ.       — Это невозможно.       — Объясни?       У нас до нереальности откровенный разговор, но всё же, на этот раз мне стоит огромных усилий сказать правду:       — У меня нет персонального шифра в Империи. Я не являюсь частью Системы.       Он как-то странно на меня глядит и молчит. Мне даже на миг кажется, что его накрывает каким-то озарением. Он явно что-то понял, чего не понимаю или не замечаю я. Наконец, говорит:       — Учила устав, или тебе напомнить, у кого нет цифровых шифров?       — У преступников, — кисло отзываюсь в ответ.       Теперь от него веет ощущением резкого столкновения с препятствием, словно он от меня совсем другого ответа ждал и врезался в мои слова, как в стенку, с разгону.       — Рефлексируй дальше, — а в интонациях звучит, «ну и дура». Не понимаю, что он тогда имел в виду под своим вопросом? Но объясняться со мной по этому поводу Вечный явно не намерен, разворачивается на выход:       — На основании тревожного сигнала с твоего фильтра и общей ситуации с состоянием твоей психики, врачи предписали тебе сутки полного покоя. Отлёживайся. Постарайся ещё поспать. Прописанные лекарства в аптечке у изголовья койки. Пищу тебе принесут, и ты её съешь, это приказ.       Проклятый сарказм, где ты был раньше? Поздновато вылезаешь, но лучше уж так, чем отпустить Тигровую Лилию вовсе без подначки:       — Что, падре, задолбался исповедовать грешницу?       — Оставь. Свой. Неформальный. Трёп. Спать!!!       Послушно падаю на изголовье под свист отъезжающей двери, и блаженно улыбаюсь в стенку. Давно мне не было так легко и свободно. Кажется, я за сегодня высказала вслух абсолютно всё, что несколько лет таила, задавливала и попросту боялась озвучить. Перечеркнуть страх, оказывается, проще, чем думается. Самое сложное — это встать к нему фоторецептором и шагнуть навстречу. Самый первый шаг. Дальше делается легче.       Вот только цена этого понимания слишком высока.       Гамма. Как же ты мог так сорваться, а? Где же лежала та грань, которую ты безмозгло пересёк? Почему ты не захотел забывать Дельту — это я уже понимаю. Это действия прототипа, имеющего инстинкт размножения. Но почему, вернувшись в свою истинную форму, ты не утратил это чувство? Как оно смогло обойти фильтр кортикального мозга? Как вообще персональная привязанность может его обходить?       И тут у меня в мозгу щёлкает.       Да, накладочка. Серьёзная такая накладочка. Удали сам факт персональной привязанности — удалишь и привязанность к Империи. По сути, одно подменяет другое, потому что одной природы. Значит, это и впрямь атавизм. Далеки — совершенная форма жизни. Примитивная персональная привязанность в них эволюционировала в любовь к нации в целом. Звериный инстинкт размножения эволюционировал в высокоуровневый инстинкт сохранения расы. Да, да, это эволюция. Значит, если далек в виде прототипа испытал персональную привязанность, идёт что-то вроде регрессивного переноса, причём отпечатывается именно на сознании, а не на теле. Вроде тяжёлого ранения, нет, хуже — инвалидности, потребность в конкретной личности, даже с угрозой для жизни. Наркомания. Кому скажи, «далек — эмоциональный наркоман», воспримут, как анекдот. Исходя из этого, прототипы действительно уже не далеки, для них недостижим стопроцентный самоконтроль и стопроцентное служение общему делу, если не исключить атавистический фактор и не отключить инстинкт предков. Прототипы — не метод in extremis. Прототипы — смерть цивилизации далеков.       Эксперимент должен быть остановлен, пока не поздно.       Я продолжаю думать об этом остаток дня и всю ночь, как в перерывах между провалами в лекарственное забвение, так и во сне. Не кошмары, не мучительные воспоминания, в которых вязнешь, словно в илистом болоте, а спокойный, трезвый анализ поведения и прототипов, и далеков. Я не психолог, чтобы разобраться с этим достаточно профессионально, но поняла основной принцип происходящего и как действовать дальше, и чувствую формирующиеся слова предстоящего доклада, очень, по сути, короткого. О себе стараюсь не думать — как только задумываюсь, так сразу хоть гравиплатформу смазывай и беги опять на ТАРДИС к Доктору просить политического убежища. Но этого делать нипочём нельзя. Во-первых, я не какой-то там безалаберный младший командир, а член Совета, а во-вторых, один раз сбегала, и ни к чему хорошему это не привело. Достаточно вспомнить жуткое чувство одиночества среди планктона, как всё внутри цепенеет.       Свобода или смерть? Конечно, смерть, хотя меня не убьют и даже вряд ли усыпят. Но тюремная камера или четыре стены лаборатории — тоже мало радости. Хотя, если откорректировать инстинкты… Даже просто подавить лекарственными методами подспудное стремление размножаться…       Додумав до этого, я всё-таки проваливаюсь в последний сон, без сновидений, приказав себе продрать глаза за три скарэла до начала ежедневной утренней императорской планёрки — этого достаточно, чтобы привести себя в порядок и туда явиться. Мне наконец-то есть что сказать и правителю, и Совету. И когда, выспавшись, открываю глаза, то чувствую себя удивительно спокойной и отдохнувшей, нет, даже не так — цельной. Расчёсывая волосы, не ловлю себя на привычном желании вмазать кулаком в зеркало. Натягивая ботинки, не думаю мрачно о неудобствах гуманоидного тела. Размазывая по векам чёрную краску, в кои-то веки делаю это ровно и симметрично. Может быть, дело в весёлых таблеточках, которыми меня сутки кормили, но такой уравновешенной я себя даже в Альтаке не помню. Нет, стоп. Помню. Самые первые годы жизни, когда меня ещё не тянуло нарушать направо и налево. Хм. Как там у землян, «заново родилась»? Какие полезные лекарства. А в аптечке ещё что-нибудь осталось? Хотя прекрасно помню, что уже всё выгребла, да и нет смысла продолжать их грызть — это долгоиграющие средства, они полдекады работать будут. Меня такими же, только менее сильнодействующими, во время адаптации пичкали, когда уже совсем мозги с резьбы срывало.       Я абсолютно готова говорить перед Советом и не сомневаюсь ни в одном своём слове. Я совершенно спокойна и не собираюсь никого ни в чём убеждать, как это было в прошлый раз, когда мне надо было добиться приказа о восстановлении Скаро. Я просто буду излагать факты. И через скарэл, в зале, под перекрёстными взглядами высшего командования, не отводя глаз от лилово-золотого рентгена, льющегося на меня из капсулы ИВСМ, я чеканю выстроенные за сутки слова:       — Считаю, что эксперимент с прототипами должен быть остановлен. Комбинация новых инстинктов, среди которых ведущим является инстинкт размножения, автоматически порождает потребность в личной привязанности, идущей вразрез с Общей Идеологией. Кроме того, эмпирическим путём я установила, что инстинкт размножения родственнен инстинкту сохранения расы и, единожды активировавшись, начинает его вытеснять, что провоцирует дальнейшие противоречия с О.И. и выпадение из Системы. Как показал случай с Шестьсот Пятым, он же Прототип Гамма, противоречия могут передаваться при реверсе и развиваться даже в чистом далеке. Если убрать у прототипов инстинкт размножения, то смысл проекта теряется. Это неразрешимый конфликт и тот самый естественный механизм, на который сделал ставку Доктор. Прототипы смертельно опасны для далеков.       — Ты уверена? — переспрашивает Император. Остальные молчат, и только от Учёного веет чем-то вроде «убила бы». Да, ей интересно за нами наблюдать. Да, она бы предпочла перевести ещё десятка три подопытных, прежде чем убедиться в нашем провале. Но есть же грань разумного, за которой любой эксперимент становится опасным или бессмысленным.       — Ты приказал сформулировать мнение участника проекта. Я делала выводы на основе личного опыта, включая опыт общения с низшими существами.       Император явно задумывается, и тут слева доносится знакомый голос, которого я не ожидала:       — Я согласен с Прототипом Зеро, что мы потерпели неудачу. Но во время наблюдения за экспериментом я пришёл к более широким выводам, чем она, и сейчас тоже доформулировал свои аргументы. Разреши объяснить?       — Говори.       Вечный съезжает с пандуса и останавливается рядом со мной. Теперь мы оба стоим на прицеле у всех окружающих, начиная с Императора. Вот такой поддержки я точно не ожидала.       — Любая форма жизни откуда-то возникла, — раньше этот низкий голос меня пугал, но сегодня то ли лекарства, то ли спровоцированная ими вера в себя позволяют мне удержать страх на нулевой отметке. — Любое живое существо или подстраивается под окружающую среду, или, достигнув определённого уровня развития, подстраивает эту среду под себя. Так, низшие порождены биосферой и поэтому выучиваются терраформировать мёртвые планеты под свой уровень. Так далеки порождены техногенной цивилизацией, запертой в бункерах. Нам на биологическом уровне уже не нужна та самая биосфера, в которой испытывают потребность низшие виды, но зато требуется определённый уровень ресурсов, на котором мы можем самоподдерживаться. Эксперимент с прототипами — это не просто попытка выживать в любых условиях. Это прогиб под условия. Регресс. Сдвиг назад. И, прогибаясь, мы сразу же оскотиниваемся, превращаемся в животных вроде наших предков-каледов. Зеро не может это корректно сформулировать, но чувствует на подсознательном уровне в силу богатого опыта и расширенного мышления. Поэтому она сразу подняла тревогу, как только подметила изменения в поведении экспериментальных сервов, — Вечный делает небольшую паузу, словно выстраивая мысли или решаясь договорить. — Эксперимент с прототипами был полезен именно отрицательным результатом, теперь мы знаем, куда не следует двигаться. Считаю, что далекам надо развивать другой метод выживания. Мы не должны прогибаться под окружающую среду. Общая Идеология подразумевает нашу твёрдую доминанту, следовательно, мы обязаны прогибать под себя весь мир. Мы должны стремиться к тому, чтобы самый низкоинтеллектуальный серв, попав в некомфортную среду обитания, мог приспособить планету под себя, поднять её на нужный технический уровень и превратить в колонию Империи, а при крайней необходимости — уметь воскресить нашу цивилизацию. Нам не нужны другие оболочки и застабилизированная ценой оскотинивания ДНК. Нам нужен определённый уровень знаний и методик, внедрённых в базу данных любого солдата Империи. Опыт Зеро показывает, что далек-командир старого образца способен выжить в агрессивной среде. Мы знаем, что до и во время Войны Времени потерпевшие крушение в отсталых мирах далеки даже предпринимали попытки поднять их на свой уровень. Значит, это можно и нужно развивать. Вот это и будет единственно правильный путь, полностью соответствующий Общей Идеологии.       Я не могу под взглядами Императора и всего Совета пожать манипулятор Вечному, да и странно бы это было. Но как он всё правильно и точно сказал, подпишусь под каждым его словом, проголосую всеми ложноручками и ложноножками! Ну, то есть руками и ногами.       Почти рэл висит молчание, потом Император выносит окончательный вердикт:       — Приказываю закрыть проект, вернуть экспериментальных далеков обратно в их тела и поставить на усиленный контроль службы безопасности. Тела прототипов уложить в гибернацию, данные по проекту законсервировать, но не уничтожать. Накопленные материалы и ресурсы ещё могут пригодиться для глубокой разведки в тылу противника.       Ну вот и всё. И даже досады не чувствую, только прозрачное, как вода в стакане, спокойствие. У меня нет другого тела, кроме этого. Надеюсь, мне хотя бы позволят завершить восстановление Скаро — по крайней мере, это было бы логично. Но даже если и нет, я готова к своей судьбе.       Следующие несколько рэлов показывают, что Император ещё не завершил свою речь, и нет, к такому развитию событий я совершенно не готова.       — Прототип Зеро доказала свою полезность и верность далекам. Её права в Империи полностью восстановлены. Для неё будет создано новое, очищенное тело далека. С сегодняшнего дня она — член Верховного Совета под персональным шифром «Мать Скаро», её обязанности — сохранение истории Скаро и нашего народа, а также охрана и восстановление планеты. Её цветами назначаются чёрный и бронзовый, а цвет её штата — чисто-чёрный.       Колени слабнут. Что?..       «Я же тебе приказал подумать, у кого нет цифровых персональных шифров, — грохает мне в приват Вечный. — Только у Императора и Верховного Совета. Рефлексируй дальше… Мать Скаро».       Сволочь! Он это вчера понял!!!       И… ой. Пророчество Каана. Каан, ты мразь, мразь, мразь! Не знаю, где ты там сейчас заходишься в истерическом хохоте, но ты явно всё это предвидел! Хуже, видел! А чтоб ты сдох вместе с «Крусиблом» и Давросом, псих!       Я — член Верховного Совета. Я. В Верховном Совете. Я, срывщица, преступница, лабораторная зверушка и вообще никто. Мамочка Венди. Тут если только матом, да вот проблема — в родном языке нет подходящего аналога земных ругательств…       «Ну у тебя и лицо», — комментирует Серв. А чего он хотел?! К тому же не я одна тут в шоке, почти все выпали в чистый осадок, даже Учёный. Спокойствие сохранили только Контролёры да наш красный скафандр. Ну ещё Вечный, который явно вчера обо всём догадался и переварил информацию заранее.       Да. Если б не раствор транквилизаторов и адаптогенов вместо крови, я б сейчас опять в обмороке валялась, как при прошлом повышении.       — Я разъясню подробнее, чтобы ты хорошо поняла, чем твои задачи отличаются от задач Контролёра Времени, Мать Скаро, — тяжёлое золото звуковых волн продолжает затоплять окружающее пространство. — Мы с тобой говорили о запутанной темпоральной линии далеков. От глобальных потрясений её до сих пор удерживал Контролёр, но у него много обязанностей сверх того. Исправлением всего, что на первый взгляд кажется незначительным — мелких ошибок, артефактов и прочего наследия войны с Галлифреем, парадоксов, люфтов, вмешательств любителей-одиночек вроде Доктора, — он заниматься не может. Поэтому с сегодняшнего дня он отвечает за настоящее и будущее, а ты — за незыблемость и устойчивость прошлого. Ты архитектор, ты сумеешь всё выстроить как надо. Штат наберёшь себе сама. Доступ к моим архивам тебе оформлен. Базовое оборудование для твоего отдела собрано, советоваться с Контролёром Времени и со мной можешь в любое время. Двенадцатая палуба, второй сектор. Приступай к своим обязанностям.       Даже понятно, почему меня не засунули в другие касты. То, что мне сейчас доверили — это одновременно и наука, и стратегия, и планирование, и расследование, и авантюра, и никуда это не впишешь, вот и пришлось отдельное ведомство создавать. Теперь я понимаю, что чувствовала девочка из сказки, когда её посадили рассортировывать пять мешков смеси гороха с чечевицей. Сто тысяч лет и три линии времени, не считая темпоральных войн со всеми их хронопетлями и хроносдвигами. Вся память всех когда-либо зарегистрированных в патвебе далеков и архивы командной сети, которая была до него. За-ши-бись…       — …Я подчиняюсь.