Поликарбидная логика

      Если капнуть в миску протеиновый коктейль, то его потом можно размазывать брикетом из углеводов и клетчатки, вырисовывая треугольники и круги. Иногда они складываются в странные объекты, смысл которых уловить не получается, но всё равно прикольно. Может, этого мне сейчас и нужно от жизни — полнейшей бессмыслицы?       — Ты должна съесть обед, — нудит Дзета.       Не отрывая щеки от левого кулака, которым подпираю голову, ставлю очередную кляксу-каплю на бортик миски, как засечку. Тринадцатую по счёту. Совершенно бессмысленный эксперимент — подсчитывать, через сколько им всем надоест меня уламывать.       — Подтверждаю, — говорю равнодушно, возвращаясь к недорисованному кругу.       — Ты переводишь пищу на пустяки. Мне придётся доложить, — начинает она с другого конца. Тоже пройденный этап, и аргумент не действует — я просто отмалчиваюсь.       — Зеро, если ты заболеешь от недоедания, выговор сделают всем, — с тревогой сообщает Дельта. Она уже третью декаду на меня с этой тревогой смотрит.       — Подтверждаю, — соглашаюсь я и с ней заодно, хотя не представляю, сколько надо не доесть, чтобы дойти до полного истощения.       — Ну так ешь.       Ставлю четырнадцатую каплю.       — Не хочу.       Питьё почти впиталось в пористый и безвкусный брикет. Он и так влажный и гибкий, как резиновая губка, но от жидкости размокает в труху, мерзкую даже на вид. Однако развозюкивать больше нечего. Тянусь за стаканом, но Эпсилон решительно его перехватывает и отодвигает:       — Или в рот, или никуда.       — Как скажешь, — отвечаю, начиная складывать ногтем фигню из отломившихся крошек брикета. От мысли что-то сунуть в себя сверх уже засунутого к горлу подступает тошнота.       — Объясни, в чём логический смысл твоих действий? — спрашивает он хмуро.       — Его нет, — медленно и равнодушно отвечаю я.       — Ты неисправна?       — На все мозги.       — Подавленная истерика, — спокойно припечатывает Бета. — И я вам это уже объяснял. Равно как и то, что кормить её насильно бесполезно.       Вчера, несмотря на его предупреждение, меня заставили есть через силу, и кончилось всё печально для стола, палубы и ботинок стоявшего над душой Эпсилона. Сегодня уже не рискуют.       — Было бы из-за чего страдать, — почти беззвучно шипит Дзета.       — Может быть, уничтожить причину? — мечтательно прибавляет Дельта.       — У нас нет полномочий…       Максимально концентрирую внимание на крошках, чтобы не слушать обеденный разговор остальных прототипов. Противно. И то, что вообще-то болтовня не по делу не приветствуется даже в каналах патвеба, и то, что они обсуждают мои мозговые бактерии прямо при мне, и то, что я никак не могу с собой справиться. Память стирать запрещено, фильтр регулировать запрещено, эмоции контролировать не получается, грозит очень болезненный штурм мозга, весь мир — в тумане, как сквозь неисправный фоторецептор. Когда надо работать до потери сознания, мне удаётся сконцентрироваться и действовать, но когда появляется хоть капля свободного времени, ум впадает в вегетативное состояние. Как объяснил Девятнадцатый, это просто защитный механизм психики, измотанной напряжением и ожиданием.       — Вам не приходит в мозг, — говорю, — что здесь всё такое… одинаковое?       Резко наступает идеальная тишина. Прототипы смотрят на меня так, словно я превратилась в Доктора — ура, мне удалось их заткнуть.       — Ничего не происходит, — уточняю, чтобы никто не подумал, что я наехала на унификацию. — Всё правильно, по графику, без срывов, чётко, гладко… И никаких нештатных ситуаций. У меня от этого уже мозги превращаются в пудинг!!!       Неожиданно для себя срываюсь на крик в конце и шарахаю ладонью по столу. Ребята, даже не переглядываясь, просто утыкаются в свои пайки, делая вид, что они не со мной, за исключением Эты — он всего полдекады как на базе «Центр», ещё не привык ни к своему новому облику, ни к другим прототипам, ни тем более к моим заскокам, и поэтому не находит ничего лучше, чем спросить:       — Что такое «пудинг», объясни?       Вижу брошенный на него косой взгляд Дельты, такой испуганный, как будто Эта случайно грохнул об палубу колбу с возбудителем Ржавчины. Как это… бесит. Просто бесит, просто немотивированная злоба, желание хоть на ком-то сорваться, наорать, избить, разорвать, лишь бы вышвырнуть то, что кипит в самой глубине, под пробкой безразличия, как лава в кратере просыпающегося вулкана. Мне так надо кого-нибудь уничтожить!       Вскочив, отшвыриваю миску с недоеденным обедом — так, чтобы гарантированно перевернулась. Достанется, ну и пусть! Я действительно устала, просто устала от того, что здесь ничего не происходит, что некуда выкинуть энергию! И я устала сдерживать злобу и гнев на себя саму!       — Пудинг — это то, что у тебя вместо мозга! Тупой ванильный пудинг! — рычу и вылетаю прочь из общего помещения, в сторону жилого отсека, под требовательное «объясни-и» в спину. Для меня обед закончен, или я убью новичка.       Ворвавшись в свою каюту, бросаюсь на койку вниз лицом. Ничего не хочу. Это, конечно, никем не принимается в расчёт, и когда закончится время, отведённое на обед, я встану и пойду заниматься своими обязанностями — на мне висит куча организаторской работы по восстановлению Скаро. Но не сейчас. Я с ужасом ощущаю, что вообще перестаю себя контролировать. Каждый новый день хуже предыдущего. Остальных это тоже ждёт, просто их психика ещё слишком отвлечена на внешние факторы, чтобы сесть, разобраться в себе и понять, что им медленно сносит крышу под влиянием эмоций.       Император всё валит на гормоны. Бета, в сущности, на них же. Ладно, будем считать, что это официально принятая точка зрения, но вот в чём загвоздка: гормоны можно отредактировать медикаментозно, только это не отменяет эмоций. Да, они притупляются, но не исчезают. То есть, пока я была далеком и в поликарбиде, эмоции могли исчезнуть, достаточно было настроить фильтр так, чтобы он на каждый чих реагировал. А сейчас, выставив фильтру те же параметры и обложившись капсулами с лекарствами, я не могу добиться аналогичного результата. В чём дело? В чём нестыковка? Значит, не гормоны и не фильтр, а сам мозг, как я и заподозрила с самого начала? А из чего ещё, кроме гормонов, проистекает эмоция и что первичнее — они или…       Додумать не получается — в мозг стукает сообщение по патвебу, что текущая работа на неопределённое время отменяется, мне выделяют три скарэла для самоуспокоения, а потом Девятнадцатый и лаборатория ждут с нетерпением. Понятно, прототипы уже сообщили начальству про истерику — или Бета, или Эпсилон, или оба сразу. И буквально одновременно с информацией дверь отодвигается, и я сквозь чёлку вижу входящую Дельту с моим недоеденным обедом, педантично собранным обратно в миску.       — Есть за пределами зоны, отведённой для приёма пищи, запрещено, но я знаю, как ты любишь нарушать это правило, — говорит она, ставя посуду на пол в изголовье койки и усаживаясь на край. — Зеро, так нельзя. Надо покушать.       Как последняя фраза звучит… не по-нашему. И как это коррелирует со словами Императора о том, что мы больше не далеки. Отвратительно. Поэтому я снова утыкаюсь в изголовье и молчу.       — Зеро, ну пожалуйста, не убивайся так из-за этого тала, — тихо продолжает она. — Он низшее существо, примитивная форма жизни, ты же сама это понимаешь. Зачем ты его выделяешь? Это не поведение далека.       — Мне один очень мудрый далек сказал, что мы уже не далеки, — отвечаю. Наверное, голос звучит глухо, так как вылепляться из изголовья и показывать лицо я не хочу. — И поверь, это куда больший повод убиваться, чем какой-то белобрысый слизер, предавший свой собственный вид и заодно своё государство.       — Почему — не далеки? — тупит она в ответ.       — Потому что. Ладно бы только я была ненормальной, я вообще Мерзость. Но вы тоже не лучше, хотя были образцовыми.       — Ошибка. Мы были легко адаптирующимися, вся первая пятёрка. Образцовые далеки — это вторая пятёрка, начиная с Эпсилона. Самые ярко выраженные представители своих каст, идеально соответствующие нормам. Не знаю, кто как, а Эта — и впрямь десантура до последней молекулы.       — Откуда взяли, такой и есть, — бурчу в ответ, но равнодушие и гнев, поочерёдно сменявшие друг друга, всё-таки дают трещину, сквозь которую сочится что-то вроде слабой улыбки. Потому что Эта — действительно десантура до последней молекулы, и порой его поведение и тупёж над очевидными вещами выглядят очень забавными.       Чужая рука очень робко касается моих волос.       — Ты сказала на Зосме-9, что я — далек, несмотря на то, как сейчас выгляжу, и должна вести себя соответствующе. Мне вернуть тебе твои слова? — тихо говорит Дельта.       Замираю. Потом тяну руку к миске и вытаскиваю брикет.       — А ты поумнела по сравнению с тем, какой была в начале, — говорю. — Раньше тебе и в мозг бы не пришло бить меня моими же словами.       Сажусь и вцепляюсь зубами в пористую безвкусную мочалку. Есть по-прежнему не хочется, но я, варги-палки, пока ещё далек и должна выполнять все правила и инструкции, и неважно, кем меня считают окружающие. Даже если это сам Император.       — С кем поработаешь, от того и научишься, — слабо улыбается Дельта в ответ. — Я себя теперь вообще по-другому чувствую.       — А как это ощущается, кстати? — я выразительно гляжу на её живот.       Дельта вдруг неуловимо меняется, словно изнутри открываются какие-то замки и запоры — сперва расстёгиваются жёсткие складки в уголках рта и раздвигается лёгкий прищур век, потом расслабляются всегда напряжённые челюсти, щёки и лоб, а следом, подобно цепной реакции, опадают плечи, поднимается голова, слегка распрямляется спина, разжимаются кулаки. И мягкая улыбка проступает на губах, пока ладонь левой руки так же мягко ложится на тело, словно защищая эмбрион от моего любопытного взгляда.       — Это… странно, — отвечает техник, и я с удивлением понимаю, что слышу в её голосе интонации, которые могу определить только как «нежность» и «кроткость». У Дельты!.. — Работать, двигаться, есть, спать, и при этом знать, что внутри тебя, где-то в самой глубине, есть отдельная, совсем новая жизнь. Это так… — она пытается подобрать слово, — …ново. Там растёт кто-то, совсем другой, и мы с ним одно целое. И я теперь всё время не одна, словно... — она замолкает, явно подбирая слова, — …в общем, не одна.       Теперь я знаю, что такое — «посветлеть лицом». Никогда раньше не видела, любопытный опыт, и был бы ещё любопытнее, если бы я не говорила с далеком.       — Но ты и раньше была не одна, — непонимающе замечаю в ответ и тянусь за стаканом, а то жевать гадость, да ещё и всухомятку, совсем скверно.       Она устремляет взгляд куда-то в переборку, не прекращая улыбаться.       — Это не то. Ты не поймёшь.       — Где уж мне, — саркастически булькаю в стакан.       — Нет, ну правда, не поймёшь, — мотает Дельта головой. — Тебя даже от простого прикосновения коробит, даже от мысли о таком прикосновении. А тут — целая другая жизнь, в полном соприкосновении с тобой, в стопроцентной биологической связке. Я знаю, что ты имеешь в виду, что я и раньше была не одна. Но патвеб, общность памяти — это всё другое. Физически я была одинока. Совсем. В скорлупе. Я читала, когда-то на Скаро водились такие существа, лаллапаланги…       — Птицы. Это были певчие птицы, — не удерживаюсь и втыкаю я. В конце концов, она говорит про моё родное время.       — Я похожа на лаллапалангу, — заканчивает она, как стреляет. — Я вылупилась и хочу петь. На Зосме-9 у меня была арфа, но здесь — не так. Здесь не поймут. Вы не поймёте меня, хотя ты могла бы.       Брикет вдруг делается в десять раз преснее, а потом просто никаким — я перестаю его чувствовать во рту. А Дельта продолжает, всё так же неспешно и мягко:       — Знаешь, Зеро, ты считаешь меня сумасшедшей Мерзостью, заражённой человеческим фактором. Не притворяйся, я вижу и чувствую твоё отношение к нам с Гаммой — ведь волны мозга у нас по-прежнему резонируют. Но мы тоже видим, что происходит с вами всеми. Я так смело говорю, потому что знаю — меня всё равно не оставят в живых. Как только эксперимент будет завершён, меня спишут, — если бы она говорила об этом спокойно, я бы тоже прореагировала спокойно. Но она говорит об этом с такой кроткой улыбкой, внутренней улыбкой, отчего мне делается откровенно жутко. Она что, вот так легко сдалась? — Только, знаешь, вы тоже меняетесь, с той же скоростью, только в другие области. Вчера я видела, как Бета рисовал. Слюнявил палец и рисовал по переборке картину, которую всё равно никто не заметил. Никто даже не понял, чем он занимается — а я поняла. Не знаю, что с Гаммой, и с Альфой тоже, но они совершенно точно меняются. И ты изменилась.       — И что ты видишь во мне? — как голос-то сел, прямо тянет прокашляться. Но я даже протеиновый коктейль сейчас подтянуть ко рту не могу, настолько цепенею от слов самого простого серва.       — Дело в потребности. Тебя так клинит именно от этого. Раньше потребность сохранения вида диктовала нам ненависть к чужакам. Но эти тела… Они могут сохранять вид иначе, понимаешь? — она проводит ладонью по животу. — Когда встречаешь того, с кем хотелось бы отработать этот инстинкт, начинает просто клинить, как на зацикленной задаче. Конечно, то, что тебя повернуло на тале, было, кхм, внезапно. Но я согласна, у него неожиданно мощный интеллект. И потом, мы же теперь наполовину каледы, а талы и каледы до всех мутаций — подвиды одного вида. Вот тебя с ним и срезонировало по атавистической схеме. Хорошо, что ты удержалась от более близкого контакта.       — Подожди, ты хочешь сказать, что я… в него… — сил договорить нет, но почему так вспыхнуло лицо?       — Не хочу, а говорю, — почти весело припечатывает Дельта, нимало не пугаясь ни моей пунцовой рожи, ни моей внезапно вспыхнувшей злобы. — Но ты находишь в себе силы затыкать инстинкт и направлять его в другую сторону. И я тобой очень горжусь за это. Я вот не смогла, а ты смогла.       В который раз за разговор чувствую, как эмоции и мысли врезаются в тупик и кардинально меняют направление.       — В смысле — в другую сторону?       — Ты не можешь отдать любовь низшему созданию. И ты отдаёшь её всем нам. Ты начала заботиться обо всех. Не ради цели, просто так. И не говори, что выделенный Вечному джем был знаком согласия, учитывая то, что ты его терпеть не можешь.       Было дело пару суток назад. После очередной ругани, выплюнув прощальную порцию яда в ненавистный фоторецептор, я впихнула Вечному банку неуставного провианта в манипулятор с фразой: «Ешь да не подавись», — неожиданно и для себя, и для него, и для видевших всю сцену прототипов, ведь джем был взят со склада для Эты. А причиной для поступка была уроненная ещё в начале разговора фраза, что у него от нас и наших заскоков уже мозги взрываются.       — Знаешь, как тебя называют за глаза младшие чины лаборатории? — продолжает Дельта чуть лукаво.       — Дикий Прайм.       — Уже нет.       Это что-то новенькое. Отпускаю вопросительный взгляд, приподняв бровь.       — «Мать Скаро», — радостно сообщает мне Дельта. — Или даже просто «мамочка».       — У далеков в активном словаре отсутствует понятие «мамочка»… — отвечаю озадаченно, и тут меня стукает в мозг. Ну, Бета, трепло паршивое!!! Это же он распустил обзывательство, которым меня приложил Альфа — других свидетелей того разговора не было. Отомстить, значит, решил за пинок?       Дельта с интересом глядит на то, как меняется моя рожа — мне это тоже видно в зеркале.       — Я уничтожу Бету, — шиплю и зло вцепляюсь зубами в остатки брикета. — Болтун! Но… Почему «мать Скаро»?       — А кто предложил восстановить планету? Кто провёл переговоры? Кто, в конце концов, прямо во время восстановления системы догадался использовать разницу темпоральных потенциалов и за счёт этого получил избыточную энергию, позволившую не просто вытащить Скаро, но и наше солнце сдвинуть во времени так, что оно теперь снова молодое и до смерти ему — почти полный цикл?       Опускаю голову и отвожу взгляд. С одной стороны, всё так и было, но с другой, мы работали вместе, и приписывать успех мне одной неправильно. Всё так запуталось!.. Но как сформулировать свою мысль и при этом не удариться в истерику, я не знаю, поэтому говорю другое:       — Ага, и из-за этого мы были вынуждены передвинуть звёздную систему на несколько миллиардов лет вперёд, чтобы исключить пересечение нашей звезды с её собственным светом из прошлого. Но знаешь, я бы не хотела видеть Скаро под звездой с чужим голосом. Всё равно это был бы не наш мир. И прозвище неправильное. Слово «мать» не для далеков.       — Ну, мы же иногда употребляем слово «отец», имея в виду создателя, — пожимает плечами Дельта в ответ. С её точки зрения, наверное, всё логично, но у меня внутри так и вопит протест. Я не хочу соответствовать критерию «мать», даже в шутку. Очень, очень не хочу. Остаётся надеяться, что скоро всем это прозвище надоест и забудется. И вообще, дальше базы «Центр» не уедет.       Запихиваю последний кусок в рот и утыкаюсь носом в колени. Слегка пожевав, глухо спрашиваю:       — Неужели всё так заметно?       — Подтверждаю. А ты не раскисай из-за этого говорящего животного.       — Да если бы из-за него, — тихо бурчу в ответ. — В списке текущих негативных факторов он стоит последним и такими темпами вообще оттуда вылетит… Ну, — вскидываю голову и смотрю на Дельту с вновь вспыхнувшим интересом, — и каково это — ощущать себя новой формой жизни, в которую эволюционируют далеки? Ты на этом пути продвинулась дальше, чем я.       — Я же сказала, как — не одной, — тихо повторяет Дельта, делаясь вдруг очень серьёзной, хотя всё ещё не закрывается внутри себя, как в скорлупе. — Новая форма сотрудничества, новая форма общения, новая форма эффективности. Можно не просто идти по миру, но впустить его в себя, переработать, модифицировать, улучшить. Искать для этого наиболее правильные решения, подходящие к конкретному месту и к конкретной ситуации.       Ничего себе… Серв, да? Который озадачивается «правильными» решениями, а не молча делает, что сказали? Ну варги ж палки…       — Что ты сказала Гамме, когда вы прощались?       — А вот это я тебе не скажу, — ещё более серьёзно отвечает Дельта.       — Это приказ.       — У тебя не тот уровень допуска, — заявляет паршивка мне в лицо.       Что-о? Я, конечно, младший советник, но для её понимания — член Совета Империи, тогда как она — рядовой реакторный техник. Это у меня-то не тот уровень допуска?! Да я сейчас этой лаллапаланге перья выщиплю и бульон сварю!       — Спокойно, — Дельта выставляет ладони вперёд, словно хочет или меня остановить, или от меня защититься. — Я имела в виду, что это очень личное. Но вообще, я просто с ним попрощалась.       — Ты что, смеешь надо мной подшучивать? — и я с размаху выплёскиваю ей в лицо остатки коктейля, чтобы не врезать серьёзнее. — Если бы не детёныш, тебя бы следовало уничтожить здесь и сейчас! Не думай, что тебе хоть кто-нибудь спустит бунт против приказа и шутки над начальством!       Протеиновая жижа стекает с её лица, и я снова вижу обычные складки в углах губ и слегка прищуренные глаза. Дельта встаёт, щёлкнув каблуками, и чеканит мёртвым голосом:       — Виновата.       — Пошла вон.       Она скупыми и чёткими движениями забирает и миску, и пустой стакан, и выходит. И только тогда я вдруг понимаю, что кое-чего не поняла. В каком смысле Дельта «попрощалась» с Гаммой? Но из коридора доносится сухое: «Она доела», — таким тоном, словно доверительный разговор был затеян только ради данной цели. А я слишком гордая, чтобы бежать вдогонку и уточнять, тем более после такого финала и тем более если за дверью отсвечивает... Что там на логистической карте, какой номер? А, Эпсилон.       Пошли они оба в джет. У меня заканчиваются три скарэла и в наличии бардак на койке, забрызганной напитком. И ещё информация о новом прозвище.       Мать Скаро, ха... Ты это имел в виду, Каан? Ну спасибо, я в восторге! Это обычная заглазная кличка, которая дальше лаборатории вообще, скорее всего, не уйдёт — как-то даже слабовато для столь громкого обещания, особенно после масштабов катастрофы, спрятавшейся за скромной строчкой «открой второй глаз». Что там дальше — «матерью стань и зажги звезду, и знай — это всё на твою беду»? Ну, стала. Ну, зажгла — только не сама, а со всей Империей вместе. Ну, какую беду теперь ждать? Двух королей?       В голове словно бы эхом отзвучивает строчка из того же предсказания: «Не пытайся понять и просто живи». Я её в последнее время вообще часто стала поминать. Хорошее правило, между прочим. У меня не хватает данных, чтобы делать стопроцентные выводы. Со «вторым глазом» всё очень однозначно и чётко, два других пункта пока не оформились, ну нет у меня уверенности, что это они. Рано строить гипотезы. Так что буду делать то, что у меня всегда хорошо получалось — подожду.       Между размышлениями вызываю уборщиков, вычистить коктейль, и убедившись, что они выползают из своей щели, отправляюсь в лабораторию немного раньше положенного. Надо бы сконцентрироваться на работе, но не получается. Не идёт из головы разговор с Дельтой. То, что и как она говорила… Это уже абсолютный перебор. Мутация мозга. Атрофия дисциплины. Промолчать об этом нельзя, и у меня ещё свободна половина скарэла. И в критических ситуациях надо забывать о личной неприязни.       Так что я на полдороге заворачиваю в совсем другую сторону. Загрузить поиск по логистической карте. Бегом. Хорошо, что лаборатория на том же уровне, быть может, не опоздаю к назначенному времени.       Вечный очень удивляется, когда я пулей вылетаю на него из-за поворота и торможу буквально в половине гравиплатформы, чуть не вмазавшись в манипулятор.       — Что случилось, объяснить? — немедленно приказывает он. Видимо, понял по моему состоянию, что ничего хорошего, хотя останавливаться ради этого не собирается, катит, куда катил. Вместо объяснения я ему залпом перекидываю информацию по патвебу — и сцену за обедом, и последовавший разговор.       А вот это наконец заставляет его остановиться.       — Ну? — спрашиваю.       На меня медленно разворачивается фоторецептор и долго, очень долго смотрит.       — Я с самого начала был против твоего участия в эксперименте, — холодно чеканит после паузы чёрно-жёлтая громада и снова трогается с места. — Их задело твоей скверной.       — Я склонна допускать ту же мысль, — отвечаю. — И как теперь это исправлять?       — Уничтожить, — без тени сомнения отвечает он. Вот не могу понять, всерьёз или издевается. — Но Император не позволит, по крайней мере, сейчас.       Киваю в ответ. На самом деле, глубоко внутри я с ним полностью согласна по нашему поводу, хотя признавать это очень тяжело.       — Не могу понять, чего именно он от нас добивается, — бросаю вполголоса. Вроде как и не вопрос, а с другой стороны, попытка повернуть беседу в нужное русло.       — Сейчас у него и спросишь, — а вот это точно насмешка. И кстати, как так получилось, что мы идём в лабораторию? Точнее, что в ней забыл Вечный?       — Ты хочешь сказать, он там? - показываю глазами вперёд по курсу.       — По видеосвязи. У нас освободились нужные специалисты, и сейчас они под его контролем проведут глубокое зондирование твоей памяти. Я буду присутствовать, как ответственный за эксперимент.       Резко выдыхаю. Ну, понеслось. Три декады назад обещали, вот и делают. Страшное ожидание, выносившее мне мозг всё это время, закончилось. Быть может, я наконец-то узнаю, как оказалась на чужом конвейере, что там за инструкции в мозгу, чем я должна стать и кто вообще за мной стоит. Если, конечно, мне позволят очнуться после того, как всё вскроется, а не устранят сразу. И ох, как от этой мысли не по себе. Я не хочу умирать.       Как во сне, оказываюсь на лежанке, вся опутанная проводами и улепленная датчиками мнемозонда и реанимационной поддержки. Сбоку, на отдельном кронштейне, установлен защитный бокс, сквозь прозрачные стенки которого отчётливо видна связка блоков внешней памяти, несомненно, свинченная с моего старого скафандра. Раз под защитой, то до сих пор фонит. Возможно, не слишком опасно для живых существ, но может сбить сверхчувствительную электронику. А между мной и моей старой памятью — паутина проводов и стена знакомых скафандров, среди которых доминируют Учёный и Вечный. На противоположной стене светится большой монитор видеосвязи с Императором. Даже Бету вызвали, как уже со мной работавшего. Он-то и крепит на мне последние датчики, пристально следя за дисплеем с картинкой моего мозга, на нужные ли центры всё ставит, и аккуратно продвигая серебристые коробочки по гелю сквозь волосы, чтобы не выстригать клоки. Всё равно вымывать это счастье будет весело. Если останется кому — даже если не пристрелят, то глубокое зондирование может с лёгкостью спалить мозги из-за малейшей ошибки.       Нет. Я выживу. Я выживу и узнаю, какая сволочь за мной стоит. А потом найду и уничтожу.       — Будет больно, — негромко предупреждает Бета. — Тебя придётся привязать, чтобы ты рефлекторно не сорвала датчики.       А то я не знаю, что такое зондирование. Вот только не могу понять, что конкретно он чувствует, кроме профессионального интереса. А ведь что-то чувствует. Ему не было необходимости предупреждать меня об очевидных фактах.       Сухие щелчки замков — грудь, шея, лоб, пояс, ноги и руки в двух местах. Император по видеосвязи командует ввести зонд в мозг. Это ещё не больно — иглы толщиной в молекулу, вводимые сверхкороткими толчками, превышающими скорость нервного импульса, просто не ощущаются. Но надо лежать совершенно неподвижно, чтобы их не обломить, поэтому мне уже впрыснули коктейль из наркотиков, отключающих двигательную активность и исключающих потерю сознания. По хорошему счёту, оковы – это дополнительная страховка на случай, если наркотика будет мало. Сердце на дублирующей реанимационной системе на тот случай, если паралич доберётся до него. Дыхательная система тоже наготове, как и нанокислород.       — Тебе глаза прикрыть, чтобы роговица не сохла? — всё так же тихо спрашивает Бета, кладя руку на переключатель.       «Нет», — отвечаю мысленно, пока ещё могу. Хочу всё видеть — лежанка не вполне горизонтальная, и транслятор памяти у меня в прямой видимости. Покажите уже этого ублюдка.       Щелчок.       Голову окутывает обманчиво приятное тепло — зонд готов в режиме ожидания.       — Начать сканирование, — приказывает Император. — События трёхдекадной давности, сон о Тени.       Могла бы, стиснула бы челюсти, и только силой воли заставляю себя не орать — пока сама дышу, есть риск опозориться, показав боль. Все и так знают, что мне не сахарно, они это чувствуют по эмпатическому резонансу. Незачем портить обстановку и раздражать рабочую группу воплями. Я выдержу, не в первый раз. Я же далек.       Боль не внезапна, но быстра — она накатывает мощной и плавной струёй огнемёта, палящая, совсем не похожая на мигрень. В глазах всё начинает мутнеть и расплываться от точащейся слёзной жидкости, пытающейся увлажнить роговицу, но я упрямо впериваю взгляд в монитор и концентрируюсь на заданной дате. Надо вытащить всё, от и до. Это просто надо, и мне не больно. Далекам плевать на боль.       «Время ещё не пришло».       Мне не больно.       «Ты не готова, хотя близка к завершению».       Я далек, и мне не больно.       «Достроишь себя, и вот тогда, о да, тогда...»       Мозг в пылающей бездне, мир сузился до крошечного окошка, как будто я гляжу на него из бесконечно длинной трубы и продолжаю падать, падать, падать.       «Изволь себя поберечь до нашей встречи, моё бесценное сокровище».       — Сконцентрироваться на нейронных связях ячеек памяти. Прототип Зеро, вспомнить первую активацию.       Как давно это было… Я проваливаюсь в себя, корёжась в пламени, охватившем мозг. Где-то в бесконечности был белоснежный город, такой светлый и прохладный, где я впервые очнулась от эмбрионального обучающего сна по приказу размножительного конвейера. Где-то была колба, из которой меня извлек механический захват и опустил в глубину скафандра. Где-то был первый обжигающий глоток воздуха, вкусно пахнущего электричеством. Где-то были зонды, воткнувшиеся во врощенные в моё тело импланты и наполнившие меня смыслом и движением. Где-то была мысль о том, что я — живая.       — Глубже.       Я живая. Живая. Живая. У меня есть номер и позывной в Системе. Я самоидентифицирусь как особь женского пола, YLD001,W620310845 Тлайл Дал-Ра. Какова модель поведения для YLD001,W620310845 Тлайл Дал-Ра? Нехватка данных. Запрос доступных баз. Ошибка, данные отсутствуют. Запрос собственной памяти. Данные есть, но не вполне соответствуют критериям поиска. Уточни-ить? Есть модель поведения предков. Далекам она не подходит. Далеки не придают значение самоидентификации. Почему-у? Уточни-ить? У далеков нет такой потребности. Ошибка инструкции, установленная эмпирическим путём. Имеется в наличии потребность в самоидентификации и потребность в образце, уточни-ить? Данные отсутствуют. Запрос: что делать, если не хватает данных? Ответ: искать, наблюдать, сравнить, вычислить, разработать, обнаружить, выяснить. Приказ: расширить базу данных, подключив к ней исторические данные. Начать поиск и вычисление по расширенной базе, используя в качестве основных критериев свой пол и личностные параметры. Вывести результат с краткой биографической справкой. Изучить данные. Первая модель не подходит, слишком мягкая натура, слишком большая склонность к иррациональности в списке дополняющих параметров. Вторая модель идеальна, в точности то, что нужно, но казнена за измену по ложному обвинению. Где-то есть тревожное несоответствие… Обдумать. Изучить пристально. Проанализировать биографию по критериям, которым должен соответствовать идеальный далек. Ждать результатов анализа. Ждать. Ждать. Выявлено несоответствие основным правилам, противоречие Общей Идеологии по критерию «предательство вида». Отменить вторую модель. Изучить третью. Женщина-учёный, преданная родине и безжалостная к окружающим и себе, даже на изображении похожая на далека. Да. Это то, что мне нужно. Физик-ядерщик, Велони из семьи Руалов. Я должна постараться стать такой же сильной, непоколебимой и верной. Самоидентификация завершена. Приступить к выполнению пост-активационных инструкций.       — Ты первым делом должна была проверить работоспособность скафандра. Откуда в тебе потребность в самоидентификации, превышающая по важности активационный инструктаж и противоречащая Общей Идеологии? Кто дал тебе понятие «самоидентификация», отсутствующее в базовом словаре, вкладываемом через гипнопедию? Вспоминай! Вспомина-ай!       Кто… Не помню. Смутно мечущиеся образы во снах. Тень, загородившая яркий прожектор фабрики, слепивший даже через сомкнутые веки. Не помню. Не могу вспомнить. Сон. Спать. Спать… Так жжётся свет, так больно… Всё горит. Больно… Больно, но я далек, я выдержу любую боль.       — Кто. Это. Был. Отвечать! Это приказ!       Не… могу… не… вижу… тень… спать… всё… время…       Выключите свет.       — …без прежнего тела бесполезно. У далеков нет знаний о том, как это было достигнуто.       — Что значит «калейдоскопный шифр памяти», объясни-ить?       — Три нейрона — ячейка памяти. Все ячейки между собой сцеплены в сложную трёхмерную структуру. Но если правильно на них воздействовать, они все до одной перестроятся в другую конфигурацию, полностью изменив сознание и личность. Сигнал может иметь любую форму, от радиоволны до сложной комбинации слов и действий. Но это возможно лишь при глубоком воздействии на мозг, например, при гипнопедии или зондировании такого уровня, как сейчас.       — Или при создании марионетки?       — Подтверждаю. Передать калейдоскопный шифр при переписке памяти из тела в тело, не затрагивая непосредственно нервные ткани, для наших технологий невозможно. Подобрать ключ тоже, это может быть что угодно. А без ключа мы не вскроем заблокированные воспоминания и не выясним личность преступника, поскольку физически они в памяти сейчас отсутствуют.       — Учёный, ты считаешь, что у кого-то есть мнемотехнология, превосходящая нашу?       — Подтверждаю.       — Контролёр Времени, выяснить и доложить, были ли темпоральные возмущения вокруг размножительной фабрики Альтака.       — Я подчиняюсь.       Подвисает тишина, в которой я медленно осознаю, что пришла в себя, а вокруг кипит мозговой штурм учёной элиты. Веки мне всё-таки закрыли, наверное, когда отключилась. Голова горит как в огне, мигрень от патвеба на этом фоне — цветочки. Во рту привкус желчи. Рвало в процессе, что ли? Вообще, могло быть, как реакция на боль, когда отключили зонд и начало заканчиваться действие паралитика.       — Показатели слишком расплывчаты. Темпоральные возмущения возможны, но не подтверждены, — это, наверное, Контролёр Времени. Похоже, я сегодня впервые слышу его голос, и он не менее жуткий, чем у Вечного.       — Это замаскированное проникновение во время? — теперь я узнаю бас Императора, и в нём звенит явная нетерпёжка.       — Не вполне корректно. Это может быть темпоральная маскировка в расчёте на меня. Но это может быть и поле парадокса вокруг объекта, заглушившее обычное перемещение.       Та-ак… А с этого момента я уже не поняла. От меня что-то скрывают?       — Поле парадокса? Объяснить? — тут же вонзается в разговор Вечный. Да тут не только от меня прячут информацию такой важности!       — Ты знаешь. Отсутствие артронного облучения на старом теле Зеро, — немного устало поясняет Учёный.       И вот тут я понимаю, что всё, приехали. То есть я это поняла бы, даже не имея тех знаний, которые имею сейчас. Я несколько раз пересекала Вихрь Времени — и на нашем катере при побеге со Скаро, и на ТАРДИС. Я должна была облучиться, артронная энергия остаётся на каждом, кто совершил хоть один темпоральный прыжок в своей жизни. Это обычная метка путешественников во Времени. Её отсутствие невозможно. И, варги-палки, как это хорошо совпадает с тем, что на моих снах-пророчествах нет следов проникновения во время!       «Знаешь, а ты чертовски интересный далек, ТМД. И мне хочется тебя разгадать», — вдруг выскакивает из глубин памяти наш разговор с Доктором у супермаркета. Упс… Он ведь это заметил, сразу заметил, ну физически не мог пропустить, он же Повелитель Времени. Вот почему Хищник за мной возвращался, меня отовсюду вытаскивал и хотел спасти любой ценой. Я — какая-то аномалия. И чую, чудовищных масштабов.       «Признавайтесь, кто из вас генерит обратный ход Времени?» — он уже знал, кто. Он совершенно точно это знал и пытался натолкнуть на правильную мысль меня. Отсутствие артронного облучения, обратный ход событий… Нет, недостаточно данных, чтобы сложить головоломку, а спрашивать лично — это палево. Но ответ может быть известен не только Доктору.       Шакри.       Они живут во времени, живут временем — и тоже что-то во мне почувствовали. Вот к чему была их попытка проникнуть в моё сознание, они пытались понять, что я такое, и наверняка поняли. Поймаю и допрошу! Наизнанку выпотрошу, но достану нужные данные!       Злоба внутри растёт со скоростью обожравшегося криноида, стирая депрессию последних декад. Хоть что-то определилось, появилась достаточно важная цель. Теперь — искать, обнаружить, разузнать и далее по тексту.       — Интересная цепь рассуждений, Прототип Зеро, — вдруг припечатывает голос Императора.       Ой. Меня что, ещё не от всего оборудования отключили?! Опять спалилась на том, что грела слуховые рецепторы о чужие разговоры.       — Ты слышала достаточно. Больше у тебя нет вопросов, почему ты нужна Империи такой, какая есть?       Угу, Новой Парадигме нравится сидеть на мине с часовым механизмом и гадать, заведена она или нет, а если да, то сколько рэлов жить осталось. Редкий образчик мазохистского любопытства, мои аплодисменты. Совершенно не факт, что Империя сможет воспользоваться плодами чужого труда при такой разнице в технологиях. Потому что, кто бы за мной ни стоял, он добивался вполне конкретного результата.       Далека нельзя использовать в мирных целях; единственное, что можно из него сделать — это оружие.       Идеальное оружие.