Поликарбидная логика

      Нет, сознание я, наверное, не потеряла — временное помутнение в глазах помню, а полного провала не было. Тогда как так вышло, что я стою на ногах? Кресла нет, пульта управления нет, связи с бортовым компьютером нет, сети нет, космоса нет — есть серая мгла, сквозь которую проглядывают совершенно бессвязные куски — внешняя обшивка «Протона», кусок консоли ТАРДИС, застывший лазерный луч… Последнее ужасно любопытно, замороженные кванты — это против всех правил. Если только не…       Меня вдруг прошибает холодный пот, становится по-настоящему жутко, без малейшего азарта, обычно сопутствующего страху. Впрочем, это чувство для меня уже не новость, путешествия с Доктором не единожды его будили. Главное, это я хорошо знаю, ничего не показывать и не позволять страху победить разум. Скафандр задраен, системы жизнеобеспечения работают нормально, я жива, в сознании и могу передвигаться. Последнее — самое странное. Если правильно понимаю, что произошло, многомерная сущность ТАРДИС срезонировала с нашим защитным полем по самому плохому сценарию. Нет, даже по ещё более плохому — на «Протоне», как и на любом серьёзном корабле далеков, имеется темпоральная установка, и, в принципе, его тоже можно рассматривать как машину времени. Две одиннадцатимерные машины времени с эмуляцией трёхмерности столкнулись, срезонировали и пересеклись, вызвав мешанину в пространстве и аварию во времени. Мир застыл, как под темпоральным замком. Вопрос, почему на меня последнее не повлияло и смогу ли я сделать хоть шаг?       Практика показывает, что смогу. Испуг сперва оглушил любопытство, но сейчас оно просыпается, и я наконец подхожу к замершему лучу. Пытаюсь коснуться его пальцем, но не выходит — чем ближе рука к объекту, тем сильнее что-то пружинит, отталкивая, как однополярные стороны магнитов.       Стоп. Если мир замер, а я — нет, то, наверное, я смогу что-нибудь сделать для спасения ситуации. Думать, почему на меня не сработала всеобщая остановка времени, некогда. Я знаю, что определённый уровень аварий ТАРДИС может вызывать удар по всему пространственно-временному континууму, как это было в случае с Пандорикой, и ничего хорошего не выйдет, если это повторится. Доктор наверняка за это не ответственнен — он быстро бы разобрался и ни за что не сунулся к «Протону», не предупредив. Да и вообще, он в Доме Правительства, а синяя будка — в штабе миротворцев. Значит, за рулём его спутники, у которых не хватило знаний и соображения понять, что к чему. Варги-палки, зачем эта девчонка вообще полезла на поле боя?!       Так, не отвлекаться, а медленно продвигаться вперёд и внимательно смотреть. Что сделано, то сделано, надо подумать, как исправлять. Неизвестно, сколько времени этот участок реальности простоит в стазисе, мне надо как-то растащить два слившихся корабля, пока они не долбанули. Наше хроноустройство не такое мощное и опасное, как галлифрейское, оно действует немного по другим принципам, но если рванёт ТАРДИС, к нам придёт та самая земная полярная лисичка. Но как, как разъединить два одиннадцатимерных объекта?!       — Дальше лучше не ходи.       Вздрагиваю. Даже не успела понять, уловила ли незнакомый голос слуховыми рецепторами или напрямую мозгом, мужской он или женский. Одно верно — он абсолютно чуждый. Глубокий и совершенно нейтральный по высоте тембр, слишком правильный, чтобы воспроизводиться речевым аппаратом, слишком естественный, чтобы воспроизводиться машиной. Медленно оглядываюсь, но ни глаза, ни приборы ничего не замечают. Так, что с настройками зрительного фильтра? Проклятье, линзы барахлят. Как бы и система жизнеобеспечения в скафандре не отказала… Что ж, остаётся последний способ выяснения обстановки.       — Кто здесь, отвечать!       Тихий смех всё тем же мелодически нейтральным, глубоким голосом. Потом невидимый собеседник принимается насмешливо рассуждать:       — Ц-ц-ц, метишь в Доктора, попадаешь в далека. Ничего нового в вашем континууме. И как вы не сходите с ума от скуки?       — Ты знаешь Доктора?       — Кто ж его не знает.       Лучше бы не знали.       — С этим я соглашусь.       Опа, оно мои мысли читает! Блок…       — Не трудись, у тебя не хватит сил, маленький далек. Даже у Доктора не хватало.       — Что ты такое? Кто-то из Стражей? Отвечать! Отвечать! — вот теперь я близка к панике. Что мы вызвали этим крушением в пространстве и времени, какую силу разбудили?       Почти беззвучное хмыканье.       — Сила? Да, это более близкое определение, но всё же неточное.       Оно — кем бы это ни было — ещё и издевается. Что ж, в иронии ему не откажешь, хоть какой-то признак разумности. Быстро, соображать. Мешанина в пространстве, разлом во времени…       — Ты — хроновор?! — а руки сами по себе встают наизготовку. Зачем, не знаю — через скафандр разряд всё равно не пройдёт.       — Какие вы всё-таки умилительные существа, готовы весь континуум в пыль стереть, лишь бы потешить свой комплекс неполноценности, — это уже совсем оскорбительно, и обида пока сильнее страха. Хотя да, мне страшно, очень страшно. Ведь я совершенно безоружна, хуже того, мой разум беззащитен. Если это действительно хроновор, то он намного сильнее Шакри.       — Они дети, просто непослушные дети.       — Значит, я права, ты — Древний, хроновор. Как твоё имя?       — Называй «Хронос». Кажется, это имя ещё имеет смысл в вашей реальности.       Запрашиваю базу данных. Или древний бог Времени, или старший из хроноворов, по логике — второй, и, пожалуй, это даже хуже. Никогда не думала, что дрожь в коленках ощущается так унизительно. А бесплотный голос продолжает рассуждать сам по себе, словно я для него — предмет какой-то. Хоть бы проявился, разговаривать с воздухом совсем не по себе.       — Использовать Доктора было бы правильнее, старый друг лучше новых двух. Но ты тоже подойдёшь, хотя у тебя критическая нехватка фантазии.       — Объясни-и-и!       — Ты не можешь меня видеть, потому что никак не представляешь. Мой облик зависит от того, кто на меня глядит… Как у Свалки Истории, — могу поклясться, ехидства в этом голосе больше, чем у ёрничающих Праймов, вместе взятых. — Послушай. Если верить содержимому твоего уныло-логичного мозга, трещина во Времени — дело рук не Доктора, а его помощников. Но ты тоже находишься под сильным воздействием Вихря… И она тебя выделила… И ты знаешь Доктора… — пауза. «Она»? — Вы вместе занимаетесь проблемой хроноворов в вашем континууме. Я ей тоже занимаюсь, только отсюда, из своего пространства. Несносные дети решили, что им всё можно, и будут за это наказаны, срок уже близок. Раз здесь нет Доктора, это сделаешь ты. Как бы твоим примитивным языком объяснить… Это приказ.       — Далеки не подчиняются приказам низших рас!!! — это мне уже просто в рожу плюнули. Электрические покалывания бегают в ладонях, так бы и долбанула, было бы по кому.       — А ты и не далек, тебе же Император так сказал. А слово Императора для тебя закон, — мразь, мразь, бесплотная мразь! Всё видит и издевается, как хочет! — Я выбираю тебя, безымянное существо с планеты Скаро. Возомнив себя всемогущими, мои дети нарушили правило о непересечении континуумов и вызвали этим нестабильность реальности, в которой обитают хроноворы. Но если разрушения наберут силу, рано или поздно это зацепит и ваше пространство. Поэтому ты сделаешь Шакри существами твоего мира. Выбери место, время и предмет, к которому ты сможешь их привязать. Слившись с материальным объектом, нарушители будут нейтрализованы. Я дарую тебе энергию для создания связи, в понятной тебе форме.       Нестабильность их реальности? Но ведь хроноворы вроде живут в Вихре Времени… Мать моя радиация! Нарушения в структуре Вихря?! Да это же конец!       — Соображалистая девочка, почти как Доктор. Нет, ситуация далека от критической и на Вселенной пока не сказывается. Но я чувствую даже мелкие нарушения и вижу их будущие последствия, — странно, но в бесплотном голосе Хроноса прорезается какая-то непонятная многозначительность. — Исправь ситуацию, пока не поздно. Для меня это невозможно. Моё появление в вашей реальности будет означать ещё больше разрушений и серьёзный постэффект. Поблагодари помощников Доктора, без них наша встреча могла не произойти.       — Стоять! — резко приказываю я. Тон Хроноса настолько меня оскорбил, что страх ушёл, осталась только здоровая даледианская злость. А она подсказывает, что эту бесплотную энергетическую мразь можно использовать, да и не всё она мне объяснила. — Я не смогу развести корабли, они сдетонируют, как только временной замок начнёт таять.       — Желаешь разъединения ТАРДИС и «Протона»?       Хитренький, да не на ту напал!       — От тебя? Ничего не желаю. Помощь тебе нужна, а не мне, — отвечаю я, окончательно успокоившись и включив трезвость мысли. — В случае самого плохого варианта меня успокаивает мысль о том, что я умру за Империю и выполняя задание Императора. Ты чего-то хочешь от далека — ты и думай, как этого добиться, докажи свой интеллект.       Громкий хохот мне ответом, а потом мир охватывает ещё одна вспышка — на этот раз янтарно-золотая.       — Теперь я понимаю, почему она тебя выбрала, — тает эхо бесплотного голоса, и резкий рывок страховочных ремней окончательно приводит меня в сознание. Что… это…было? Это по-настоящему было?! Кто — «она»? Что, варги-палки, у нас происходит?       Громкий стон справа заставляет меня выйти из прострации. Краем глаза вижу лиловое свечение «короны», сигнализирующее о критической перегрузке. Бета!..       В руке обнаруживается инъектор, который я пыталась схватить прямо перед аварией и не успела. Или всё же успела? Не помню… Всаживаю полную ампулу прямо в шею врача, бросаю взгляд на ожившие — или не отключавшиеся? — экраны прямо перед собой. Искажающего поля нет. Корабли зеденийцев в панике пытаются набрать оговоренную высоту, огонь по нам никто не ведёт. Несколько блоков бортового компьютера в аварийной перезагрузке. На расстоянии двух с половиной сотен леров от «Протона» висит вверх тормашками синяя полицейская будка — ну, в смысле, по отношению к поверхности планеты, а не по отношению к нам. А в эфире продолжает бушевать Луони:       — Не смей больше никого трогать, поняла? Это же убийство! Хладнокровное убийство! Так нельзя!!!       Сочетание событий подсказывает, что я не в себе и вообще, давно сижу в Изоляторе, а всё происходящее — глюки, потому что в реальности такого не бывает. Но, несмотря на факты и логику, я всё ещё сумасбродно воображаю себя послом, взявшим на себя обязанность остановить ненужное далекам сражение. А значит, хоть в этом должна проявить последовательность, воспользовавшись ситуацией. Выяснять, кто уцелел после столкновения и было ли оно вообще, буду потом, а пока — захватить эфир, открывая конференц-связь между всеми задействованными лицами. Поднять стекло шлема. Включить камеру и микрофон.       — «Протон» имеет слово для все, кто с Зедени. Ваш вопрос, как один корабль останавливает один флот, отвечен? — спрашиваю безэмоционально, чтобы создать максимальный контраст с перепуганно-гневным голоском блондоски, всё ещё пытающейся надрываться в эфире. Впрочем, она тоже слышит меня и наконец замолкает. — А теперь думайте, с кем хотеть говорить дальше — с женщина, которая вас сметает без жалость ради закон, или с женщина, которая пришла вас защищать, хотя вы имеете мысль уничтожить её планета, её семья, её жизнь. С женщина, которая ставит закон выше милосердие, или с женщина, для которая милосердие выше всё. Ваш выбор, он какой есть?       Я не сомневаюсь в ответе. Не считая первых залпов, реальный бой против зеденийских кораблей занял лишь несколько рэлов, а они потеряли уже столько единиц техники и личного состава. На нас же внешне — ни царапинки. Правда, неизвестно ещё, что с Бетой, но зеденийцы-то этого не знают. И какое же для двуногих гусениц унижение принять спасение от инопланетной самки! У них-то равноправия полов нет и никогда не было, и даже с женщинами других цивилизаций они не в состоянии разговаривать адекватно. Так что я чувствую себя отомщённой за разговор с их адмиралом, и получаю ещё больше морального удовлетворения от понимания, кому они обязаны спасением, и от толстой морды, появляющейся на экране.       — Мы отступаем, посол, — выдавливает адмирал. — Остановите ваше… оружие.       — Передайте своё правительство, пока кочевники имеют работу на Новый Давиус, они не пропустят никакой враг, срок работы неизвестен — может, это год, может, это сто лет. Эффект для внезапность тоже есть теперь бесполезен. Пусть соглашаются на переговоры, как народ тал просили. Вам хватает шесть часы для разгон прочь? — выжимаю улыбку пошире. Поскольку она у меня всегда неестественная, словно приклеенная, от неё сейчас будет необходимый эффект, мол, сами смоетесь, или наподдать?       Адмирал, явно проглотив что-то отчаянно непечатное, обрубает связь. Я прекрасно его понимаю, это проигрыш, проигрыш с треском, за который ему отдуваться по полной программе. Тем более что теперь Зедени будет вынуждена поднять лапки вверх и притвориться, что вылет флота был по инициативе военных, а не правительства, и вообще это импровизация без приказа. Иначе им такое устроят… А этот мордатый — как его зовут, так и не узнала, — точно пойдёт под трибунал, если только прямо сейчас себе луч в висок не пустит.       Талы наш разговор слышали, и, безмолвствуя, продолжают висеть на канале.       — «Протон» идёт на посадку, — теперь можно позволить себе говорить чуть более усталым голосом. — Я скоро буду приезжать, уважаемый господин президент, и слушать то, что ты хочешь говорить и даже делать. Но по-другому кочевники не могут. Дети жаль.       — Я понял, — после паузы отзывается рация. Больше Павердо ничего не добавляет.       Выключаю связь. Откидываюсь на спинку кресла. Смотрю на таймер.       Скарэл. С ума сойти, прошёл только скарэл с момента взлёта, если бортовой хронометр не врёт!       — Главная рубка, ответьте, — говорю в ВПС. Усталость продолжает формироваться и захватывать каждую клеточку тела. Никогда раньше такого не чувствовала. Бывало, что уматывалась, но не так. Это что-то психологическое, надавившее на плечи парой контейнеров с радием. — Главная рубка, вы слышите? Эдлин?       — Слышу, — очень тихо отзывается динамик. — Кажется, мы в порядке.       — Что последнее вы помните? — надо бы снова испугаться, может быть, даже запаниковать, но сил вдруг не осталось даже на это, только смертельная усталость. Пол-Империи за сигарету.       — Приборы засекли приближение ТАРДИС, потом вспышка. Потом я услышал твой голос, ты разговаривала с зеденийцем, — медленно перечисляет Эпс заплетающимся языком.       — Мы что, всё ещё живы? — это Йота.       — Представь себе, — здесь надо бы подпустить сарказму, только его не осталось. — Реакторная, ответьте. Кандо, ты жив?       — Согласно показаниям приборов, да. Двигатели тоже в норме.       — Как Верленд? — спрашивает Гамма заторможенным голосом. Подумала бы, что сонным, но знаю, что никто не спал.       — Не знаю. Как только очнулась, загнала ему весь инъектор, не выясняя подробностей. Мы пересеклись с ТАРДИС, но потом нас что-то разъединило. И если у меня не было галлюцинаций… То это мы обсудим не сейчас. Флот отступает. Надо садиться и ждать Зарлан. Я несу Верленда в медотсек, в стазис-капсулу.       — Понял, — соглашается Эпсилон. — Мы выждем, пока ты не закончишь, и пойдём на посадку. Снимаю блокировку с отсеков.       Тащу Бету. Здоровый, зараза, хоть и не очень тяжёлый. Неудобно нести на руках — просто ужас, но за транспортной платформой слишком долго бегать. Мы все какие-то варёные, нет ни капли удовлетворения от победы, и ещё грызёт червячок тревоги — что, если мы потеряли врача? Ему в момент столкновения сильно прилетело по мозгам. И могло произойти абсолютно что угодно — от временного срыва с катушек до необратимого шока. Пульс пока есть, Бета дышит, но как-то это не обнадёживает — ожившие линзы дают отнюдь не радостную картину. Окажу ему первую медицинскую, а потом пусть Дзета им занимается, у неё лучше получится.       Наконец, укладываю врача боком на госпитальную койку, на спину вроде бы нельзя. Не надо было вообще отсюда уходить, только кто же это знал скарэл назад. Теперь следует раздеть пациента, но это ужасно неудобно, пока я сама в скафандре, поэтому принимаюсь поскорее высвобождаться, ведь счёт идёт на рэлы.       — Эпсилон прислал меня на подмогу, я умею оказывать медицинскую помощь, — раздаётся за спиной смертельно усталый голос Йоты и вдруг прорезается чем-то более живым, вроде напряжённости. — Так, а это что такое?       Смотрю туда же, куда и он — на свою правую руку. Потом, на миг оторвавшись от стягивания скафандра, нерешительно её трогаю. М-да… Всё-таки галлюцинаций у меня не было, или, напротив, бред продолжается.       — Данные по устройству объекта отсутствуют, — отвечаю, с усилием отводя взгляд от свинцово-серого широкого кольца, плотно обхватившего запястье. Руки освободила, ноги повременят, займусь-ка лучше Бетой. — Точное назначение тоже неизвестно. Физические характеристики — отсутствие заметного веса, отсутствие тактильных ощущений, температура предположительно равняется температуре тела, — вновь постукиваю по браслету пальцами. — Оно не холодное, не горячее, не гладкое, не шершавое, оно просто есть. И мы его обследуем, когда застабилизируем состояние Верленда.       Йота слушает и параллельно возится у пульта управления. Надо бы полностью раздеть врача, сейчас одежда будет только мешать. Как мне не нравится и эта его смертельная бледность с тёмными кругами под глазами, и холодная влажность кожи, и обвалившееся давление, и слабость мышц, и почти неощутимое частое дыхание, и нитевидный пульс. Налицо все признаки тяжёлого клинического шока, даже несмотря на коктейль из инъектора.       — Следует поддержать кровообращение, — бормочет Йота, и я вдруг неведомо как понимаю, что он советуется через приват с Дзетой. Это хорошо, это грамотно.       Путаясь в собственном скафандре и одежде Беты, наконец его освобождаю. Надо ещё вытащить из глаз врача защитные линзы, но это уже самое простое. Пока уберу их в свой футляр, искать хозяйский слишком долго.       — Зрачки почти не реагируют на свет… Давай кислород, у него явно развивается кома на фоне гипоксии, — бросаю через плечо, вручную выдвигая защитный колпак на койке. Потому что замечаю, какого цвета у Беты стали кончики пальцев. Ярко выраженный цианоз — проклятье! И губы на глазах чернеют.       — Сейчас, сканер запущу, компьютер сам всё выдаст, — одновременно с этими словами с потолка спускается наизусть знакомый блок, только сегодня он изучает не меня. Что ж, раз моя работа закончена, можно расстегнуть внешние термоботы скафандра и освободить ноги — странно, конечно, разгуливать в двойных ботинках, зато герметичность надёжнее, чем у прикипающих к стандартной обуви штанин, да и дополнительная термоизоляция не бывает лишней.       Сразу же по проходу устройства над телом Беты на маркерах колпака загорается знак «не открывать, спецсреда», а также выводится медицинский код, в котором зашифрованы все процессы, идущие в боксе. Сканер сменяется медицинским компьютером, прилипающим к поверхности защитного колпака. По электрическому сигналу прозрачная поверхность на миг принимает свойства густой жидкости и пропускает необходимые устройства внутрь, а потом опять смыкается. Капельница, кислород, какие-то датчики и, похоже, биоизлучатель.       — Плохо, — тихо замечает Йота из-за пульта. — Шок, кома, электромагнитное поражение коры головного мозга. И ещё неизвестно, что с психикой. Надо расшифровывать самописцы, смотреть, что конкретно, физически произошло с «Протоном».       Подхожу к нему — для Беты я и так сделала всё, что пока можно, — и активирую ВПС. Не хочу по нескольку раз говорить про одно и то же.       — Иалад спросил, что случилось. Так вот, объясняю всем — произошло смешение пространства двух кораблей и трещина во времени. По неизвестной причине меня это не задело. Внешне всё напоминало проекцию одиннадцатимерного пространства на трёхмерное, причём мозг отказывался воспринимать абсолютное большинство участков видимой зоны, подменяя изображение на тёмно-серую мглу. Время стояло, но не для меня. Всё… странно, — я вдруг понимаю, что дальнейшие воспоминания расплываются, я словно не могу сконцентрироваться, удержать их. — Кажется, я с чем-то столкнулась. Или с кем-то. И… — хмурюсь, глядя на кольцо вокруг запястья и пытаясь сообразить, кто мне его дал и зачем, — …у меня откуда-то появился очень странный предмет явно чужеродного происхождения. Мы изучим его, когда отдохнём.       Какое-то время стоит тишина, словно ни у кого нет сил сказать хоть слово. Потом Эпсилон наконец сообщает:       — Если состояние Верленда позволяет, мы идём на посадку.       — Оно стабильно тяжёлое, развитие комы остановилось, — докладывает Йота, бросив взгляд на приборы. — Возможна мягкая посадка с гравитационной компенсацией в медотсеке.       — Тогда оставайтесь там. Остальные, начать проверку корабельных систем.       Собираю кучу валяющегося на полу барахла, прохожу два шага в никуда, потом отчего-то разжимаю руки так, что всё собранное вновь оказывается под ногами, и сажусь на край свободной койки.       — Фильтр совсем разболтался, и настраивать теперь некому, — сообщаю в пустоту. — Иалад, а ты тоже чувствуешь усталость?       — Зарлан говорит, это сильная психическая нагрузка в момент слияния измерений, — отзывается он, последовав моему примеру и усаживаясь на другой койке, поближе к Бете. — Предписывает сон вне расписания для всего экипажа.       — Мне некогда спать, я должна ехать в Дом Правительства и разгребать последствия.       — Не понимаю. Мы же спасли Новый Давиус.       — Мы слишком грубо влезли в местные политические дрязги, не имея на это никаких прав, кроме права силы.       Безопасник презрительно хмыкает. Понимаю его отлично — с точки зрения логики, право силы является наиболее правильным из всех прав, и что-то важное связано с этим словом – «сила». Так, стоп, я начинаю странно мыслить, это точно последствия усталости. Сейчас бы прилечь на койку да вздремнуть до посадки, но не поможет. Поэтому лучше всего заниматься делом.       «Гамма, где ТАРДИС?» — спрашиваю приватно у серва.       «Дематериализовалась шестьдесят рэлов назад».       Луони, дура, дрянь, кто тебя пустил к консоли, блондоска проклятая? И ты ведь даже не понимаешь, что натворила — не только по отношению к нам, но и к родной планете. Мама-радиация, папа-трансгенез, миротворцы бьются в панической истерике, меня пробивает на слабую улыбку — мирный договор теперь зависит от умственно отсталой блондоски! А может, им такая и нужна, как раз под стать планетке? Я так рассчитывала, что на нас наорут из штаба РМ, но влезла эта дурочка, и ничего не скажешь, влезла эффектно. Ещё с утра она была никто, ничто и звать никак, вдруг в одночасье стала лицом и голосом нации и даже этого не поняла.       Стоп. Если миссия мира накроется теперь, то погибнет компаньонка Доктора. И если он дознается, что за всем стояла старина ТМД, он не простит.       Боюсь ли я гнева Хищника? Ещё как. Но гнева Императора я боюсь намного больше.       Где-то далеко-далеко, наверное, в другом пространственно-временном континууме, спрятанном за заблокированным входом в медотсек, идёт своим чередом посадка, но я её ощущаю лишь как лёгкое головокружение. Это сейчас так далеко, так далеко… Надо чем-то заняться. Хоть рентгеном или ультразвуком прозвонить странный браслет. Но сил нет от слова «совсем». Да и не нужно — сейчас поеду в Дом Правительства, там Доктор, он много всякого знает, может, нам и мучиться не придётся. Ничего не хочется, ничего не можется, я такой усталой сроду не была, даже после нескольких суток непрерывного боя.       Наконец, люк размыкается, освобождая проход. Как мягко мы приземлились, я вообще не ощутила посадочный толчок. Хотя ребята старались сесть осторожно, да ещё у медотсека свои системы дополнительного смягчения, да ещё у коек свои амортизаторы.       — Иалад, — говорю, — у меня нет сил всё это собирать и тащить по местам. Я отправляюсь ругаться с талами. Убери одежду и скафандры.       Полная неформальность, да ещё и спихивание своих обязанностей на другого, это мне обязательно припомнят. Не хочу об этом думать, просто тащусь на выход. Машину вызывать неохота, на ботинки нет сил. Ничего, как-нибудь доберусь. Попробую переключить усталость психологическую на физическую: от посадочной площадки до дежурки две местных мили, в самый раз проветриться, дав кросс, а там уже найду попутку. Предупреждаю Эпсилона о своих целях и о необходимости действовать прямо сейчас, он соглашается, хотя и порывается направить Альфу со мной, а также расконсервировать со склада какой-нибудь транспорт. Дисколёты, хоть и неизвестного окружающим дизайна, лучше не светить, и Альфу тоже не нужно, он вряд ли в состоянии куда-то тащиться.       Схожу с трапа. Не успеваю поставить ногу на кораллит, как раздаётся знакомый сипящий звук материализующейся ТАРДИС. Меня и синюю будку разделяет всего лишь пять леров, и я бреду в её сторону – всё равно разбор полётов с талкой неизбежен, лучше уж сразу всё расставить по местам.       Знакомая дверца с негромким скрипом приоткрывается, являя сперва узкую ладонь с накрашенными ногтями, а потом и всю Луони, то ли виноватую, то ли злую, то ли испуганную, то ли всё разом. Останавливаюсь. Блондоска медленно выступает из корабля и, сощурив глаза, молча идёт мне навстречу, всё больше разъяряясь с каждым шагом. Я гляжу на её манёвр, сунув руки в карманы. Что бы ни сказала — пофигу. Но она не говорит, а делает.       Оказывается, пощёчина — это очень больно. Но я даже не попыталась предотвратить удар, всё так же стою, сунув руки в карманы, и гляжу на Луони.       — Это было… отвратительно! — выдыхает она, а в голубых глазищах проступают слёзы. — Зеро, это было просто отвратительно! Как ты могла?!       — Верленд, — отвечаю я каким-то безразличным голосом, удивительным даже для меня самой. — Врач, который спас твоего Жозефа. Он контролировал многомерное поле, в которое врезалась ТАРДИС. Теперь он в глубокой коме и, скорее всего, не восстановится. Ты счастлива, защитница врагов?       Блондоска замирает, злость сменяется растерянностью. Губы вздрагивают раз, другой, слёз становится больше.       — Я… Я не хотела… Зеро, я…       Какая чёрная усталость.       — Это война, Луони. Жертвы допустимы.       И, всё так же не вытаскивая рук из карманов, разворачиваюсь и иду в сторону далёкой диспетчерской, не обращая внимания на долетевшее сзади рыдание. Кажется, по взлётному полю что-то катит, наверное, погрузчик — попрошу меня подкинуть до ворот.       Солдаты Империи не плачут.