Поликарбидная логика

      — Могу тебе сказать только одно — это не вещество, это энергия неизвестной природы.       Доктор снимает неуместный на фоне окружающего пейзажа стетоскоп — или нечто, замаскированное под стетоскоп, — и убирает во внутренний карман пиджака. Платок на нём сегодня не красный и не зелёно-малиновый, а пронзительно-фиолетовый, да ещё в апельсиновый горошек. По-моему, это выглядит ужасно, как и весь его наряд, но для Хищника нормально чудить с одеждой из регенерации в регенерацию.       Мы сидим в саду на крыше штаба РМ. На мою радость, мощёной территории тут больше, чем хлорофильной гнуси, да и та — не дебри, а суккуленты и низенькие кустики едва ли выше щиколотки. А солнце и ветер совсем не напрягают. Доктор почти час ковыряется с моим запястьем, пытаясь определить, что на нём надето, а я просто отдыхаю. Редкий случай за последние четверо суток, когда выдался кусочек свободного времени и появилась возможность сбросить напряжение через монотонное наблюдение окружающей среды, раз уж монотонной работы нет. После боя на орбите приходится практически безвылазно околачиваться у миротворцев, сражаясь с агрессином в крови, а в промежутках — возвращаться на корабль и сидеть с Бетой. Состояние у него немного улучшилось, но в себя он так и не приходит. Дзета настаивает на усредняющем решении — с одной стороны, держать его в постоянном сне под седативной и поддерживающей терапией, с другой, излучения мозга и наша собственная эмпатия показывают, что медик половиной гравиплатформы завис в вегетативном состоянии, и подтверждение диагноза профессиональными врачами по возвращении домой будет означать эвтаназию по медицинским показаниям. А нам всем этого страшно не хочется. Припомнив, что далек даже в режиме овоща всё-таки реагирует на окружающую среду, только не может этого показать, Дзета отдала нам приказ постоянно пытаться расшевелить пострадавшего. Если с ним разговаривать вслух, обращаться телепатически и эмпатически, и даже — бррр! — воздействовать тактильно, быть может, это простимулирует мозг на активацию. В принципе, на «Протоне» есть аппаратура вроде той, что когда-то применялась на моём предыдущем теле во время агонии, и с её помощью можно было бы как-то распинать нашего коматозника, но вот беда — единственный, кто умел ей нормально пользоваться, был сам Бета. Так что теперь мы все по очереди дежурим у его койки, и я уже почти не передёргиваюсь, разминая ему во время вахты холодные ладони.       Нет, лучше об этом не думать.       — Ты обещал посмотреть и разобраться, что произошло при столкновении, — напоминаю Хищнику, пользуясь нашей неожиданной беседой без посторонних, первой за много дней.       — Что произошло, что произошло… Блондинка за рулём, вот что.       Вопросительно приподнимаю бровь, мол, а подробнее? Он в ответ тянет:       — Ну, как бы это сказать…       — Без «это». Факты. И не вздумай врать.       — Мелкий агрессор, - огрызается он. - Что было, то и произошло — пространственно-временная каша. У ТАРДИС есть протокол защиты на этот случай, и она его использовала. Если бы это было столкновение с другой ТАРДИС или критическая авария, она бы заморозила миг столкновения в микроскопической темпоральной петле, но из-за того, что «Протон» устроен иначе, не смогла верно рассчитать ситуацию и просто остановила время, прикрыв от сбоя Лу и ещё кого-то. Подозреваю, что тебя.       — Тогда почему Луони ничего не помнит?       — Она как раз была в стазисе, но без таких тяжёлых последствий, как твои товарищи. А вот на тебя ТАРДИС почему-то бросила хитрый алгоритм. Видимо, она сочла, что ты каким-то образом можешь исправить положение.       Она… Что-то брезжит на самом краешке памяти, но что, не могу сообразить. И это не заблокированные фильтром воспоминания, это что-то другое, как почти забытый сон.       Гляжу на зацикленный сам в себе поток энергии, так похожий на тёмный браслет. Мы с Дзетой сразу, как появилось свободное время, его изучили и пришли к одинаковому с Доктором выводу, только вот беда — определить природу явления наша аппаратура тоже не может.       — Там точно что-то произошло, — задумчиво перевожу взгляд с кольца на горизонт. — В первый миг, когда время запустилось, я что-то помнила. Может быть, даже всё. Ребята говорят, я сначала даже описывала, как в момент столкновения выглядело пространство, и утверждала, что встретила кого-то или что-то. Но сейчас память словно отключилась, всё знаю с чужих слов.       — А когда ты увидела меня в первый раз после вашего пафосного ДТП в открытом космосе, то передала мне привет от какого-то старого друга, вот только потом не знала, почему это сказала и что это за друг.       Как же я не люблю, когда над моей памятью измывается кто-то, кроме меня самой и фильтра эмоций! А в свете последних событий у меня того гляди случится нервный срыв на этой почве.       — Не напоминай, — даже передёргиваюсь.       — В любом случае эта штука у тебя на руке — не из нашего мира.       — Из параллельного?       — Нет. Из каких-то пограничных областей всего континуума, целиком. Судя по сбоям, которые выдаёт отвёртка, оно из-за пределов Времени, нечто подобное можно отыскать только там, — Доктор с живым любопытством глядит на меня. — А то, что ты забыла — оно, случайно, не походило на птицу или женщину?       Птица? Женщина? Она?.. Нет, не то. Отрицательно мотаю головой.       — Ничего не вспоминается.       — Скорее всего, память отказала от шока. Но я по твоим глазам вижу, тебя что-то в нашем разговоре периодически зацепляет. Значит, воспоминания вернутся. Кстати, как Верленд?       — Всё так же, — отвожу взгляд. И чего я раньше сетовала, что Доктор не может прочитать по броне мои чувства? Дурой была. Теперь, напротив, хочется поглубже зарыться и загородиться поликарбидом, чтобы себя не выдавать.       — Надо к вам в гости набиться. Вдруг смогу чем-нибудь помочь?       Хмыкаю.       — Тебе просто интересно, на чём летают кочевники. Сразу бы честно сказал, а не искал предлог.       — А без предлога ты не пустишь, я же вижу.       — Ты слишком… — запинаюсь, ища слово, — …продвинутый, можешь разобраться в принципе действия многих наших устройств. У меня нет полномочий… как это, пускать козла в сад.       — В огород. За «козла» ты мне когда-нибудь ответишь, — хихикает он в ответ. Потом откидывается на скамье, обеими руками придерживая котелок. — Забавное у меня ощущение от вашей кочевой братии, словно на маскарад попал. Маска, я тебя знаю?       — Мы уже выясняли этот вопрос, — огрызаюсь я. Беседа приобретает нехороший оборот. — Можешь мне поверить, эти глаза видят тебя в первый раз.       И ни слова лжи, хоть под полем правды повторяй. Впрочем, Хищника так просто не обойдёшь:       — А если не «эти»?       — А «не этих» у меня нет. Я, прости, с Паатру, ну, то есть со Скаро, пегены там не водились.       Противник докапывается до правды? Перевести стрелки и радоваться.       — И всё-таки, какого они у тебя цвета?       — Говорила же, не жёлтого. Это у тебя такой способ отвлечь меня от грустных мыслей? Ничего, сейчас твои блондины придут с дистанционных переговоров, я прекрасно отвлекусь на немного бледного Тагена.       История с боевым вылетом пошла на пользу нашим невнятным отношениям. Теперь я знаю, что от диагноза «любовь» помогает шокотерапия: первая же встреча по приземлении заставила блондоса от меня откровенно шарахнуться. Сейчас он, правда, взял себя в руки и реагирует на моё соседство немного спокойнее, но затаённые вздохи в спину пока не летят. Моё истинное лицо потрясло бедняжку миротворца до глубины души. Я даже слышала, как Жозеф приложил его за это «фиялкой нежной», и, найдя смысл выражения, мысленно выразила одобрение. Наверное, с нынешней компанией Доктору должно быть очень весело. Будь бы я прежней изгнанницей в далеканиумной броне, я бы мучилась от подспудного желания присоединиться, несмотря на двух блондосов. В конце концов, изучала бы их поведение и оттачивала остроумие. Но сейчас — нет, увольте. Новая Парадигма мне верит, и я не хочу ей изменять даже в мыслях. Вполне достаточно испытания блондосским партизаном — надеюсь, когда я вернусь домой, его уже пустят на пищевые таблетки за ненадобностью.       — Вредно быть такой ехидной, — замечает Доктор. — Сердце — это ведь такая штука, которой не прикажешь.       — Мне проще, я бессердечная, — отвечаю. Знание низших помогает правильно понимать собеседника и подбирать корректные ответы, ведь я давно уже выучила их систему образов и поверье, что мифическая душа живёт то ли в сердце, то ли в крови, и, соответственно, сфера эмоций на словах приписана туда же. Хочешь показать, что ничего не чувствуешь — заяви себя «бессердечной». Так же подходят определения «ледяная» и «каменная», второе лучше.       Какое-то время молчим.       — Её могут обмануть, — наконец сообщаю я, прекрасно зная, что Доктор меня поймёт. — Раз тебя обвели, её и подавно, с лёгкостью. Она… глупая.       — Скорее, бесхитростная — отвечает Хищник. Потом очень глубоко и очень тяжело вздыхает, надвигая шляпу на глаза. — Нет, её не обманут.       Слишком многозначно это звучит.       — Подробнее?       Какое-то время висит пауза, словно галлифреец ждёт появления своих соратников и надеется этим избежать ответа. Но они всё не появляются, и когда молчание делается вконец томительным, он всё же признаётся:       — Я знал, кто они такие, когда с ними знакомился. Знал, что Таген послужит поводом для начала конфликта. Знал, что Луони будет символом мира. И очень надеялся это изменить, но не смог. Так радовался, что мы втроём оказались в нужный час заперты в переговорной — но нет, номер не прошёл, ты его отпустила. Так настаивал, чтобы Жозеф и Луони оставались в штабе, а не поблизости от космодрома, велел ему не спускать с неё глаз — но она всё-таки улучила миг, угнала ТАРДИС и остановила сражение. Как глупо — знакомство по расчёту, но сейчас я искренне не хочу их потерять.       — Я могу помочь? — спрашиваю тихо, а в мыслях одно. Вот оно, вот он, шанс. — Мы с ней можем действовать, как это… хлыст и пирожное, да?       — Кнут и пряник… Я не знаю, чем тут можно помочь.       — Те, кому невыгоден мир, по всем правилам должны предпринять попытку покушения. Задача — её предотвратить.       — Корабль не выйдет из гиперпространства.       — Ты рассказывал. Варианты — технический сбой, бомба на борту, сбит во время прыжка. Последнее — самое сложно осуществимое, но возможное. Соответственно, потребуется дотошная проверка посольского корабля на предмет поломок и взрывных устройств, а чтобы предотвратить последнее, надо отправить два-три ложных рейса с помпой, а настоящий — чуть погодя и тайно. Тогда у него будет шанс проскочить. Я могу протолкнуть эту идею президенту. Его от меня теперь трясёт, но он выслушает.       — И как ты скажешь, «Доктор предсказал»?       — Нет. Я скажу: «В связи с нечестным поведением вашего противника, следует ожидать попыток срыва миротворческой миссии. Для обеспечения её безопасности следует сделать то-то и то-то».       Доктор тихо хмыкает, но ничего не говорит из-под своей зелёной шляпы.       — Что-то не так? — спрашиваю на всякий случай.       Он отвечает далеко не сразу и совсем не то.       — Я привык носиться галопом по Вселенной и ежедневно во что-нибудь влипать, — какой-то голос у него задумчивый, даже странно. — А сейчас сижу, как прикованный, на этой планете и в этом приключении, и сдвинуться никуда не могу. А ты всегда приносишь с собой заряд бодрости и активности. Послушай… Чем бы ни кончилась эта история… Ты не хочешь присоединиться ко мне? Всё Время и Пространство, Зеро. Любое место, любая эпоха, куда захочешь.       Я не вижу его глаз, но чувствую пристальный взгляд из-под шляпы, следящий за моей реакцией. Знал бы ты, Хищник, кого сманиваешь, и часто ли ты зовёшь за собой тех, кого когда-то вышиб за борт без капли сожаления? Никогда не забуду тебе королёвской ссылки и не прощу. Очень тянет послать в ответ, но более рациональным будет другое:       — Я обдумаю предложение, если твоё решение не изменится к концу этой истории, — мало ли, а вдруг Империи пригодится? Уклончивый ответ в подобных случаях лучше однозначного отрицания. Кто знает, что будет завтра… Уж точно не я, и даже в этом конкретном случае не Доктор. Если только одна синяя будка, но она же не ответит.       — Ты считаешь, я могу переменить решение?       — Мало ли что, — пожимаю плечами. — Согласно досье, ты не любитель любителей решать проблемы оружием. А я не такая мирная зверушка, как Луони, и не стесняюсь дать жёсткий отпор.       — Бывали ситуации, когда и мне приходилось давать жёсткий отпор, — отвечает Хищник. — Даже с жертвами. Ты не из тех, кто открывает стрельбу по любому поводу. А ещё ты нравишься ТАРДИС, а она не ошибается.       — Ты доверяешь выбор компаньонов кораблю? — вот уж не думала…       — Корабль, который всегда привозил меня туда, где я действительно был нужен, заслуживает доверия. Тем более он очень мало кому открывает дверь без ключа.       Что?.. Меня охватывает недоумение, так и тянет выпалить: «Объясни!». Кстати, это вообще проблема — то ли гипнопедия после визита в Центр ослабла, то ли на прочность внушения влияет более стандартная, чем в прошлый раз, атмосфера в отряде, то ли уже психика не выдерживает такой процент неформального общения, только у нас то и дело срываются с языка привычные словечки. Постоянно приходится за собой следить, чтобы не заговорить, как далек, простраивать каждую фразу начисто, прежде чем произнести. Хорошо, что скорость мышления высокая — запинку никто не замечает, даже мы сами.       — Тогда, на пожаре, — объясняет шляпа, по-прежнему не думая приподняться, но, видимо, Доктор как-то улавливает выражение моего лица. — Она сама тебе открыла дверь.       Вот как?       ТАРДИС… Что-то ты мутишь непонятное. Неужели в самую нашу первую встречу на Зосме-9, когда я тебя коснулась, ты тоже открыла дверь сама? Значит, ты узнала меня ещё издалека? Значит, ты с того момента хотела, чтобы я зашла? И очень подосадовала, что я ухожу, когда Таген тащил меня на руках? Но почему? Ведь при этом ты не разговаривала, старательно маскировала свои чувства, прямо наглухо молчала, пока я была на борту. Да и раньше ты часто поливала меня негодованием. Или… Да, или радовалась. Как-то тихо, скромно, даже лучше сказать, несмело. Словно не мне, а чему-то, со мной связанному…       Тут меня охватывает приступ паранойи, и стоит большого труда его задавить, не показав. Ах ты, синяя зараза! Что ты обо мне знаешь? Ты явно что-то знаешь! Знаешь и даже хозяину своему не говоришь! Как бы тебя прижать-то, если твоё самосознание находится в совершенно иной плоскости, нежели наша система восприятия мира? Говори бы мы на разных языках, и то можно было бы поискать переводчика. Но тут переводчик бесполезен. Ты можешь лишь раскидывать намёки, а я могу лишь пытаться их понять. Тебе, наверное, проще найти общий язык с какими-нибудь хроноворами, чем с существами из нашей реальности.       — Ну, в общем, ты подумай над предложением, — заканчивает Доктор, устав ждать, когда закончится моё молчание.       А мне нужно успокоиться, поэтому я подставляю лицо солнечным лучам и стараюсь вслушаться в их звук — глуховатый и дребезжащий, словно в закрытом ангаре кто-то совком рассыпает гайки по металлическому полу, периодически задевая дверь гравиплатформой. Неужели колонизирующие космос примитивы не улавливают разницы между родной звездой и чужой? Мозг — тонкий инструмент, даже у них он чувствителен к электромагнитному ритму космоса не менее, чем остальной организм к составу воды и атмосферы. Я вот могу находиться на других планетах, но только пока есть дом, в который можно вернуться, в котором всё — знакомое, родное, понятное. Без Скаро я начинаю сходить с ума. И я не одна такая, все далеки так чувствуют, хотя не все умеют это осознать и сказать. Наш особенный мир сформировал нас такими, какие мы есть, и мы должны его беречь, чтобы были истоки, к которым всегда можно обратиться и вспомнить свою сущность. Как ни пытайся пересоздать родину, атом к атому, а фальшивка всё равно будет кричать в фоторецептор. Ни Новый Давиус, ни миллионы звёзд галактики Серифия — ничто не заменит одну-единственную звезду и одну-единственную планету на её орбите.       Зря про нас говорят, что мы лишены любви. Просто выражается она у далеков иначе, выше, чем у примитивных форм жизни. Йота прав, утверждая, что не нужно никого выделять, просто он не вполне понимает всю философскую сущность данного пункта Общей Идеологии. Нам не нужна никакая персональная привязанность, потому что мы можем любить нашу общность и наш Дом в целом, без частностей. Кажется, у планктона эта форма любви называется давно опошленным словом-подменышем «патриотизм». В отличие от нас, они не умеют называть вещи своими именами.       Когда я погибну, я сделаю это во имя Скаро.       Выразительное покашливание раздаётся дважды или трижды, прежде чем я наконец выныриваю из своих размышлений и обнаруживаю, что народу на крыше прибавилось на всю докторову троицу. Хищник же, надвинув шляпу на затылок, готовится покашлять ещё разок.       — Мы хотим выпить чаю, — раскрасневшаяся блондоска показывает все признаки волнения и удовольствия одновременно. Видимо, разговор с зеденийцами прошёл успешно, и я даже вспоминаю, что это было первое, выпаленное ей при появлении — просто в задумчивости я не придала никакого значения ни приходу компаньонов, ни сообщению. В конце концов, меня её радость уже не касается, я ещё двое суток назад принимала участие в аналогичном действии, где моя роль свелась к напоминалочке — пока работа кочевников на Новом Давиусе не закончилась, сюда никто с оружием не прилетит, не получив за это, как там Жозеф съехидничал за пределами камеры, «полномасштабных люлей». И откуда только выражений нахватался?..       — Зеро, пойдёшь с нами? — старатель единственный, кто, будучи полностью в курсе произошедшего, выразил полное и безоговорочное одобрение нашему выступлению на орбите, и до сих пор не упускает возможности об этом сообщить каждому встреченному прототипу. Они с Луони едва не рассорились на этой почве, но в итоге она позволила себя убедить, что добрая встряска пошла зеденийцам только на пользу.       Пойти, не пойти? Вообще, оперативная информация о ходе переговоров всё-таки не помешает, как и углубление политических отношений с союзниками Хищника. И блондос навязываться вряд ли станет.       — Да, — я принимаю окончательное решение и встаю. — А ты, Доктор?       — Я вернусь на ТАРДИС, — качает он котелком в ответ. — Попробую помозговать насчёт твоего украшения ещё разок, вдруг что вспомню. К тому же в том кафе, куда вы собрались, не подают camellia sinensis с молоком и не водятся имбирные пряники.       Он подмигивает и снова натягивает котелок на лицо, мол, разговор закончен. Ответил, варги-палки. Что за «синусоидная камея» с молоком и пряниками? Нет, всё-таки Хищник низший, и речь у него порой бессвязная, и это не лечится, и вообще, если ему захотелось побыть одному по его особенным хищным причинам, так бы и сказал, а не выдумывал странные поводы. Но зачем спорить, возражать, препираться? Проще подчиниться, так что я пожимаю плечом и иду следом за блондосами и старателем. Его, кстати, тоже можно к блондосам причислить — светло-русые волосы землянина по цвету вполне близки к шевелюрам талов, да и рост не подкачал. От таких мыслей формируется соблазн прихлопнуть всех троих одним залпом, но плохой бы я была далек, если бы так своевольничала в ущерб общему делу. Как говорил Император, есть вопрос и вопрос. Так вот, есть проступок и проступок. Сколько бы я ни нарушала, всё это не вредило интересам моей расы. Поэтому, наверное, до сих пор и жива. На помилование, конечно, не надеюсь, но всё же могу быть полезной — главное, не сделаться опасной.       А всё же хорошо, что для простых граждан происшествие на орбите осталось в тайне, думаю я, шагая по тротуару следом за ребятами. Власти выдумали какие-то подробности типа вовремя пришедшего родного флота и доблестного сопротивления доблестных войск противоракетной обороны, потому что ни старт перехватчиков, ни одну прошляпленную боеголовку в океане не скрыть, слишком уж заметно. Слухи про реальные обстоятельства, конечно, ползут — у кого в нужном полушарии были любительские телескопы, те пронаблюдали бой своими глазами, да и технарям со столичного космодрома рты не заткнёшь, покивали на приказ молчать и тут же за спиной начальства всё раззвонили, — но люди на улице от меня не шарахаются.       Зато Таген, с которым мы вынужденно идём в паре, зажат так, что это видно даже посторонним. Кошусь на него раз, другой, потом не выдерживаю.       — Что ты такой дёрганый? Всё никак не привыкнешь?       Он косит на меня синим глазом и отзывается:       — Я не дёрганый.       — Таген, — сколько надо сил, чтобы задавить и усмешку, и чувство превосходства, — неумение объективно оценивать собеседника — плохое качество для политика.       Наконец-то я добилась прямого проявления его внимания.       — Тебе неприятно будет это выслушать, но придётся, — продолжаю. Варги-палки, ну зачем я вообще ставлю ему мозги на место? Наверное, просто позабавиться на реакцию охота. — У тебя есть дурная особенность принимать желаемое за действительное. Ты увидел меня и навыдумывал неизвестно чего. А потом увидел моё истинное лицо. У меня такое чувство, что меня незаслуженно поставили на пьедестал, как живой памятник, а потом оттуда сшибли, тоже незаслуженно. Потому что я всегда оставалась какая есть — бессердечная, циничная и трезвая, как того требует наш моральный кодекс. Вернее, он требует немного другого, но спровоцированное исполнением его пунктов поведение, с точки зрения других рас, именно такое. Я сожалею, что ты с самого начала закрывал на это глаза, и не менее жаль, что ты теперь только на этом и концентрируешься, или хуже того, начинаешь размышлять, как бы меня перенастроить под твои представления обо мне. Такими темпами у нас никогда не получится конструктивного диалога.       Судя по потупленным глазам и обозначившимся из-за стиснутых зубов скулам, я стопроцентно попала в цель и сильно его обидела — для определения морального состояния Тагена даже не требуется более глубокого сканирования. Ничего, примитив, ты не с блондосской магнедоншей разговариваешь, а с далеком. Я не стану закрывать глаза на твои ошибки и с удовольствием буду возюкать рожей по тротуару за каждый промах.       — И мужскую гордость оставь, — продолжаю с лёгкой насмешкой. — Я не тал, у кочевников равноправие во всех смыслах. И в работе, и в ответственности за свои поступки, без поблажек. Кроме того, я тебя старше по возрасту и по званию и имею право выговаривать.       — Хорошо, м-мамочка, — вдруг выдавливает он сквозь зубы. Че-го?!       — Ну хоть не бабушка, — огрызаюсь в том же духе, переварив «мамочку».       Жозеф и Луони, идущие впереди, вдруг разражаются хохотом. Непонятно, почему — вроде у них был свой разговор, но такое ощущение, что оба всё равно нас подслушивали, уж больно вовремя рассмеялись. Опыт подсказывает, что самое лучшее — это не реагировать, но Таген поступает совершенно по-другому: кидается вперёд и, схватив парочку за шеи сзади, с глухим рычанием старается пригнуть их к земле. Через рэл у троицы уже вовсю кипит возня, одна я держусь в стороне от шумных психопатов, тратящих энергию безо всякого смысла. Ещё через рэл Луони выскальзывает из общей свалки за мою спину, бросив друга разбираться с братом. Ещё через рэл я рявкаю на весь переулок, готовясь всадить в драчунов самый лёгкий разряд.       — Отставить! Это приказ!       Голоса, впрочем, хватает — они оба замирают, голова Жозефа под мышкой у Тагена, рука старателя в шевелюре блондоса, и оба хлопают глазами с совершенно идентичным выражением лица.       — Его и бабушка, и Доктор за то же самое всегда ругают, — толкается мне в ухо хихикающее дыхание талки. Отступаю на шаг вперёд и в сторону, чтобы хоть немного увеличить дистанцию, а то противно.       — Закончили свару. Продолжаем движение.       — Ещё добавь, «в строй», — весело фыркает старатель.       Как угодно.       — В строй, — соглашаюсь я под громовой хохот. И что тут смешного?       — Всё-таки ты из военных, — заключает Таген, наконец отпуская Жозефа. Единственный, кто не смеётся.       — Я по профессии строитель, а не солдат, — отрезаю. — И уже говорила, что меня занесло в политику случайно.       — Расскажешь, как? — снова примеривается повиснуть на мне сзади Луони. Невыносимо надоели эти попытки!.. Но ничего не поделаешь, я каким-то образом должна поддерживать очень хорошие отношения даже с такими интеллектуальными амёбами. В конце концов, это моя работа.       — Когда мне хотя бы нальют молока.       Очень скоро я уже обнимаюсь с огромным бокалом молочно-фруктового коктейля за уличным столиком под тентом, а на меня с пристальным вниманием таращатся три пары глаз.       — У меня всё просто и ничего любопытного. Больше половины жизни я работала в своём родном городе, занималась строительством и капитальным ремонтом. Вряд ли это вам интересно. Потом… Потом я попала в плохую историю. Извините, мне неприятно о ней вспоминать, но факт в том, что меня спасли от казни тесты на ксеноконтакты и адаптацию в нестандартной среде. Они у нас обязательные, по достижению определённого возраста и опыта, и я их сдала буквально накануне того, как вляпалась. По сумме баллов ксенологи решили, что я им очень нужна, поэтому меня отпустили на ограниченных правах, под личный надзор вождя. Потом больше четырнадцати лет подготавливали к работе во внешнем мире. А теперь я здесь. Наверное, для вас это выглядит странно — бесправная, даже не-гражданин своего общества, а говорю от его имени. Но по-нашему, это даже лучше, что я не имею права голоса, если вы понимаете, о чём я.       Почти не пришлось врать. Хотя мне не нравится то, что Доктор может услышать биографию и проассоциировать меня со мной же. При нём я бы не была такой откровенной.       — Я не понимаю, — мотает головой блондоска, заранее расширяя глаза, словно готовится заплакать.       — Я рупор, — терпеливо поясняю, надеясь, что до неё дойдёт. — Громкоговоритель. Транслятор. Не знаю, как это ещё объяснить, но мне абсолютно запрещено собственное мнение. То, что я произношу как посол, это не мои слова, а слова всей нации. Логически, это должно быть справедливо к любому послу любого народа, но на деле личное мнение им часто мешает, втягивает в интриги, создаёт проблемы. Я лишена такого недостатка. Моя обязанность — думать, как думает нация в целом. Для нас это проще, потому что нас в принципе немного. В сомнительных случаях я советуюсь с правительством. Как правило, такие моменты удаётся предусмотреть заранее, когда мы с Адери и Эдлином моделируем следующий день.       — То есть у тебя всегда наготове с десяток заверенных правительством комбинаций, и ты используешь самую выгодную из них? — тут же интересуется Таген.       — Несколько сотен, — поправляю я. — Но иногда их не хватает. В этом случае приходится быстро думать самой. Как, например, четыре дня назад.       Не удержалась, подпустила шпильку, но сейчас она не попала в цель.       — По-моему, это ужасно, — несчастным голосом сообщает Луони. Впрочем, я ожидала чего-то такого и, пригубив коктейль, заключаю:       — Значит, ты просто не понимаешь. Для любого из кочевников большая честь представлять свой народ. Но для меня это просто потрясающе, учитывая, что я — помилованный убийца. Если бы я могла тебе показать хоть часть того, что чувствую, ты бы меня точно поняла. Просто… мне нельзя ещё раз подвести своих, не оправдать доверия, вот это точно будет ужасно. И так-то стыдно, что меня ни за что так высоко подняли. По сути, я ведь такой же дилетант, как и вы двое… Прости, Таген, но ты тоже дилетант, тебя ведь держат, как детектор вражды, всё остальное — совершенно номинально, даже твоё юридическое образование.       Он поджимает губы и отворачивается. Опять обиделся, что ли? Но ведь я правду сказала, не слепая и вижу, какое к нему отношение среди миротворцев. И учился он не слишком усердно — кстати, лишняя галочка насчёт преимущества гипнопедии перед древними методиками зазубривания наизусть, вписанные в память знания уже не потеряешь, непременно выскочат, когда нужны. Да и времени на обучение во много раз меньше тратится.       — Наводила обо мне справки, да? — крайне недовольно, даже с раздражением, спрашивает блондос, почему-то не у меня, а у соседнего пустого столика.       — Ну, мне же было нужно знать, кто ко мне женихаться полез, — кажется, подобрала удачный глагол. Пока тал обтекает, а его сестричка с приятелем тихо давятся хихиканьем, снова принимаюсь за питьё. Ням-ням. Морально отомщена, желудочно удовлетворена.       — Во всяком случае, твой рассказ многое объясняет, — Жозеф достаёт свои ужасные горлодёрные сигареты и протягивает мне, мол, будешь? Очень хочется, но сейчас нельзя, и я мотаю головой, спрашивая:       — Что именно?       Он, пожав плечами, выбивает себе сигарету и чиркает зажигалкой.       — Худшая черта в вас, кочевниках — чудовищная надменность, а ты её почти лишена или лучше всех прячешь. Что, положение в обществе обязывает к христианскому смирению?       — Фу, Жозеф, так не говорят, это грубо! — тут же тыкает его кулачком в рёбра Луони.       — Ты придерживаешься древнего религиозного учения с Сол-3? — уточняю я, благо реплика блондоски даёт мне возможность проглотить гнев и желание прибить старателя. Врезал прямой наводкой. Я и не подозревала, что всё настолько заметно, даже не по отношению к нам в целом, а ко мне персонально.       — Есть такое дело, — он с удовольствием затягивается, даже завидно делается. Мне очень хочется курить. — Конечно, от нашей золотоискательской братии особой религиозности ждать трудно, особенно когда досидишься на прииске до того, что вертишь самокрутки из молитвенника и выкопанного из-под снега ягеля, а Библию на пыжи пускаешь. Всякое бывало. Но вообще, я при крещении католик.       О. Удачно повернулся разговор, наконец-то я могу задать вопрос, который меня мучает ещё с Зосмы-9. Раньше не спрашивала, потому что к делу ну никак не относилось, не было времени, да и не общались мы настолько близко. А сейчас можно попытаться вызвать их на откровенность после собственного рассказа.       — А как вы вообще познакомились? Я понимаю, что благодаря Доктору, но вообще, как всё это вышло, в том числе и встреча с Повелителем Времени?       — Он на нас свалился во время восстания и здорово помог, — помолчав с рэл, мрачно выдавливает Таген, всё ещё обиженный на мои слова. Как плохо быть низшим, ну совершенно не умеет справляться с эмоциями, как капризный ребёнок. Даже мне, на что уж я брак, и то удаётся эффективнее решать эту задачу. Впрочем, я-то высшее существо.       — Да, — весело подхватывает Луони, — Мы бы без него не справились. Если бы ты видела, что тут было! Шакри такого натворили, просто ужас. Мы с Тагеном бы ни за что не справились с рестартом правительственного компьютерного центра, если бы не Доктор.       — Луони, помолчи, — выразительно глядит на неё братец.       — Да ладно тебе, — машет она в ответ рукой. — Если кочевники даже выяснили, что ты плохо учился в университете, то уж историю с восстанием они точно знают.       Смотрю на то, как Жозеф поддакивающе кивает, и мило улыбаюсь. Но по опыту знаю, что моё выражение лица всё равно ближе к термину «людоедский», чем «милый».       — Да, мы кое-что выяснили, — а глупо отрицать очевидное, поэтому надо его переврать. — Но только в рамках приличия. Мы уважаем чужие тайны и не вскрываем файлы с грифом «сверхсекретно», но в общественных источниках вроде сетевых дневников есть записи очевидцев, по ним достаточно легко воссоздать общую картину происходившего.       — Ну, тогда ты знаешь, что повстанцы с помощью Шакри заблокировали все компьютеризированные инфраструктуры, вплоть до физического блока правительственных учреждений, полицейских казарм, пожарных частей и прочего, по протоколу радиационного заражения. И начали просто захватывать здание за зданием, применяя подавляющее оружие — инфразвук, усыпляющие газы и так далее. Мы с Луони случайно оказались на улице…       — Сказать по правде, я в тот день очень хотела поехать к нему на работу, просто так, и завозилась с причёской, так что мы просто опоздали…       — И со мной успел выйти на связь мой тогдашний начальник, передавший мне на свой страх и риск доступные ему пароли высокого уровня для перезапуска госсистем с бэкапа. Потом вся связь по континенту была блокирована, мы помчались на главные сервера и налетели там прямо на Найро с его вспомогательным координирующим штабом. Вот тут-то с Доктором и познакомились, он уже у повстанцев сидел и пытался полоскать мозги этому мерзавцу.       О, теперь понятно, почему Луони бледнела и готовилась рухнуть в обморок от одного только появления экс-генерала. Вряд ли он был вежлив с миротворцами. Даже странно, что не приказал сразу расстрелять — но, с другой стороны, я помню, что он внедрял своих шпионок к Тагену, и могу предположить, что он собирался использовать братишку и сестрёнку в качестве двойных заложников, чтобы штаб РМ попытаться взять без сопротивления и чтобы из родни блондосов выжать финансирование. Видимо, с тех пор и усвоил на практике, что заложники — это плохая тактика, она всегда заканчивается большими проблемами, особенно если ты не готов действительно убить пленных.       — Между прочим, ты меня всю дорогу пытался выгнать домой, — полушутливо, полувозмущённо фыркает Луони на братца.       — И правильно делал, нечего девицам бегать по полям сражений, — старатель с наслаждением затягивается, а в следующий миг ему натягивают шляпу на нос и на сигарету. Вопль протеста, короткая потасовка — вот планктон, энергию им, что ли, девать некуда? Подхватив стакан, чтобы не расплескали, терпеливо жду окончания неуставного безобразия и продолжения рассказа.       — В общем, мы выбрались с Доктором из той передряги и сумели разблокировать силы быстрого реагирования под самым носом Шакри. Конечно, без стрельбы и жертв не обошлось, но в итоге восстание было подавлено, а верхушка хунты по большей части арестована или перебита. На наше счастье, космофлот колебался до последнего и не вмешался на их стороне, а то бы Новый Давиус был уже не тем, что раньше.       Ага, и это бы его наверняка спасло от нашего биологического оружия. Только ты-то этого не знаешь, так что радуйся. А я порадуюсь твоей наивности.       Да. С умным Найро в роли серого кардинала у нас было бы куда больше проблем.       — Ну а потом мы с Доктором начали преследование Шакри, — подхватывает Луони. — И однажды мне пришлось действовать отдельно, с помощью манипулятора Вихря Времени — надо было достать звуковую отвёртку и как-то передать её Доктору, когда они с Тагеном влипли в проблемы с джудунами. Только я на обратном пути с координатами ошиблась и упала не туда.       — Мне на голову, в лодку, — заканчивает Жозеф, давя в пепельнице окурок. — Естественно, её перевернула, и как же я матерился, вытаскивая, что успел, на берег! Очень хотел нырять за золотишком, но сама понимаешь — осень, утром по воде уже «сало» идёт, того гляди река встанет, и холод соответствующий. Вот так, торопишься в Гиббон, к последнему кораблю, весь такой в мечтах о том, как будешь тратить намытое за год, и тут блондинка с ясного неба прямо на загривок. Как я её на берегу не убил, не знаю. Плакали мои денежки, но сейчас я об этом уже не жалею.       — Темпоральная лихорадка страшнее золотой, — Луони гладит его по волосам с фальшивым сочувствием. Бр-р-р, чтоб вот так позволить себя трогать? Ужасно. Я бы уже, наверное, врезала. Как он терпит? — Доктор и Таген сумели выбраться сами, даже без отвёртки, и пришли нас спасать от большого зверя под названием «медведь». В смысле, в последний момент вокруг нас материализовалась ТАРДИС и увезла.       — А нечего было мне в лодку падать, тогда бы ружьё было, а не бревно, — огрызается Жозеф. — Потом, когда я уже разобрался в происходящем, то, естественно, отказался возвращаться. Тем более что кое-кто оставил меня без средств к существованию, даже муки и табака купить было бы не на что, молчу о картошке.       — Да успокойся ты со своей картошкой, я уже говорила, от нас у тебя цинги точно не будет.       Ох, как они тараторят, и всё не по существу. Так сложно вычленять главное из обилия ненужных слов! Всё так глупо, так… бессмысленно. Но суть я уловила. Очередная история очередных спутников, совершенно типичная, ничего нового и познавательного, кроме того, что Найро тоже сыграл идиота во время мятежа. Нельзя полагаться на союзников-иномирян и недооценивать Доктора. Полагаю, теперь он полностью усвоил урок. Ничто так не учит тала, как биолаборатория далеков.       Сижу, выскребаю ложечкой остатки коктейля, стараюсь не впасть в прострацию — всё-таки немного надышалась дымом жозефовой сигареты.       — Я сейчас приду, — вдруг говорит Луони, вставая и прихватывая из сумки косметичку. — Зеро, тебе ещё коктейль принести?       Невнятно угукаю. Я уже знаю, что именно маскируют фразой «сейчас приду», так что вопросов на эту тему не задаю. Мне надо притворяться не слишком осведомлённой, поэтому найду что спросить и без того:       — Золотая лихорадка — это такая болезнь?       — Да, тяжёлая психологическая зависимость от почти иллюзорной возможности разбогатеть на прииске, — хмыкает Таген. Жозеф выразительно показывает ему кулак.       — А мед-ведь… Это какой-то хищник, я правильно поняла?       — Ну да. Такая здоровая и вечноголодная туша, — старатель пытается обрисовать руками нечто большое и сферическое, но я понимаю, что размаха ему не хватит, видела я тактико-технические характеристики этой земной твари. — То ли рыбку пришёл половить на речку, то ли бруснику жрать. А тут мы, два куска мяса без оружия. Ему даже на костёр начхать было, только ещё больше разозлился, как углями в морду получил. Лу попробовала его отвёрткой отпугнуть, но не вышло, зато нас ТАРДИС за-пелен-говала.       — Я правильно понимаю, что ты из отдалённого времени, из прошлого? — тупой вопрос, но надо же как-то беседу поддерживать, при этом не переходя на подробности о себе.       — Да.       — Я обратила внимание, что ты неплохо разобрался с техникой Повелителей Времени. У тебя техническое образование?       — Я инженер, — с оттенком гордости сообщает старатель. Везёт мне на инженеров. — И мог бы неплохо зарабатывать на родине, если бы не золотая лихорадка — но это ж такая чёртова дрянь, что если уж прилипла, так её не выведешь. На приисках профессия очень пригодилась, и если бы не кое-кто… — выразительный взгляд в сторону входа в кафе, куда удалилась блондоска.       Таген с лёгкой иронией отвечает:       — Тебе и на ТАРДИС образование пригодилось.       Подавляю желание пальцем выскрести остатки вкуснятины. Натуральная родная еда, тебя ничто не заменит. Мозг уже не первую декаду работает на всю катушку. Я могу просчитать каждую взятую в рот молекулу, вижу разницу температур стен далёких многоэтажек, понимаю формулу роста каждого дерева вдоль улицы, ощущаю разом физическое и моральное состояние всех прохожих и моих собеседников, а при сильном желании могу даже просканировать содержимое их твердых черепушек. И всё это — слушая голос местного солнца и не теряя нити беседы. Конечно, ещё и табак помогает, хоть и немного глотнула, но нужная доля спокойствия голове досталась. Как давно я не была такой… всеобъемлющей. Сейчас бы насоображать чего нужного. Космическую станцию, например. Но задание мне не давали, а делать бесполезную работу незачем. Надо просто расширить поле восприятия реальности, чисто из любопытства посмотреть, на что способна рафинированная ДНК далека в теле модифицированного каледа…       В следующий миг я вскакиваю. От умиротворения, никотиновой лени и сытости не остаётся ни следа, один только холодный расчёт и готовность к бою. Не обращая внимания на окружающий планктон (Таген и Жозеф резко переведены в разряд незначительных факторов), быстро шагаю внутрь кафе. Где женский туалет? Оглядываюсь в поисках соответствующих обозначений. Указатель обнаружен. Вхожу в помещение. Никого нет, только в мойке для рук льётся горячая вода, а на краю лежит перстень, который я раньше видела на руке у Луони.       Значит, не показалось.       Беру кольцо и тщательно сканирую взглядом. Я не придала значения украшению, а следовало бы — это не безделушка, а замаскированное устройство для защиты от энергетических форм жизни, собранное по галлифрейским технологиям и абсолютно изоморфное. Исключительно для Луони. Расширяю зону поиска, насколько хватает ресурсов мозга — талки нет. Вывод — или трансмат, или её замаскировали даже от меня. Быстрыми шагами возвращаюсь к спутникам Хищника и кладу перстень на середину стола:       — Звоните Доктору. Шакри появились снова, на этот раз у них всё получилось.       Жозеф с округлившимися глазами выхватывает из кармана передатчик, а блондос немедленно спрашивает:       — Как ты это поняла? Откуда?       — Имплант засёк нечто похожее на их сигналы, — на самом деле, это неправда, я просто уловила на одно короткое мгновение изменение в голосе звезды и верно просчитала местоположение источника электромагнитных помех, а также сопоставила их характер с возможным происхождением. В бесполезном сидении на Новом Давиусе наконец-то появляется какой-то смысл.       — Она сняла кольцо, — стонет тал. — Зачем она сняла кольцо?       — Мыла руки.       — Доктор же велел ей никогда его не снимать, ни при каких обстоятельствах!       — Очевидно, расслабилась. Шакри давно не давали о себе знать. Но почему ни ТАРДИС, ни «Протон» не засекли их присутствия? — ответ напрашивается сам собой. — Они поняли, по какому принципу мы их обнаруживаем, и что-то в себе изменили, чтобы обойти наши системы слежения. Мы недооценили противника. Надо понять, куда они её забрали и зачем.       И в этот миг — будь он проклят, этот миг, — в патвебе раздаётся фраза Эты, насквозь пронизанная паникой:       «Внимание, нештатная ситуация! Бортовой компьютер странно себя ведёт! Бортовой компьютер частично вышел из-под контроля и активировал все защитные системы! Что я должен предпринять? Объяснить! Объяснить!»       Внутри что-то ёкает. Когда-то один из Шакри прятался на «Протоне». И если они научились маскироваться… То не могли ли они проскочить на корабль во время посадки после аварии с ТАРДИС? Наше внимание было расконцентрировано, мы были дико усталыми и могли что угодно прозевать. А вот они бы не пропустили разрыв в пространстве и времени, особенно если там появлялся… Стоп, кто там появлялся? Не помню. Но почти вспомнила.       «Кто на борту?» — врывается в сеть Эпсилон, хотя ответ на этот вопрос, в принципе, известен.       «Я и медик. Я дежурил в медотсеке и через патвеб мониторил радары, когда прямая связь с компьютером корабля прервалась… Остальные отсутствуют, никто ещё не возвращался. Нет, ошибка. Приборы регистрируют наличие постороннего лица на борту. Это не член экипажа!»       Тупой десантник и коматозник. И неизвестно кто.       Или… известно?