Нью-Йорк, Великий Храм
Эцио нервно ходил вперёд-назад, оглядывая помещение, в котором находился. Те же холодные металлические пластины, приборы, будто сошедшие с чертежей Леонардо. И все такое настоящее, неизведанное... Единственное, что вызывало в Эцио чувство уюта — каменные стены этой пещеры, куда его привёл незнакомец в капюшоне, чем-то напоминающий своей одеждой торговца оружием. Однако различий было гораздо больше, потому что такую одежду не носил никто. Все это время, пока тот неуверенно бродил взад-вперёд, за молодым ассасином пристально наблюдал высокий парень, рассматривая его, словно заморскую птицу. Хотелось воскликнуть, чтобы тот не пялился так нагло, однако обстановка и без того была накалена. — Дезмонд, что ты опять натворил? — Шон перевёл взгляд с ассасина на своего коллегу. — Клянусь, ничего. Я не знаю, как так получилось. Эцио не понимал, о чем они говорят, но догадывался, что о нем. И это немного смущало, заставляло голову напряжённо размышлять над ситуацией: он все ещё не знал, куда попал и кто все эти люди. Он пытался сконцентрироваться, слушая невнятную речь. — Не знаешь, значит? Обычно, это ты подставляешь нас, впутываешь в неприятности. И теперь это случилось снова! — Шон был зол, это буквально чувствовалось в воздухе, напряжение нарастало с каждой секундой. — Ты хоть понимаешь, чем это все может обернуться? — Ребят, у нас есть дела поважнее споров. Выясним потом, по чьей вине это произошло, ладно? — Ребекка не любила вмешиваться в их дебаты, но сейчас, когда перед их глазами мельтешила реальная частичка из прошлого, споры — самая неуместная вещь. — А если кто-то ещё оказался здесь? А что если этот придурок по случайности забросил сюда ещё кого-нибудь? — Эй, я же сказал, что не знаю, как так произошло. Может, это не моя вина? — Яблоко держал только ты. И если бы ты был хочу чуточку осторожнее, то всего этого здесь не происходило бы. — Ragazzi, вы объясните мне, что здесь происходит? — Эцио неловко взглянул на двоих собеседников. Ему все больше начинает казаться, что он сходит с ума, но слушать их и не понимать, о чем они говорят — сродни пытке. Как будто его окунули в бочку с водой. — Ты понимаешь, о чем он говорит? — послышался голос Ребекки, довольно спокойный среди прочих. Она была единственной, кто не поддавался панике, можно сказать, что Ребекка — одна из частичек оставшегося здравого смысла. Дезмонд коротко кивнул, но так и не придумал, что ответить своему дальнему предку. В конце-концов, Шон был прав, сейчас любые лишние слова могут изменить весь ход истории. А если это приведёт к тому, что Дезмонд и вовсе не должен будет находиться здесь? Он просто... исчезнет? — Надо придумать что-нибудь. Шон одним рывком снял очки и напряжённо потёр переносицу. Думать надо было быстрее, напрягать мозги, однако раздражение вспыхивало где-то в груди, заставляя кровь чуть ли не закипать. — Может, скажем ему правду? — предложил Дезмонд, однако красноречивый взгляд историка дал понять, что это была плохая идея. — Если мы скажем ему что угодно, то это повернёт ход истории. Надо вернуть его обратно, но как? — Если мы поймём, каким образом это произошло, мы сможем это исправить. Наверное. — Давай, гений. И как же? Предлагай, мы слушаем! Дезмонд и сам постепенно терял терпение. Они с Шоном и до этого часто спорили, однако в последнее время, после потери Люси, они стали чуть ли не врагами друг другу. Они безмолвно зареклись не поднимать эту тему, однако напряжение между ними чувствовалось. Шон выплескивал всю злость на Майлсе, а тот и не думал пресекать это. Пока в них были эмоции — они усердно спорили. Ребекка же после принятия правды стала слишком молчаливой и задумчивой, стала больше времени проводить за работой, потому что это был лучший способ отвлечься — изнурять себя бесконечными ночами, проведёнными за тестированием нового Анимуса. Все встало на свои места, пока в пещере не оказался Эцио. — Для начала, спросить его самого. — Ты действительно думаешь, что он знает ответы на все твои вопросы? Ты слишком наивен. — Это лучше, чем ничего. А у тебя какие варианты? Шон молчал, тишину в комнате нарушали лишь тихие шаги ассасина, они отдавались глухим эхом. Первая мысль Шона — запереть Эцио где-нибудь и не выпускать, пока они не придумают четкий план. Но Эцио не был птицей, которую можно было посадить в клетку. Он был настоящим ассасином — сильным и безжалостным. И если он вдруг решит, что ему угрожает опасность... Шон не хотел думать, что в таком случае произойдёт со всеми, но он не сомневался — ничего хорошего. — Ребят, я бы могла взглянуть на Яблоко. Может, оно как-то подействовало на Анимус. Дезмонд по привычке нащупывает сумку на бедре, где должна была находиться частичка Эдема. С нарастающей паникой он нащупывает её вновь, осознавая, что она пустая. Черт-черт-черт. Он стаскивает с себя небольшую сумку, открывая её и подтверждая свои страшные догадки. Яблока не было. — Ты совсем идиот? — Шон схватился за голову, вскакивая с места. — Как можно так относиться к такой важной вещи? — Оно было здесь, клянусь, я помню, как положил его обратно... — Дезмонд, — Ребекка прервала его, положив маленькую ладонь на его плечо. — Сейчас нужно сохранять спокойствие. Но спокойствие сохранять никак не получалось. Шон сдерживался, чтобы не наброситься на него с кулаками. Он глубоко вздохнул, набрав больше воздуха в лёгкие, и на одном дыхании выплюнул: — Ты понимаешь, что сейчас Яблоко может находиться у кого угодно? Повисло тяжёлое молчание. Оно давило на мысли, заставляя их путаться, начинало казаться, что вот она — точка невозврата. Сейчас все перевернулось с ног на голову, что-то произошло, и Дезмонд осознавал, что это может быть его вина. По его вине сейчас перед ними расхаживал ассасин из пятнадцатого века, а может, в городе был кто-то еще. Так не должно было произойти. — Dio mio, да кто-нибудь может объяснить мне? — все повернулись к Эцио, который терпеливо дожидался, пока их спор зайдёт в тупик. — А что, если это — не настоящий Эцио? — предположил Шон. — В смысле? — Что, если это всего лишь проекция Эцио из Анимуса? Произошёл сбой, и проекция очутилась каким-то образом здесь. — Cazzo, хватит меня игнорировать! Все в этой комнате поняли, что терпение ассасина выходит из-под контроля, и тогда, на удивление Шона, Дезмонд заговорил практически на идеальном итальянском: — Извини, Эцио, но произошло... недоразумение. Нам нужно понять, что случилось. Ты можешь помочь нам. — Дезмонд, — Шон осторожно взял его за край толстовки, потянув на себя, как бы говоря, что не стоит болтать лишнего. Хоть сам он очень плохо понимал итальянский (особенно на слух), но он чувствовал, что диалог его коллеги со своим предком может очень плохо сказаться на событиях как прошлого, так и будущего. — Где я? Дезмонд сглотнул. Ответ на этот вопрос был, но готов ли итальянец услышать его? Напряжение росло с каждой секундой, а пульс участился. Сказать или нет? Как он отреагирует? Что будет с ними? Ответов он не знал, а проверить теорию было бы слишком глупо и безответственно. На кону стоит не только их жизнь. — Я не знаю, как ответить на этот вопрос, Эцио... — Откуда ты знаешь моё имя? Мы знакомы? — Да. То есть нет. Ты меня не знаешь, но я знаю тебя. Это сложно объяснить, нам надо подумать. Пожалуйста. Шон до сих пор держал Дезмонда за край толстовки, не отпуская и только начиная тянуть крепче на себя, если его речь становилась все сбивчивее, и разобрать слова становилось практически невозможно. Но, судя по серьезному выражению лица гостя из прошлого, Дезмонд пока что не сболтнул ничего лишнего. Эцио ощущал, будто его обманывают. Грубо и жестоко. Мысли в голове действительно перемешались, одна из них на миг промелькнула перед глазами: а что, если он оказался в будущем? Ассасин коротко усмехнулся — это невозможно. В мыслях он уже давно смеялся от происходящего. Ему хотелось кричать, только непонятно от чего: от смеха или от ужаса? В висках неприятно покалывало: — Я хотел бы отдохнуть. — Si, certo¹! — Дезмонд осторожно выпутался из хватки коллеги. — Ребят, нужно помочь нашему... кхм, гостю. Ребята привыкли спать прямо в этой пещере или в фургоне, теснясь и слушая храп Шона. Иногда, когда на Нью-Йорк опускался холод, они закутывались в спальные мешки, а потому места для ночлега у них не было. На самом деле, здесь практически всегда было прохладно и влажно, а по ночам они слышали лишь гудение Анимуса. Дезмонду приходило в голову, что он смог бы спать прямо в кресле «чертовой машины», как он частенько называл аппарат, однако Ребекка строго запретила это. Эцио лёг на самодельную кровать из спальных мешков, однако плечи его все ещё были напряжены, а ладонь покоилась на метальных ножах. Ему не хотелось спать, но обдумать происходящее не помешало бы. Версия о том, что он серьёзно поранился, а Леонардо оказался рядом и напоил его своими настойками, была самая адекватная. Эцио прекрасно знал, как некоторые из них действуют на разум, однако сам изобретатель давал их ассасину только в самых тяжёлых случаях. Голоса в другой стороне комнаты вновь потревожили тишину. Их одежды, их язык и эта комната... Все казалось таким удивительным, что было порою трудно дышать. Эцио медленно посмотрел в сторону людей: они тоже не знают, что произошло. Они были напуганы и удивлены, как и он сам. — Надо рассказать правду. Другого выхода нет, мы не сможем держать его здесь вечно, он будет задавать вопросы. — Дезмонд, как ты не понимаешь, а? А если это все-таки настоящий Аудиторе? Мы ставим под удар саму историю. Помнишь эффект бабочки? — Эффект бабочки связан с путешествиями в прошлое, а не в будущее, умник. — Все равно. Это изменит его восприятие реальности. И тогда, даже если он вернётся назад, уже ничего не будет как прежде. — Может, он даже и не вспомнит об этом? — неуверенно предположила Ребекка. — Или решит, что ему это приснилось. — Я думаю, нам нужно попытаться все вернуть на свои места, но с одним условием — Эцио не узнает об этом. Повисло молчание. Ребекка подняла руку: — Я за Шона. Он прав, нам нельзя рассказывать Эцио обо всем. Мы не знаем, что случится тогда. Дезмонд опустил голову. Да, Шон прав, как всегда. Шон же всегда прав — он гораздо умнее. Но как же они не понимают, что Эцио не будет сидеть смирно, опустив руки? Он будет добиваться ответов любыми способами, потому что это был Эцио — парень, которого Дезмонд знал с самого рождения. Он прожил всю его жизнь; осознание этого не давало спокойно сосредоточиться, заставляя Майлса чуть ли не заходиться в истерике. Он озвучил свои мысли. — Дайте-ка подумать: рискнуть всем и рассказать или промолчать и хоть немного позаботиться о нашей безопасности? — Шон, не будь таким... — Каким? — Упрямым. Мы ничего не теряем. — Это ты так думаешь, Дезмонд. Ты просто бестолковый мальчишка, который любит рисковать. Мне не хочется лезть в неприятности из-за тебя! А впрочем, мы уже давно впутались в них. Ребекка, скажи ему наконец. Может, хотя бы тебя он да послушает. — Знаете, я думаю, что самое лучшее, что мы сейчас можем сделать — это просто держаться, будто так и задумано. Понять, что случилось и... где сейчас находится Яблоко. Дезмонд коротко кивнул, но мысль о том, что надо открыть Эцио правду, не покидала его. Однако подставлять под удар Ребекку, Шона и отца, которого здесь сейчас не было, вовсе не хотелось. — У меня только один вопрос, Дезмонд, — Шон поправил очки на переносице и приблизился чуть ближе к нему. — Что ты делал с Яблоком? — Я... Я не знаю, что произошло. Господи, Шон, я же уже говорил это. Я помню, что положил его обратно! — Так ты его все-таки доставал? Майлс сглотнул, зная, что это он виноват. В эту ночь он не мог уснуть, сколь долго не пытался, зная, что, черт возьми, он зависим от этой гребанной машины! Каждый раз задерживаясь в Анимусе дольше нормы, пока его не пыталась разбудить Ребекка, ему все больше хотелось остаться там навсегда. Этой ночью он слишком долго пробыл там, почти до самого рассвета. И вспомнил лишь золотистое свечение и теплоту, когда очнулся. Он был единственным в команде, кто мог прикасаться к Яблоку, чувствовать его тепло, нежное и мистическое. Он смотрел на его сияние и не мог отвести глаз — оно было великолепным и таким притягательным. — Я так и думал. — Дезмонд, когда это было? — осторожно спросила его Ребекка. — Сегодня, — Шон снова в ярости сжал кулаки, но единственное, что его сдерживало — ассасин, пристально наблюдающий за ними. Если дело дойдёт до драки, тот поймёт, что дело не так уж и безобидно. — Но я же сказал, что ничего с ним не делал! Дезмонд и сам уже не верил себе. Яблоко что-то сделало с Анимусом, он знал это. Но просто признаться хотя бы себе, что он был слишком неосторожен, было очень тяжело. А Шон не простит ему этого. И отец тоже. — Да, ты просто взял и поимел время, всего-навсего. Ничего необычного, каждый день такое происходит! — Я только взглянул — все! Клянусь, Шон, это правда. Хоть раз поверь мне. Искра недоверия до сих пор горела в его глазах, однако тот лишь выдохнул. Нельзя терять контроль. — Ладно, проехали, ты все равно уже сделал все, что мог. А Эцио, притворившись спящим, все ещё наблюдал за их лицами. Говорили они быстро, рвано и очень настороженно, ассасин мог лишь гадать, о чем именно они вели разговор. И он догадывался: скорее всего, о нем, а может, о чем-нибудь ещё. В его мыслях промелькнул недавний диалог с одним из них. Парень в капюшоне, на запястье у которого также красовался механизм. Это был скрытый клинок? Но как, если его собственный был создан Леонардо? Неужели у них тоже были чертежи? Они из братства? Слишком много вопросов, и ни одного ответа. Как жаль, что здесь нет ни Леонардо с его золотым умом, ни дяди Марио, который подсказал бы, что за люди стоят перед ним.Итальянское отделение Абстерго
Альтаир осторожно прищурил глаза, когда услышал, как кто-то заходит в коридор. Скорее всего, это был тот же тамплиер: его шаги были тяжёлыми от огромных черных сапог, а одежда шуршала и звенела. — Кажется, ты проголодался, великий ассасин? — из-за акцента слово "проголодался" звучало как "погладался". Желудок действительно был пустым, под ложечкой предательски засосало. Альтаир промолчал, наблюдая за тем, как человек появляется в его поле зрения и как машет перед его лицом куском хлеба. В его краях хлеб был едой самой необходимой — в Масиафе его выпекали каждый день. Он представил, как хрустит золотистая корочка на зубах, и как на языке чувствуется привкус различных трав, аромат которых приятно щекотал нос. Ассасин сглотнул. Во рту пересохло. Сейчас он с счастьем приложился бы губами к кувшину с живительной влагой. От одной только мысли о воде и пище в горле запершило. — Я дам тебе еду и воду, но при одном условии. Альтаир не желал его слушать, но каждое слово тамплиера прочно оседало в памяти. — Ты должен рассказать, что произошло. — Я тебе ничего не должен. Собеседник криво усмехнулся и присел на корточки. — Кто ты без оружия, Альтаир? Подумай. Хорошо подумай. Ты здесь пленник. Единственное, что ты можешь сейчас сделать — рассказать нам обо всем. Ты можешь доверять нам, и мы поведаем тебе правду. — Ложь. — Альтаир, сейчас ты беспомощен, истощён и голоден. Мне кажется, на твоем месте ты должен вести себя послушно. М, как считаешь? — Я считаю, что вы и дерьма моего не стоите. Тот лишь покачал головой, тяжело вздохнул и почти прошептал: — Значит будешь голодать, пока не решишься. Альтаиру захотелось плюнуть тому в лицо, да только не успел, пока был такой шанс. Сейчас тамплиер гордо возвышался над ассасином, со всей силы сжав несчастный кусок хлеба в кулаке. Остатки упали на землю и были придавлены тяжёлой подошвой сапога. — Это же произойдёт и с тобой. Тот улыбнулся и оставил Альтаира в одиночестве. Он долго смотрел на злосчастный кусок, размышляя, что ему делаешь дальше. Выхода из этой клетки не было – как только ассасин касался её прутьев, комната окрашивалась в опасный красный цвет. Цвет крови. Сработали инстинкты, и ассасин потянулся к остаткам хлеба, неуверенно прикусывая хрустящий краешек. Как же жалко он сейчас смотрелся, думал он. Однако продолжал кусать хлеб, жадно прожёвывая каждый кусочек. Удовольствия он не получал, лишь чувствовал солёный привкус земли во рту, но продолжал давиться хлебом, будто ничего вокруг не существовало. Пить захотелось ещё больше, горло саднило и в носу неприятно покалывало. Он чувствовал себя униженным, этот чертов тамплиер был прав — он здесь пленник, беспомощный и истощённый. От своих же мыслей становилось тошно. Лучше бы его били плетью и вставляли палки под ногти. Так прошло несколько часов. У Альтаира в голове медленно складывался план: ему нужно было все тщательно продумать прежде, чем начать воплощать его в жизнь. Но план был — это самое главное. Было, на что опираться, была основа для действий. Пока что ему нужно было оставаться хладнокровным. Главная задача — выбраться из клетки, остальное он может продумать на ходу. Но что было за этой клеткой? Он не знал. Он напряг память и попытался воссоздать момент до того, как оказался здесь. Виски отозвались глухой болью, ладонь напряглась, по привычке попытавшись нащупать механизм скрытого клинка. Но он вспомнил, что орудия при нем нет, и это заставило его вновь запаниковать. Всего на несколько мгновений — он учился подавлять эмоции. — Я согласен, — еле слышно промолвил он, зная, что они все слышат. Они превосходят его, они следят за ним. Он чувствовал это кожей. Ожидание росло, в комнате становилось душно, как в саркофаге. По виску стекла капелька пота, и Альтаир поспешно вытер её, стараясь привести свои мысли в порядок. Нужно было думать о чем-то холодном, безмятежном... Как море. Ассасин сразу же представил себе хаотичные волны и солёные брызги, ему показалась слишком реальна мысль о том, что он сидит на берегу бескрайнего океана. Становилось страшно. Он не мог даже контролировать свои фантазии, настолько он был жалок. Бездонное море, пылающие брызги, водопад. Он буквально чувствовал на коже влажные капли и то, как постепенно поглощает его простор океана. Он захлёбывается, пытается всплыть наружу, но что-то тянет его вниз — глаза застилает чёрная пелена. Когда он очнулся от своих фантазий, перед ним уже стоял решительно настроенный тамплиер, держа в руках небольшую карточку. Она была металлической и блестящей, её концы были острыми, как клинки — Альтаир смог бы выхватить её из чужих рук и вонзить в тёплую плоть. Но это потом. — Вот видишь, Альтаир. Нужно было сразу соглашаться. Решётка открылась — половина дела сделана. Руки мужчины оказались довольно сильными — он грубо схватил ассасина, когда тот встал на ноги. Альтаир не пытался сопротивляться. Пока что. За дверями находилось настоящее безумие: высокие потолки, каких Альтаир ещё не видел (даже в храмах потолки хоть и были невероятно высокими, но не казались чем-то бесконечным), светящиеся, словно на ночном небе, светильники, мраморные и стеклянные витражи. Однако Альтаир не подал виду, что его это как-то удивляет. Первое, о чем попросил ассасин — кувшин с водой, который ему почти что тут же принесли. Он пил долго и жадно, не обращая внимания на людей, собравшихся вокруг. Почему их так много? Крепкий седовласый мужчина внимательно наблюдал за ним, и первая мысль Альтаира — вонзить острый клинок ему в горло, перерезать тонкую венку на шее и чувствовать, как медленно уходит жизнь из его тела. Эта мысль показалась настолько реальной, что ассасин готов был поверить в то, что это уже произошло. Мужчина попросил (нет, приказал) оставить их одних. Альтаир сглотнул, ощущая, что с каждой секундой все больше сомневается в своём новоиспечённом плане. Отсюда было невозможно выбраться: вокруг дверей наверняка стоит стража, со всех сторон за ними наблюдают, и любое его движение будет играть против него. — Итак... — мужчина подумал с минуту, тщательно подбирая слова. — Альтаир. Ты же понимаешь, что происходит, да? — Не совсем. — Посмотри на эту комнату, на потолки и на все эти вещи, — мужчина указал на несколько изобретений, в которых красиво отражались светящиеся сферы. — А теперь вообрази: ведь ты такого никогда не видел. Как думаешь, почему? — Яблоко. Вы думаете, я расскажу, где оно? — Альтаир, ты убегаешь от темы. Ассасин оглядел помещение. Неужели это все они создали с помощью Яблока? Это было невероятно. — Ведь мы находимся не в двенадцатом веке, согласись. — Вы думаете, я поверю в эту чушь про перемещение во времени? — Альтаир напрягся, а выражение лица собеседника не менялось. — Альтаир, ты же понимаешь, что это правда. Тебе придётся поверить. — Откуда вы знаете моё имя? — Я дам тебе ответы на всё, Альтаир, но сейчас вопросы задаю я, договорились? Альтаир не шевелился, все так же заглядывая в тёмные глаза мужчины напротив. А если это правда: он попал в далекое будущее? Вопросов стало только больше, голова снова предательски закружилась. Если он упадет прямо перед тамплиером — это будет позором. Ассасин сохранял равновесие. Этот мужчина врал, ему нельзя доверять. — Итак, Альтаир, я думаю, ты понимаешь всю серьезность ситуации. Мне нужно лишь, чтобы ты пересказал мне, как все произошло. — А что с этого мне? — он вопросительно выгнул бровь. — А тебе — свобода. И возможность продолжить своё... дело. На всеобщее благо. — Вы предлагаете... Мужчина коротко кивнул: — Я предлагаю тебе работать с нами, Альтаир. Только представь — ты изменишь мир. Второй раз. — Я ни за что не примкну к тамплиерам. Забудьте. Тот покачал головой, слегка улыбнулся. — Мы не твои враги. Времена меняются. — Я не стану этого делать. — Ты не стал бы этого делать тогда. Сейчас ты — другой человек. Человек вне времени, понимаешь? Альтаир, перед тобой сейчас столько возможностей! — Я поклялся своей жизнью, — он приподнял ладонь, показав обрубленный палец. — Я служу... — Ассасинам. Да, — мужчина кивнул, подтверждая его слова. — я знаю. Но твоя жизнь изменилась. Все твои братья уже лежат глубоко под землёй, а их кости слились с землёй. Желание вонзить клинок в его грудь стало сильнее. Прямо около сердца, чтобы он умирал долго и мучительно, а Альтаир услышал бы еле заметный шорох и хруст, ощутил тёплую струйку крови. И увидел, как окрашивается его белоснежная мантия в кроваво-красный цвет. Альтаир сохранял спокойствие. — Нет, вы вернёте меня назад. — Боюсь, это невозможно. Мы сами не до конца понимаем, почему это произошло. — Вы вернёте меня назад. Это не обсуждается, — медленно повторил ассасин, как будто тот не понимает его языка. Только сейчас Альтаир отметил, что тот разговаривает идеально, практически без акцента. Мужчина глубоко вздохнул. — Это может быть опасно, мы не знаем, как такие путешествия могут сказываться на... Ассасин одним быстрым движением вскочил с места и сжал ладонь на горячей шее тамплиера, заставив того неуклюже встать на цыпочки. Тот не задыхался, однако Альтаир мог в любой момент чуть усилить хватку — и мужчина бездыханно упал бы у его ног. Но пока что он был единственным, кто может ответить на его вопросы. — Аль...таир, — мужчина невесомо коснулся рукой его предплечья, готовясь в любой момент вырваться из сильной хватки. — не совершай глупостей. С тобой обращаются по-доброму. — Несколько часов держать меня в клетке — это, по-вашему, доброе обращение? — Такого больше не повторится, уверяю тебя. — Тогда прекратите болтать и сделайте уже что-нибудь. Мужчина несколько секунд переваривал услышанное. Как Альтаир успел заметить, размышлял тот долго. Однако он понимал, что перед ним стоит невероятно умный человек (вслух он никогда не скажет об этом). — Мы вернём тебя домой, но... — ассасин сильнее сжал ладонь, заставив человека подавиться воздухом. — ... перед этим тебе придётся поработать на нас. Хочешь ты того или нет. Ты же готов на что угодно ради Братства, верно? — И что вы предлагаете? — Ты рассказываешь нам все, что знаешь, выполняешь наши приказы, а мы думаем, как вернуть тебя назад. Идёт? — Даже ради Братства я не буду ручным зверьком тамплиеров. Мужчина попытался засмеяться, но вместо этого послышался сухой хрип. Альтаир чуть ослабил хватку, однако его рука до сих пор покоилась на шее. — Мы не тамплиеры. — Кто же вы тогда? — Те, кто вершит историю. Мы играем честно. Ты можешь доверять нам. — Вы вернёте мне оружие? — Да, вернём. И вернём возможность служить на благо свету. Альтаир осмотрелся, заметив, что прямо сейчас за прозрачными стенами стоят крепкие мужчины, готовые в любой момент ворваться в помещение и убить его. Жертва же держала одну из ладоней вытянутой, показывая, что пока что вмешиваться не нужно. Но стоит ассасину чуть крепче сжать пальцы у того на шее — он поднимет тревогу, и тогда... Впрочем, он знал, что тогда произойдёт. Поэтому он, выругавшись про себя, осторожно выпустил того из цепкой хватки. Мужчина прокашлялся, опуская ладонь и вздохнув. — Так ты согласен? Он обдумывал. Перед глазами всплыли образы Кадара и Малика. Он должен сейчас быть там — в Храме Соломона, однако он стоит здесь. Неизвестно, в каком времени, где все настолько изменилось, что трудно понять, где правда, а где галлюцинации. Но он понимал, что другого выхода не было. Если этот человек говорил правду, то все, что ему оставалось — подчиниться. Он продолжал твёрдо уверять себя, что это не предательство Братства. Он никогда бы не предал своё кредо. Он делает это, чтобы вернуться — ничего более. Альтаир не предатель. И никогда им не станет. — Да, согласен. __________________________________________ ¹ — с итальянского переводится как «Да, конечно». В диалоге между Эцио и Дезмондом слова или фразы, выделенные курсивом, изначально звучат на итальянском языке.