Сад на краю

Азалия думала, хотя бы на сегодня с потрясениями покончено. Оказалось – нет. Ещё один неприятный сюрприз коварно поджидал момента, когда она снимет пальто и приподнимет рукава, чтобы не намочить в процессе мытья рук. Первым порывом стало схватить мыло и попытаться оттереть красноватые причудливо завихряющиеся пятна. Вторым – бессильно опустить руки, ведь ожоги не смываются. Раньше Азалия наблюдала их мельком, не успевала и не старалась рассмотреть, привычно притворялась, что ничего нет. А теперь отчётливо видела рассыпанные по предплечьям рубцы. Из-да дарованных Порядком особенностей внешности даже они не выглядели жутко, уродливо, наоборот, по-своему гармонично вписывались в общую картину. Узоры, выведенные на руках куклы. Да, Азалия предпочла бы их прятать, но… Кто-то сделал это за неё. Кто? Как? И, главное, откуда взялись ожоги? Она не помнила. «Что ещё мне предстоит узнать о себе? Лучше бы ничего». Она тихо вздохнула, выключила воду, вытерла руки и вышла из ванной комнаты, тут же оказалась подхвачена под локоть Аламеей и отведена на кухню, где уже во всю соблазнял аппетитными запахами ужин: салат с йогуртом, запечённые с овощами куриные грудки и пока что ожидающие в стороне своего часа бисквитные пирожные. А в стаканах с нарядной гравировкой обнаружился пряный морс. За столом снова сидел принаряженный скелет, на другом стуле свернулся кот. В его ауре животные черты явно смешались с человеческими. «Возможно ли, что это оборотень?..» – Выглядит немного празднично, – отметила Азалия, занимая выделенное ей место. – День прощания и прощения как-никак. В некотором смысле мой профессиональный праздник, если отбросить религиозную мишуру и вспомнить, что он так-то про мертвецов. Да ты не смотри так растерянно – кушай. Поешь как следует и спать ложись: силы сами себя не восстановят. «Точно, это ведь сегодня. Что же, забытый бог, сейчас у нас есть кое-что общее». Пока Аламея дразнила кота кусочком курицы, Азалия размышляла о празднике, который никогда не отмечала. Для бога мольбы спохватившихся древних так и остались бесплодными стенаниями, а что насчёт душ умерших? Им правда есть дело до воспоминаний и отпущенных обид? Они правда могу застрять в мире живых? Существуют ли эти души вопроса не возникало: напротив сидел настоящий медиум. – Интересно, встретилась ли там бабушка с дедушкой? – пробормотала, пытаясь наколоть на вилку стручок фасоли. Аламея оставила в покое кота и посмотрела куда-то поверх Азалии. Белёсый глаз блеснул луной на чёрном небе. – Это невозможно. – Потому что того света не существует? – Потому что твой дед жив. Ты с ним, кстати, не так давно встречалась. Чуть не уронив вилку, Азалия поспешила положить её на тарелку и уставилась на Аламею, как ни в чём не бывало вернувшуюся к курице. Жив. Да как же, если родственники на похоронах присутствовали? Тут уже не она глаза закрывала! И на могиле ничего странного не видела. Но и тут заблуждалась. В её прошлой жизни вообще было хоть одно достоверное знание? – Когда воссоединишься с семьёй, узнаешь подробности. Поверь, они тоже не ожидали такого поворота событий, но недавно правда вскрылась. А что поделать? Умереть не значит сдохнуть. Я тоже иногда умираю, но жить это не мешает. Как бы странно ни прозвучали последние слова, им оставалось только поверить. Раз уж потом появится возможность убедиться, сейчас надо постараться не забивать голову ещё сильнее. И так болит, хотя стало немного терпимее. Из-за плохого самочувствия едва удавалось уловить вкус еды, сначала и вовсе кусок в горло не лез – пришлось себя заставлять. Не только чтобы не обидеть хозяйку – такая бы предвидела отказ и не тратила силы впустую, но и потому, что утром голодовка обязательно откликнется. – Спасибо за еду, всё было вкусным. Вам помочь убрать со стола? – Не стоит, лучше отдохни. В гостиной уже постелено, на полотенце всё нужное лежит. – Вы основательно подготовились. – На моё гостеприимство ещё никто не жаловался, – подмигнула Аламея, загружая посудомоечную машину. Ещё раз поблагодарив, Азалия поспешила воспользоваться предложением. Неловко оказалось обнаружить, что во «всё нужное» входили не только зубная щётка и одежда для сна: шорты и футболка, но и сменное бельё. К счастью, ощущение свежести после душа оказалось сильнее смущения. Хотя от телефона толку стало гораздо меньше, она достала из сумки шнур и поставила устройство на зарядку. Без этого отход ко сну ощущался неправильно, неполноценно. Постельное бельё едва уловимо пахло ладаном. Стало немного любопытно, почему именно этот запах окружал Аламею. Своеобразная дань образу или искренняя любовь? Что бы то ни было, сейчас ладан окутывал столь мягко и уютно, что и самой хотелось сделать его неотъемлемой частью жизни. Азалия полагала, что будет долго ворочаться из-за тревог и мыслей, но оказалась настолько вымотана, что уснула почти мгновенно. Увы, по ту сторону сна поджидала отнюдь не умиротворяющая пустота. Всё началось с вихрей. Яростных и пёстрых, как бензиновые разводы на луже. С воя ветра, смешанного с криками ужаса, скрежетом металла, грохотом обвалов. Симфония смерти. Симфония конца под почерневшими небесами. Азалия видела буйствующую природу и умирающих людей: в огне, в воде, в раздирающих плоть смерчах, от разверзшейся земли и разрушающихся домов, сходящих с гор снегов и камней. Видела моря и океаны, побелевшие от всплывших рыб, покрытую трупами животных и птиц безжизненную землю. Объятый хаосом мир стремительно превращался в руины. Стоя на пустыре перед огромной трещиной, она не могла высмотреть вокруг ни одного живого растения. Тишина и нестерпимо палящее солнце. Если пройти чуть дальше, можно наткнуться на иссыхающие тела. Никто не спасся. И речи не шло о каких-то последних людских поселениях, когда трупы не могли сгнить. Не осталось ни одного проявления жизни. Опустошение. Ужасающее, всепоглощающее опустошение. Горячий воздух сушил горло, можно подумать, что вдыхаешь песок. От сухости и яркого света болели глаза. Но тяжелее всего стало на сердце. От осознания: это не просто нарисованная воображением трагичная картина, а то самое будущее, к которому придёт мир, если не справиться. – Нет, – прохрипела Азалия, дрожащей рукой поднимая с земли сойку со сломанными крыльями. – Н-нет. Так не должно быть. Однажды планета обязательно вымрет. Вполне вероятно, что человечество сделает это раньше, так и не найдя новый дом. Однажды – хоть и невообразимо нескоро – потухнет Солнце. Жизни обязательно приходит конец, но… Пожалуйста, пусть он будет не таким. И наступит так поздно, насколько это возможно. Пожалуйста, бог, если ты правда продолжаешь присматривать за своим творением, защити его. Дай ещё немного времени, чтобы отвести беду. – Пожалуйста… Азалия почувствовала влагу на щеках и поняла, что уже не спит, а лба касались слегка прохладные пальцы, осторожно поглаживали самое больное место. И оттого становилось легче. Зажегся стоящий рядом торшер, стало видно сидящую в кресле Аламею и кружку на отодвинутом в сторону столике. Неуверенная, глупая улыбка сама собой возникла на лице. Какое облегчение! Находиться совсем одной в тёмной комнате после кошмара было бы слишком страшно, а искать общества даже кота не хватило бы смелости. – Неприятный сон, да? – задала риторический вопрос Аламея и убрала руку. – Чай с валерьяной. Выпей, – добавила, передав кружку севшей Азалии. – Вы тоже видели конец? – Она приняла чай и рефлекторно подула, только потом осознав, что жидкость не горячая – комфортно тёплая. – Ага. Разные концы, ведь будущее вариативно. – Вам было страшно? – Хм… Нет? – Аламея развела руками. – Сначала неприятно, да. Потом поняла, что меня это не коснётся. – А как же близкие? Вы о них совсем не переживаете? – Я их в любом случае переживу. Но к чему беспокоиться, если всё равно могу призвать их с того света? Впрочем, не хочу заставлять переживать подобное, иначе бы мы тут не сидели. Сложно понять такой подход и, наверное, нет необходимости. Не тот набор способностей. Отчасти хотелось позавидовать беспечности, лёгкому отношению к тяжёлым вещам, однако соблазн быстро перебивался пониманием: у каждой особенности своя цена, потому что сила – не дар. – Было ли время, когда вы считали иначе? – О, несомненно! До пяти лет я почти вписывалась в человеческие рамки нормальности. Опуская внешность, конечно. Всё изменила инициация. – Вы говорили, что вам пришлось умереть… – вспомнила Азалия. Обхватила поудобнее кружку и отпила ещё немного. Вкус чая оказался очень необычным, но приятным и уже этим отвлекал от тревожащих разум отголосков сна. – В первый раз, да. Была за городом, вышла погулять… И меня насмерть заклевала стая ворон. – Аламея провела пальцами по правой щеке вдоль трёх тонких шрамов. – Смерть решила убить меня, чтобы избавить от участи становления медиумом, да поздно оказалось: бессмертие уже пробудилось. Поэтому мы немного поговорили, когда я восстановилась, а со временем подружились. – Смерть – это тоже высшая сущность? Кивок. Азалия напряжённо сглотнула. Дружить со своим убийцей уже странно, но с высшей сущностью… Такое возможно? Порядок не оставил впечатление кого-то способного к отношениям, основанным на чувствах. – По большей части я дружу с её Тенью, но какая разница, если в итоге Смерть её поглотит? Да и на личность повлиять успела. – А что вы ещё знаете о сущностях? Какие вообще есть? – Не слишком много, потому что пока недостаточно заинтересована. Всего их шесть: Жизнь и Смерть, Пространство и Время, Порядок и Хаос. Все находятся гораздо выше представлений о добре и зле, поэтому, несмотря на имена и оказываемое влияние, являются нейтральной стороной. Они все – основополагающие части мироздания, на самом деле существующие везде, где присутствуют соответствующие явления. Можно сказать, они и есть явления. Не считая одной мелочи – искры разума. Как раз она может находиться только в одном месте и занимает предоставляемую Тенью оболочку. Ещё с искрой можно заключить договор, получить исключительные силы. Но, поверь, ценник там настолько конский, что за одну жизнь не расплатишься, ещё и на детей долг повесят. Я вот медиумом родилась именно потому, что родители в прошлом связались: одна со Смертью, другой с Хаосом. Не только сами по полной отработали, так ещё в новой жизни меченого ребёнка получили. Прозвучало чересчур невероятно, да поводов не верить снова не нашлось. Аламее нет причин врать, тогда как реальность непостижимо фантастична. Расскажи кто год назад о Мире Садов, Азалия приняла бы всё за выдумку, хотя не человеку с видениями в скептики подаваться. Однако Мир со своими чуждыми человеку законами существовал, так что и история родителей имела место. «Мир… Точно, я ведь хотела спросить о недавней помощи, как только снова встретимся». Воспоминания о заброшенной больнице отозвались холодком в коленях и страхом потери, способным перекрыть все прочие опасения и сомнения. – Той ночью – в пятницу – вы ведь специально подослали Люмьера, чтобы я смогла найти друга. Почему? Разве это имеет отношение к спасению мира? – Самое прямое. – Аламея отставила на стол опустевшую кружку. – Ты ведь уже знаешь, что он хранит в себе часть чужой души. Очень важную часть. И если он умрёт, её тоже не станет. Без этого всё ещё можно спасти миры, но наш – нет. Я, как ты, заинтересована именно в сохранности родного дома, вот и подсобила. – Спасибо. Понимаю, вы действовали из собственных интересов… Но для меня… Это важно в первую очередь не ради мира, а ради конкретного человека. Даже если такие приоритеты не верны. – Не забивай голову тем, что должно быть верным. Неважно, что на тебя взвалили, ты всё равно не творец, обязанный думать о всеобщем благе. Только то, что важно тебе самой, будет достаточной причиной двигаться дальше. Даже если эта причина – сварить варенье из своих ягод. – Наверное, вы правы. Просто… Это не совсем вписывается в то, чему учат, и потому, наверное, так сложно принять. Не считать чем-то жалким. – Те, от кого берут начало учения, тоже думают о собственной выгоде, даже если не могут признаться в этом себе. Жалко – прикрываться ложью и предавать себя ради того, в чём на самом деле не видишь ценности. А ещё жалко – совсем упустить время сна, – неожиданно добавила Аламея и лёгким толчком в плечо заставила лечь. – Засыпай-ка обратно. На этот раз ничего плохого ты не увидишь. И вновь осталось поверить и послушаться. После душистого чая сознание начала заволакивать светлая пелена, обещающая несколько часов настоящего спокойствия. Спокойствия перед новой бурей.

***

«Блядская ночь». Слабо пошатываясь, Рон вывалился из подворотни на ярко освещённую улицу. Костяшки пальцев саднило, на скуле наливался синяк, кровь из разбитой губы стекала на подбородок. Напиться в баре и подраться с такими же мудаками, для которых неправильный взгляд – достаточная провокация, история классическая. Особенно для этой ночи. От всего связанного с религией корёжило, но больше всего – от Дня прощания и прощения. Бессмысленный праздник лицемерия. День, когда он видел и вспоминал то, о чём никогда не просил, и даже не мог нормально напиться, чтобы избавиться от наваждений, становящихся всё навязчивей к ночи. Однажды он выберет умереть, лишь бы выкинуть из головы чужое дерьмо. Но не сегодня. Где-то глубоко внутри ещё держала оборону отвратительно упрямая часть, желающая жить. И вот для чего, скажите на милость? Дождаться момента, когда станет ещё хуже? Куда уж хуже, когда перед глазами и так краткими вспышками предстают танцы тошнотворных вихрей распространяющегося по миру хаоса. Рональд не знал. Как и не имел ни малейшего представления, куда теперь идёт. Может, домой, а, может, в канаве сдохнуть. Но вот уже в руке оказалась бутылка чего-то алкогольного, а ноги занесли на кладбище. В груди зародился совершенно нездоровый смех. Стирая с подбородка кровь, Рон расхохотался, окидывая взглядом могильные камни. А забытому богу и того не дали. Раздербанили на куски вместо того, чтобы земле предать. Какое прощание? Какое прощение? Бог нашёл покой отнюдь не благодаря им, а перед этим провисел между небом и землёй в затяжной агонии. – Долбоёбы, – процедил зло и отхлебнул из бутылки. Взгляд остановился на цветах, оставленных на чьей-то могиле. Белые цветы на белом снегу. Как знакомо. – Ну и когда же мы встретимся? Для чего себя беречь, а? – сам не знал, о чём говорил. Просто выплёвывал чужие мысли, раздражение, сожаления. Цветы… Вспомнить бы, какие именно остались там. Столь глупая деталь казалась чем-то важным. Возможно, только её и не хватало, чтобы ответить на вопросы. – Рон? – Он обернулся и увидел Розу. Улыбнулся шало, стоило ей подойти ближе. – А ты тут что забыл? – Да хуй знает. Пришёл. А ты? – Совершенно внезапно захотелось поболтать. Не с пустотой – с кем-то знакомым. И как же к месту попалась жертва для полупьяного бреда. – К бабушке заглянула… Что-то тебя совсем ведёт, давай-ка присядем. Смазано кивнув, Рон прошёл вслед за Розой до ближайшей скамейки и резко плюхнулся, чуть не пролив содержимое бутылки. С тихим смешком сделал ещё глоток, игнорируя осуждающий взгляд. – А знаешь что? Этот мир – грёбанная ошибка, которой и появляться не следовало. И неплохо было бы исчезнуть к хуям. – Ты, похоже, совсем ёбнулся, – мрачно откликнулась Роза. Хохот. – О, несомненно. Давно и капитально. – Эм… Слушай, я понимаю, что это не моё дело, – начала она встревоженно и, мягко отобрав, отставила в сторону бутылку, – но, может, не стоит это так оставлять? Сейчас медицина зашла достаточно далеко, есть смысл попытаться привести себя в хоть какую-то норму. Тебе ведь вряд ли хочется, ну… Отказываться от обычной жизни и прописываться в больнице. Я могу помочь разузнать о хороших врачах. – Когда ты так беспокоишься, то напоминаешь мелкую. – Кого? – Сестру свою. Азалию, – зачем-то уточнил Рон. Мало ли, за время отсутствия ещё кто-то появился. Роза промолчала. Он усмехнулся и достал из кармана сигареты, зажигалку. Здесь уже не помогут врачи. Выписанные таблетки делали свой максимум и не сказать, что хорошо справлялись. Регулярные сеансы казались припарками мёртвому. – К бабушке, значит, – прошептал, чиркая зажигалкой. – Ирен сильно ошибалась в одном: древние никогда не просили прощения, а в день ухода проклинали сильнее всего. Это потом… Натянули белые шкуры и заблеяли, выставляя себя жертвами. – Тебе-то до этого какое дело? – Да в общем-то никакого. Просто бог – тот ещё терпила. Лучше б вовремя сдох, пока никому хуже не сделал. Не было в божьей любви никакой благодетели. Именно она растлила древних. Именно она усугубила ситуацию, сгустила краски трагедии. Кровь каждой жертвы на руках бесхребетного бога, прикрывающего собственную никчёмность бесполезной и совершенно невзаимной любовью. – Я не верю во всё то, о чём ты бубнишь, однако даже если предположить реальность сказанного, сделанное не воротишь. Особенно по прошествии такого времени. Всё уже случилось. И что-то исправлять поздно. – Никогда не признавать ошибки тоже говно идея. – Так и ошибки не наши. Он пожал плечами. Кто знает, может, кто-то ещё поехал крышей и способен говорить за прошлое. Главное – зайти в правильную палату. – Знаешь, что значат ирисы? – спросил Рон, выпуская дым. – Нет. Цветы не по моей части. – Ошибку, которой нет прощения. Проёб, за который жизнь отдать не только мало, но и не получится. «Потому что нужно было сделать всё, чтобы помешать ему так поступить, но духу не хватило выкопать и выкинуть, хотя это не сделало бы хуже». – По-моему, тебя уж слишком заносит. Может, до дому проводить? – Не боишься? С ебанутых ж спросу нет. А этой ночью я особенно ни за что не отвечаю. – В крайнем случае я тебя вырублю. – Тогда не буду возражать. Веди хоть куда. Я сейчас ни одно направление не узнаю. «Странно, что она ничего не сказала про Азалию, – подумал, с трудом вставая. Несмотря на относительную ясность сознания, телу влитого алкоголя более чем хватило. – Это ж она… По цветам. И пристыдить её беспокойством… Было бы ожидаемо. Или на упоминание напомнить держаться подальше».