У Азалии остаток дня прошёл в молчании. Рон постепенно отходил от несостоявшейся встречи с Нериссой, а столкновение с Аламеей явно подпортило настроение, однако он всё равно быстро погрузился в учёбу. Выбрался только поужинать. Азалия не хотела мешать, да и сама больше была настроена на размышления, чем на разговоры. Даже перед сном ворочалась долго, прокручивая в голове события дня.
Азалия не понимала, зачем понадобились ирисы, ещё в таком красноречивом количестве, но после новостей заподозрила, что дело не столько в цветах, сколько в маршруте. Предстояло ли им тоже угодить в яму или всего лишь стать свидетелями – не хотелось ни того, ни другого. Остановки хватило, чтобы раз за разом возвращаться к самобичеванию. До смешного бессмысленному.
«Да, я не могла ничего поделать, ведь не вижу будущее. Но если бы раньше согласилась на инициацию? Может, тогда бы… Хаоса в мире уже стало меньше? И меньше погибло людей», – насколько глупо рассуждать о том, что «было бы, если…», настолько же сложно этого не делать. Ведь чтобы убедиться в своей вине, достаточно копнуть поглубже, притянуть за уши взаимосвязи, поверить в эффект бабочки.
Невозможность подтвердить или опровергнуть теорию позволяла придерживаться любой позиции, угодной тараканам в голове. Не вызывало сомнений, к какой склонялась Азалия, испытывающая угрызения совести за вечное бегство, трусость, а иногда и за само существование.
С относительным успехом от мыслей отвлекало покалывание в сердце. Не слишком сильное – бывало хуже, но неприятное, раздражающе. Выматывающее. Чем больше Азалия рассматривала видения, тем тяжелее становилось в груди, словно там что-то накапливалось, разрасталось. Это ощущение тревожило и вместе с тем казалось очень важным для инициации, из-за чего и нельзя было полностью пережить ту в четырёх стенах. Использование способности стимулировало изменения, всю суть которых ещё только предстояло узнать.
Хотя с одной стороны физическое состояние как будто улучшалось – даже полученные при встрече с Нериссой травмы почти полностью прошли за три дня, с другой – быстрее накатывала усталость. И требовалось всё больше времени для отдыха. Никогда Азалия не вставала так поздно, как в последние дни. Жаль, это почти не помогало уснуть.
Поскольку сон не шёл от слова совсем, имело смысл сходить заварить чай: тот в самом деле замечательно действовал. По пути на кухню Азалия заметила, что в кабинете горит свет, и не удержалась – свернула, заглянула. Там на вращающемся кожаном кресле сидел Рон и, отвернувшись к панорамному окну, просто смотрел в потолок, будто глубоко задумался, а на столе лежали альбома и карандаши. Азалия пару раз осторожно постучала о дверной косяк, но реакции не последовало.
«Времени уже много… Кажется, за последние дни он не спал нормально. Ложится поздно, встаёт рано. И выглядит уставшим. Завтра выходной… Может, удастся уговорить лечь уже и не вскакивать?»
Подойдя ближе, она смогла разглядеть на листе рисунок: букет белых роз. Красиво. И тревожно, стоило вспомнить о пропавшей Белой Розе. И цветах, разбросанных в кабинете Реда. Азалия перевела взгляд на Рона, а тот, всё так же её не замечая, теперь смотрел на город. Отрешённо, тоскливо. Как на что-то некогда важное, но теперь недосягаемое. Как, наверное, смотрел бы человек, получивший возможность увидеть жизнь, что продолжается без него. Будущее, в котором его нет, а другие – даже близкие – будто забыли о существовании.
Однако Азалию больше привлекла аура. Чем чище та становилась, тем лучше вписывалась в мир, словно растворялась в нём. Нечёткие границы доводилось встречать и ранее, но настолько плавный переход – нет. Хотя, может, дело в недостаточной насмотренности.
Азалия надеялась, Рон обратит внимание на её отражение в стекле, и никак не могла решиться дать о себе знать. Переминалась с ноги на ногу, кусала изнутри губы и тщетно пыталась не выворачивать пальцы.
Рон повернулся к столу и, кажется, только тогда вернулся в реальность. Удивился при виде Азалии, нахмурился, глянув на руки. И потянулся через стол, накрыл пальцы своими. Дрогнув от неожиданности, Азалия неловко улыбнулась и расцепила руки, положила ладони на столешницу. Они давно не те, кем были раньше, но почему, находясь так близко, она раз за разом чувствовала, будто детство не ушло полностью?
– Готова ли ты выслушать, если на этот раз я расскажу историю, в которую сложно поверить? – Рон первым нарушил молчание.
– Готова, – уверенно ответила Азалия. Даже если история окажется жуткой, нужно справедливо отплатить за оказанное доверие. И ещё… Попытаться понять друга, постараться узнать лучше, что у него на уме и на сердце.
Криво усмехнувшись, Рон кивнул в сторону дивана, предлагая присесть, а сам подобрал со стола карандаш и начал что-то дорисовывать, кажется, не столько с целью доработать рисунок, сколько пытаясь справиться с волнением. Азалия села и стала тихо ждать, терпеливо давая возможность собраться с мыслями.
– Помнишь, в детстве я рассказывал про сны? Странные и реальные, где будто бы я, но не совсем?
– Да. А ещё там были другой мир и сад. – На самом деле Азалия плохо помнила детали, но начала предполагать, что здесь как-то замешан Мир Садов.
– Были. И есть. Хотя заметно изменились. Эти сны продолжаются, и я почти уверен – являются чем-то большим. Не могу это объяснить, просто чувствую. И с одной стороны, хочу, чтобы оно прекратилось, но с другой… Кажется, будто для меня это станет точкой невозврата. Что эти сны прекратятся только тогда, когда я совсем отъеду. Раньше-то они случались чаще, а тот я казался менее ебанутым. Кажется, моя ёбнутость – просто тень его. А ещё у него какие-то странные навязчивые мысли.
Рон потянулся к зелёному карандашу и ненадолго отвлёкся от рисунка, глянул на Азалию, будто убеждаясь, что на её лице нет осуждения, недоверия, ядовитого скепсиса. Она же старалась сохранять внешнее спокойствие и не сбить с мысли нахлынувшими эмоциями: тревогой и жалостью.
– Этот псих помешан на букетах, из-за чего иногда я сам слишком много о них думаю. И о том, что должен существовать какой-то идеальный. Господи, что за бред. – Он громко вздохнул и провёл по лицу рукой. – Для меня – бред, а для него – смысл жизни. Какой-то хуёвой жизни. Там вечно вокруг валяются вялые цветы, а ещё этот блядский нож – каждый раз хочется выкинуть. Вот чувствую: это настолько опасная хуйня, что рядом с ней и дышать не стоит. Но ничего поделать не могу. А ещё дом там – мечта сюрреалиста. Или хреновая генерация в нейросети. Вот вроде знакомые образы, но всматриваться начнёшь – крыша поедет. А знаешь, что ещё? – Рон резко выпрямился. Пристально посмотрел на Азалию. И с нервным смехом откинулся в кресле. – Да, я был уверен, что никакой это не сон, но потом там появилась ты. Недавно совсем: неделю назад. Тоже очень реалистичная. Но откуда тебе там взяться? И что же, значит, все прошлые ощущения оказались неверны? И эта хуйня реально просто отражение того, насколько именно я чокнулся? Я просто хочу уже удариться о дно, чтобы падение наконец остановилось.
При упоминании себя Азалия вздрогнула, напряглась. Для неё это стало последним гвоздём-подтверждением: Рон точно иногда видел Мир глазами Реда. Не просто сны о Мире, созданные общей частью души – достоверные в плане образов, но не отражающие реальные события, а именно жизнь Реда. Связь Отражения и садовника оказалась пугающе тесной. Отсутствие одной стороны точно скажется на другой. Полное помешательство одного неминуемо затронет другого. Раздробленная душа всё ещё является одной сущностью если не сознанием, то состоянием.
– Я ничего не понимаю и устал. – Рон закрыл глаза. – В том числе от молчания. Врачу такое не расскажешь: тут уж и в дурку попасть можно. Кому-то из окружения… С детства понял – бесполезно. Спасибо, что выслушала. Может, так сознание продержится при мне на день дольше.
Не в силах отвести взгляд от измученного профиля, Азалия нервно сжимала край футболки, колеблясь. Стоит ли рассказать правду? Поможет ли это Рону или добьёт? И… Как не упомянуть при этом о своей цели, роли? «О, знаешь, то место – реально другой мир, а я действительно туда захаживаю, потому что должна каким-то образом спасти», – прозвучит сомнительно и почти издевательски. Но и как есть оставлять не хотелось. Рон имел право знать что видит – это такая реальность, а не картины авторства воспалённого разума. Оставалось поверить, что он и сейчас не станет задавать лишних вопросов.
Азалия медленно, всё ещё сомневаясь, поднялась с дивана и подошла. Провела по растрепавшимся волосам рукой и положила её на плечо. Рон открыл глаза, вопросительно приподнял брови и едва заметно кивнул.
– Это относится вещам, о которых я пока не могу много рассказать, но твои ощущения верны: ты видишь другую реальность. А моё появление… Скажем так, связано со способностями. Прости, что даже там убежала, – добавила тихо.
– Было бы за что. Я за свои-то действия не всегда отвечаю, а за его – тем более. От таких ебанавтов бежать не только можно, но и нужно.
– Я не хочу продолжать убегать. Понимаю, иногда это жизненно необходимо. Тем более с моими навыками самозащиты. Но по возможности хотела бы научиться этого не делать.
Была ещё одна причина: на примере Реда Азалия поняла, что, конечно, когда сторонится один человек – да, пустяк, хоть и обидный для кого-то, но если явление становится массовым… Можно дойти и до трагедии. Личной или повальной – тут уж как повезёт. Однако Азалия не хотела из-за трусости и неведения стать одной из причастных. Да и, чего греха таить, самих трагедий тоже не хотела.
Рон с усмешкой накрыл руку Азалии своей. Момент не располагал к радости, и всё же хотелось нелепо улыбаться, чувствуя тепло. Слишком мало прошло с момента, как Азалия в панике пыталась согреть замерзающее тело.
– Тогда ты не убежишь, если сейчас я обниму тебя? – спросил очень тихо: на грани с шёпотом. А взгляд казался одновременно просящим и сомневающимся.
Вместо ответа Азалия сама обняла Рона. Порывисто – не давая себе времени вспомнить о неуверенности и стеснении, порождённом прошедшими годами. В детстве объятия были делом естественным, само собой разумеющимся. Сейчас по ряду причин считать так не получалось.
– Я ведь говорила, что хочу остаться рядом. Особенно если от этого есть толк.
– Его больше, чем ты думаешь, – глухо подтвердил Рон. – Больше, чем следовало бы.
Азалия бледно улыбнулась и погладила по спине, попутно наблюдая за тем, как при движении колебалась золотая нить, продолжая всё сильнее вплетаться в ауру. Она вполне себе представляла, насколько сильное оказывает влияние. Дело, конечно, не в ней самой, а в цветке рододендрона и отметке Порядка, но кто ещё сможет поместить их рядом?
Слегка наклонившись, Азалия почувствовала, что от волос пахнет сигаретным дымом и мятным шампунем. Первое ей не нравилось, и Рон, похоже, это заметил – старался в её присутствии не курить. Да и в целом вёл себя приличнее. Хотя в университете они и не общались, иногда Азалия наблюдала со стороны. Недолго, чтобы не попасться. Успела застать и ругань, и ссоры, и пару драк. Если бы не дружба, ни за что бы не приблизилась к такому человеку.
Вспомнилась первая встреча после долгой разлуки: банальное пресечение в коридоре, во время которого Азалия успела только застыть в изумлении, запаниковать и убежать. И за всем этим не смогла заметить радость от возвращения. Ведь в глубине души скучала и ждала. Ведь пятнадцать лет назад долго плакала и никак не могла привыкнуть, что дорогого друга больше нет рядом. Мечтала о том, как крепко будет обнимать при каждой встрече и какой счастливой станет, узнав, что больше ему не нужно уезжать.
– А что ты почувствовал, подумал, когда мы снова встретились? – поинтересовалась и ощутила напряжение под пальцами.
Не разжимая рук, Рон поднял голову и посмотрел в глаза. Судя по лопнувшим капиллярам, синеватым кругам, точно пора сворачивать разговор и отправлять спать.
– Желание подойти и растерянность, когда ты убежала. Думал, надо хотя бы поздороваться, а там уж как пойдёт. Да вот… – Всего на миг промелькнуло на лице удручённое выражение, отдаваясь укоризненным уколом в сердце. – Никак не пошло. Тогда я решил: раз одним видом такую реакцию вызываю, лучше первым не приближаться. Подождать, пока осмелеешь. Или забить на саму идею однажды поговорить… Последнее так и не получилось. А что насчёт тебя? – успел спросить до того, как Азалия начала извиняться.
– Я… Кажется, и подумать толком не успела. Очень удивилась, когда увидела. Успела заметить ауру, которая, вопреки надеждам, стала только хуже. Испугалась этого. И возможных вопросов. Убежала, не успев подумать, что так ещё сильнее загоню себя в угол. А ведь будь я как Роза… Будь я хотя бы нормальной – порадовалась бы возвращению, поинтересовалась бы: как дела, надолго ли здесь. В итоге детали узнавала у Серины.
– Пожалуй, не буду пересказывать, как на самом деле отреагировала Роза, – фыркнул Рон. – Сделай ты так же, я бы конкретно охуел от таких перемен.
– Она тебя обматерила?
Посмеиваясь, Рон высвободился из объятий, встал и как маленькую похлопал Азалию по голове, коротко ткнул пальцем в кончик носа.
– Можно и так сказать. А тебе, мелочь, не пора ли спать?
– Вообще-то я тебя на полгода старше, – буркнула Азалия и по-ребячески насупилась. – И хочу задать тот же вопрос: спать не пора? У тебя синяки под глазами – просто космос!
– Ого, как мы заговорили! Ты ж на кухню шла? Вот посидим там вместе, а потом пойду спать.
Азалия театрально вздохнула и отправилась заваривать чай на двоих. Сон после этого долго ждать не пришлось, а новый день, казалось, обязательно станет лучше предыдущего. Просто потому, что ведь должны иногда у неурядиц выходные быть.
Нет.
Снова встав поздно, – с ещё большим трудом, чем вчера, – Азалия отправилась греть завтрак, потянулась за кружкой… Волна боли пробежала по телу, в глазах потемнело. В следующее мгновение Азалия уже сидела на полу в окружении осколков и хватала ртом воздух. Так сильно вцепилась пальцами в грудь, что если бы не ткань, то разодрала бы ногтями кожу. Тяжесть в сердце стала слишком сильной, будто нечто разрослось внутри и теперь пыталось вырваться наружу. Пробить путь через лёгкие и рёбра, превратить все внутренности в кровавую кашу.
– Что случилось? Эй!
Почувствовав руки на плечах, Азалия попыталась сфокусировать взгляд на Роне. Почти до паники испуганном. Будто она знала ответ… Однако нужные слова сами слетели с губ:
– Так надо… Мне нужно… Это пережить… – выдавила на грани слышимости. – Не вызывай скорую… Не поможет…
Азалия свернулась и не смогла сдержать стон. Тело переставало слушаться, а сердце… Сердце застывало, словно обращалось в кристалл. Ещё раз тихо всхлипнув, она потеряла сознание.
***
Тихо. В такой тишине по ушам бьёт даже дыхание. Если оно есть. Впрочем, не было и тела, как и любой другой формы, в которую можно облечь конкретное «я». Невидимая искра разума с ролью безмолвного наблюдателя – вот и всё, что осталось от Азалии в этом пространстве. Пустом и светлом. Хотя откуда взяться свету, если нет источника? Да и куда её занесло? Сложность задать вопрос заключалась не только в отсутствии рта, но и какого-либо собеседника.
Вокруг рассыпались мелкие искры, постепенно формируя множество граней. Картина начала складываться. Азалия узнавала в окружении Сердце Мира, что, по ощущениям, проходило через момент зарождения. Как только сформировался центральный кристалл, свет сжался, обретая приют в его нутре. Снаружи остался океан плавно покачивающейся тьмы.
«Бездна», – узнала Азалия, хотя никогда не видела ту вблизи.
От центра раскинулась вокруг паутина мерцающих нитей. На тех вырастали кристаллы, сливаясь в единую поверхность, что в итоге стала землёй. Мира Садов. Пока серой и безжизненной: ни растений, ни домов. Часть Сердца осыпалась, осколки стали озером, а от него по миру разлились реки-сосуды. С земли сошла серость, на центральном острове пробились первые ростки.
Сначала зацвели белые и красные ликорисы, следом – ирисы. А после всё Сердце покрылось буйной зеленью, Мир же – садами. Без растений и с домами, больше похожими на склепы. Вместе с первыми духами появились растения в самом близком к Сердцу саду, точками-вспышками возникли врата. Через одни ушёл Фиолетовый Ирис, а вернулся уже в компании мужчины: смуглого, с красными волосами и в белых одеждах. В нём Азалия узнала Амала – первого садовника.
Картина пошла рябью. Когда помехи исчезли, вокруг был уже не Мир, а пространство внутри Сердца. Знакомый зал, где сейчас перед Порядком стоял Амал. Скрестив на груди руки, он смотрел на высшую сущность с вызовом и уверенностью, свойственной только мертвецам и бессмертным.
– Ваша идея – один сплошной изъян, – заявил Амал кристальной статуе со своим лицом.
– Объяснись, если хочешь, чтобы я с тобой согласился, – равнодушно откликнулся Порядок.
– Какой смыл отдавать сады духам, которые ничего не смыслят в том, что происходит в соответствующих мирах? Ваш так называемый эксперимент на том и закончится, потому что долго они с такой «поддержкой», – нужно быть глухим, чтобы не заметить вложенную в слово насмешку, – не протянут. Они не способны почувствовать и понять конкретный мир, а самый большой крах встретят в момент, когда рассредоточат внимание по многим. Если цель вашего эксперимента – жизнь, то почему бы не продлить её насколько возможно?
– И у тебя есть вариант?
– Раз уж мы всё равно оказываемся здесь, так позвольте нам – Создателям – и дальше следить за своими мирами, но уже отсюда. Если наши миры воплощены в садах, то что мешает нам стать садовниками?
– Отработанному материалу нет веры. Ты ушёл мирно и не держишь зла на свои творения. Но можешь ли утверждать, что мир сможет беречь тот, кто затаил обиду?
– О, вы смеете рассуждать о чувствах? Ещё и чужих? – картинно удивился Амал. – Смело-смело. Для сущности, не способной эти самые чувства испытывать. Я бы даже сказал: нагло. Так позвольте же мне – наглому чувствующему смертному – спросить: у вас правда нет способа решить эту проблему? Или просто лень менять изначальный план? Так, постойте, откуда вам знать о лени? Это удел низших.
Порядок задумался, Амал продолжал смотреть прямо и дерзко, а Азалия не могла определиться: ужаснуться или восхититься его поведению. С другой стороны, ей в момент встречи тоже скромности не хватало.
– Способ есть, – наконец ответил Порядок. – Если стереть память, оставив только суть, всё ещё связанную с миром и желающую его хранить, оставленные жизнью следы не станут проблемой.
– Тогда на том и порешили?
– Ты так говоришь, пока помнишь. Пока тебе не всё равно на мир. Но разве для тебя сделка не потеряет смысл, если забудешь всё? Разве это не то же самое, что стать стражем чужого детища по чьей-то указке? Сущность будет принуждать тебя следить за садом, к которому у тебя нет привязанности, сформированной жизнью.
– Сказал камень, – отмахнулся Амал. – Чувства устроены гораздо сложнее, чем вы думаете. Особенно чувства родителя к ребёнку. Вы всегда успеете вернуться к изначальному плану, так давайте перестанем тянуть время и проверим на деле, кто из нас оказал прав.
Повинуясь жесту Порядка, в зале появилась Красная Ликорис. А картина вновь покрылась мерцающей рябью.
***
Сад-темница ничуть не изменился с первого визита, оставаясь, возможно, самым красивым местом в мире, но с каждым разом всё больше пугал Белую чем-то неуловимым и очень тревожащим. Чётким чувством несоответствия: в голове не укладывалось, как среди прекраснейших цветов могут срезать плоть, как душистая сладость раз за разом переплеталась с тяжёлым металлическим запахом крови. Так не должно быть! И это не считая того, что никто не заслуживал подобного отношения!
Белая ошарашенно смотрела на Безымянного и отказывалась верить услышанному. Не знала, что ужасало больше: бессовестность детей или смиренность Создателя. Как они посмели превратить бога в инструмент? Почему он продолжал их любить, несмотря на все испытываемые страдания? Он чувствовал, как свои, раны детей и кровь, пролитую ими в войнах, борьбе за власть и богатства, во всех актах бессмысленной жестокости. Он позволял ставить на себе опыты, истощать бесконечными молитвами. И оставался никем. Ему даже не удосужились дать имя, зато от души забирали плоть и кровь! Его не желали знать в лицо, хотя весь мир пропитан божьей благодатью так сильно, как ни один другой.
– Почему ты всё ещё здесь? – повторила свой вопрос Белая, но в этот раз голос дрожал не от слёз, а от злости.
В этот момент она почувствовала то, что не должна была. Ни при каких обстоятельствах. Поняла, что однажды может не выдержать и нарушить правило невмешательства. В конце концов, последствия визитов – вопрос времени, ведь невозможно, чтобы
он не заметил переходов. Если уж придётся однажды отвечать, так хотя бы за что-то существенное, а не за любопытство. И потому Белая чувствовала: всё ближе момент, когда она перестанет быть простым наблюдателем. И может даже вспомнит… Что значит отобрать жизнь.
– Потому что в ответе за своих детей.
– Они никогда не научатся ценить то, что имеют. Не ответят тебе той же любовью. Давай уйдём! Я не проводник, но могу привести его к тебе.
– Куда уходить? В могилу? – Создатель отвёл взгляд. На самом деле он отлично понимал Белую, но всё ещё пытался отвернуться от правды и повернуться к детям.
– В Мир Садов. Да, здесь не останется бога, но это не значит, что пропадёт всё влияние. Ослабнет, да. Но ты всё ещё сможешь следить за этим миром, помогать ему. И забудешь всё плохое, что произошло в жизни.
– Но также забуду хорошее?
– А оно было?
Белая не собиралась давить на больное и издеваться, колкие слова слетели сами – хотя с Безымянным она старалась показывать свою мягкую сторону, до конца натуру не скроешь. Создатель потупил взгляд и промолчал.
– Пожалуйста, пошли, пока не стало слишком поздно, – взмолилась, в порыве хватая за руку. Безымянный отступил, но не высвободился.
– Даже с тем, что ты сказала… Это ведь правда: мой уход отразится на состоянии мира? Он почувствует исчезновение благословения?
– Да… Уйти бесследно… Не получится, – признала с сожалением. – Твоё непосредственное присутствие слишком ощутимо.
– Тогда я не могу уйти. Буду оставаться с детьми до последнего. – Безымянный отдёрнул руку и печально посмотрел в глаза Белой. – Лучше умру от их руки, чем покину.
– Я буду надеяться, что однажды услышу другой ответ.
Белая бледно улыбнулась и исчезла: на сегодня её время в этом мире закончилось. Однако, продолжая нарушать правила, она обязательно явится снова. Пока не станет слишком поздно. И потом тоже.
