Мир не собирался терпеливо ждать, что Белая пройдёт по нему и соберёт мощи. Пока она добиралась до одного места, в другом их могли украсть или отобрать силой, а иногда и там, куда держала путь. И, достигнув очередного города, Белая находила выжженную землю или загибающийся без мощей народ. Бывало и такое, что приходила она в разгар битвы и, не имея возможности подобраться к мощам, – возможности магии удручающе не безграничны – была вынуждена наблюдать за кровавой бойней в ожидании конца.
Ужасаться получалось всё хуже: моральных сил почти не осталось. Белая всё ещё сочувствовала людям, но уже… Не так ярко. Фоново. Сердце всё реже болело за них и всё чаще – за Родона, вынужденного всё чувствовать. В том числе усилившуюся агонию тех частей мира, где его не стало.
Утешением становились мысли, что осталось недолго. По мере наполнения мощами по стенкам сферы расползалась краснота. И вот она захватила треть, половину, две трети… Хотя по ощущениям путешествие занимало вечность и займёт ещё столько же, на самом деле однажды оно подойдёт к концу. Обязательно подойдёт. Либо Белая покинет мир, похоронив Создателя, либо погибнет при очередной попытке добыть его часть.
В этот раз Белой повезло оказаться в стране, которая успешно присвоила часть мощей, и теперь столица праздновала триумф. Атмосфера праздника едва ли скрашивала и унылую серость севера, сохранившуюся с былых времён, и апокалиптичное настроение мира. Больше походило на пир во время чумы и пляски на могиле.
Вывешенные украшения будто и вовсе не добавляли красок этому серому городу под серым же небом. Здешний народ принадлежал ночи и не любил солнце, поэтому Создатель позаботился, чтобы оно появлялось как можно реже. Белая посмотрела наверх, совершенно не беспокоясь о спавшем капюшоне: своей бесцветностью она походила на местных жителей. Она, как цветок, тосковала по солнцу, хоть и любила больше рассеянный свет.
– А, извините, – раздался рядом мужской голос, а плечо слабо заныло от удара.
Засмотревшись, Белая не заметила идущую рядом компанию, и попала под руку особенно сильно жестикулирующему человеку. Можно было принять извинения и разойтись, но захотелось побольше разузнать об обстановке от местных. Удастся ли узнать у них что-нибудь интересное?
– Всё в порядке, но… – Белая окинула окружающих недоумённым взглядом. – Почему здесь так оживлённо? Я просто… – Она схватилась за предплечье, смущённо опуская голову. – Мой родной город далеко, и пока я была в пути, кажется, что-то успело произойти. Такое важное… Вы не могли бы рассказать?
– Рассказ займёт некоторое время. Парни, вы же не против, если нашу компанию разбавит такая симпатичная путница?
Их было трое: нескладный юноша с белыми волосами, высокий блондин с очень уж выразительными скулами и примечательный для этих мест брюнет, более, впрочем, ничем не выделявшийся. С последним и говорила Белая. Спутники ответили ему согласием, представились, но в памяти так и остались «Первым», «Вторым» и «Третьим».
– Не согласитесь ли дойти с нами до таверны? Мы угощаем! Чего обсуждать на улице? И вам наверняка с дороги хочется присесть.
– Буду рада воспользоваться вашей любезностью, – с улыбкой ответила Белая и нервно сглотнула в момент, когда на неё никто не смотрел.
Пить в этой стране – последнее, чего ей хотелось, но придётся, раз решила сойти за свою. Ксенофобия в мире с каждым годом лишь усиливалась. Если выдать себя, в лучшем случае не захотят говорить, в худшем – сдадут страже как возможную шпионку.
В просторном, но тесном из-за количества посетителей помещении стоял непрерывный гул, а в воздухе витал металлический запах, да такой сильный, что Белой пришлось задержать дыхание, лишь бы не начать чихать. С трудом протискиваясь через излишне подвижную толпу, они всё же добрались до свободного столика и подозвали разносчицу. Белая, сославшись на незнание местного ассортимента и отсутствие предпочтений, оставила выбор на вкус спутников.
В ожидании заказа Третий – брюнет – начал рассказ с причин короткой войны. Затирал что-то о недобросовестности другого народа, о полученном священниками откровении и мудрости правителя, сумевшего связать одно с другим и принявшего тяжёлое, но важное решение во благо подданных. Второй иногда поправлял и дополнял рассказ, а Первый просто слушал, то и дело ёрзая на стуле нетерпеливо смотря по сторонам.
Заказ принесли быстро. Этот народ питался кровью, поэтому ничего удивительно, что поставленные на стол четыре деревянных кубка были наполнены именно ею. Продолжая слушать рассказ, Белая пододвинула поближе свой и постаралась не скривиться. С любым другим народом тусклый свет помог бы хоть немного скрыть выражение лица, но этот хорошо видел в темноте. Самое ужасное: от крови едва-едва веяло божественной энергией. Стоило это осознать, как к горлу подкатила тошнота.
«Нет. Держись. Кровь точно не его. Как-то с ним связана, но не его», – твердила мысленно, будто акт распития крови сам по себе давался легко.
– Сегодня в храм доставили мощи, так что ночью у аристократов будет большой праздник. – Третий уже опустошил свой кубок и ждал новой порции.
– Завидую им… – Первый поджал губы, обхватив кубок двумя руками и что-то рассматривая на дне. – Нам-то святой крови всего ничего выделяют. Это сегодня вот в честь праздника во всё капают, а обычно… – Он шмыгнул носом и насупился. – А они вот сегодня свежую на новых мощах настоят. И пить будут, сколько захотят.
– Нам тоже вскоре достанется больше.
Второй успокаивающе похлопал его по спине, но Первый продолжил хмуро вглядываться в дно. А у Белой мурашки по спине пробежали от накатывающего осознания. И вновь захотелось выплюнуть всё выпитое. Мало того, что кому-то пустили кровь, в ней ещё и лежали мощи Родона! Да даже если в этом кубке была всего капля, менее отвратительной ситуация не становилась.
«Как бы то ни было… Я убедилась, что мне нужно в храм. После завершения праздника».
Оставшуюся кровь Белая допивала с таким трудом, что пересиливать себя приходилось ради каждого глотка, а стоило покинуть компанию и добежать до безлюдной подворотни, как её всё-таки стошнило. Организму-то всё равно было, что расщеплять, но вот морально переварить не получилось.
«Размазня, – пристыдила себя Белая. – Как плоть внутри носить, так это ты можешь, а как выпить кровь, которая с ней контактировала…»
Она зажала рот, подавляя новый позыв. Желудок уже пуст, ему разве что от себя избавиться осталось. Белая достала из кармана платок и вытерла губы. Мерзко. Мерзко. Мерзко. От себя. От окружающих. От всего мира. Бесцельно шатаясь средь толпы, Белая пыталась унять разбушевавшийся внутри шторм. Ледяные волны бессильной злости сталкивались с обжигающими волнами ядовитой ненависти. Дух не должен желать зла ни одному миру, но здесь единственным источником добра служила любовь к Создателю. Её хватало, чтобы двигаться дальше. И только. Понять и простить народы Белая не могла и не сможет. Искренне желать им лучшего – тоже.
Обычно для кражи Белая ожидала покрова ночи, но этот народ засыпал в самые светлые часы дня. Чтобы снизить градус отвращения ко всему сущему, она нашла тихий всеми забытый угол в городском парке и просидела там.
Если бы только это можно было назвать отдыхом… В моменты покоя на Белую могли накатывать воспоминания о пережитом в пути, как это произошло и сейчас. Её тело слишком слабо и уязвимо, чтобы играть в спасителя. Её магия слишком несовершенна и ограниченна, чтобы с лёгкостью преодолевать препятствия. Казалось бы, какие могут быть препятствия для того, кто способен перемещаться и становиться нематериальным? Нет ничего проще, чем сбежать! Но это не так, если для применения магии нужно соблюсти условия. Если даже с подпиткой из Мира силы способны истощиться настолько, что Белая становилась беспомощной, пока они не восстановятся.
Поэтому в реальности её не раз засекали, пытались поймать, ловили. Ей приходилось носиться по городам, лесам, болотам, пустошам. Прятаться, задерживая дыхание и вздрагивая от каждого шороха. Она бродила по канализациям и плутала в зачарованных лабиринтах, где приходилось сталкиваться не только с ловушками, но и с воскрешёнными глубинными страхами. Её бросали в темницу, заковывали в кандалы, ломали ноги. Постепенно начинало казаться, что спокойная жизнь – выдумка, иллюзия, в которую она больше никогда не сможет вернуться. Перерождение способно стереть память, но сотрёт ли она раны, нанесённые душе?
«А мне ещё расплачиваться с Порядком… Будет ли ему толк от поломанного инструмента? Мне же лучше, если нет».
Белая не могла расправить плечи, выпятить грудь и с гордостью заявить, что, несмотря на все трудности, ни разу не сомневалась в сделанном выборе, не пожалела. Сомневалась. Пожалела. Не раз думала о том, как бы всё сложилось, если бы она не нарушала правила, не влюбилась, не ввязалась в эту авантюру. Но упрямо продолжала путь вопреки всему, не находя поводов для гордости в неспособности вовремя сдаться. Упрямство, смешанное с любовью, сгубило Родона. Сгубит и её.
«Но пока мне нужно не дать сгубить себя в этой махине», – подумала Белая, стоя перед мрачным и величественным зданием, больше похожим на готическую обитель тёмных магов, чем на храм.
Празднование стихло, город спал, и хотелось верить, что большинство служителей, утомлённых насыщенной ночью, – тоже. Сердце бешено стучало. Страшно. С каждым разом проникать в хранилища становилось всё страшнее, ведь Белая имела всё больше представлений о последствиях, что способна повлечь за собой даже единая ошибка. Страшно, но обратного пути нет, и Белая прошла в храм.
Глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к глубокому мраку. В царящей внутри тишине хотелось не только задержать дыхание, но и остановить сердцебиение, вот только этого Белая не умела. Не так важна разносимая по организму кровь, как магия, перекачиваемая тем же органом. Нарушение её потоков способно привести и к смерти. Осторожные шаги эхом отдавались от стен и казались слишком громкими, а размеры здания не позволяли пройти весь путь до хранилища в нематериальной форме. Поэтому Белая часто останавливалась и вслушивалась, вжималась в холодные стены, постоянно оглядывалась.
Холодное тёмное пространство давило. От разносимого сквозняком запаха крови накатывала дурнота, и, что ещё хуже, он становился сильнее по мере приближения к хранилищу. Сильнее настолько, что больше не помогало остановленное дыхание. Белая отчётливо ощущала металлический привкус на языке. Стойкий, въевшийся.
Места, которые Белая называла хранилищами, могли выглядеть по-разному. Где-то это были настоящие сокровищницы, ещё и заваленные ныне почти бесполезными реликвиями, в других лежали только мощи, опутанные клубком чар. Однако она ни разу не сталкивалась с тем, что поджидало здесь.
Огромная комната была заставлена рядами бочек, над которыми висели нанизанные на металлические крюки животные и люди, отличные от местного вида. Постоянно слышался многократно отразившихся от стен звон капающей с них крови.
Белая старалась не смотреть ни по сторонам, ни вверх, двигаясь вдоль нити божественной силы. Внушала себе, что звук – от протекающей крыши, а запах – всего-то металл. Обычный. Не красный и жидкий. И старалась не думать о том, что некоторых точно повесили живём. Если не большинство. Чтобы кровь впустую не тратить. Делала вид, что не слышны затихающие стоны самых стойких.
Так она достигла центра комнаты, где на пьедестале стояла золотая чаша. К ужасу Белой, висящее над ней тело смогло открыть мутные глаза. Шевельнуло рукой, будто желало схватить, но с такой высоты не дотянуться.
– Не местная… – прохрипело тело слабым голосом. – Сними… Спаси…
Белая нервно отшатнулась, чуть не упала с пьедестала и резко опустила голову. Почему в такие моменты затихала ненависть к миру и её с лёгкостью перекрикивало сочувствие? Почему приходится раз за разом сталкиваться с теми, кому не по силам помочь? Хотя…
Не поднимая глаз, – не хватало решимости посмотреть на повешенного – Белая вытянула руку с белым цветком на ладони. Он обратился белым туманом, который окутал продолжающее шептать тело. Секунда, другая, третья… Повешенный смолк, провалился в сон. Если повезёт, он умрёт раньше, чем придёт время проснуться. А Белой пора преодолеть последнюю ступень пьедестала. Чтобы снова дрогнуть от увиденного.
В глубокой чаше, устланной лоскутами кожи, в крови плавали глаза. И, казалось, всё видели. На дне же белело несколько зубов. Их требовалось достать, чтобы сфера не заглотила лишнего. Белая закатала рукава и, одной ухватившись за край чаши, другую погрузила в холодную жидкость. Сложила друг на друга куски чуть тёплой кожи, завернула в них зубы, глаза.
Найденные части тела не пугали бы так сильно, если бы Белая не понимала, что Родон чувствовал потерю
каждой. Да, его сразу обезглавили, вырезали сердце, для любого другого на этом бы и кончились мучения. Но привязанный к миру Создатель прочувствовал каждый выдранный зуб, каждый содранный лоскут кожи, и даже если спустя годы кто-то решил разрубить голень – это снова ударило болью по застрявшей душе.
Белой оставалось надеяться, что убранные в сферу мощи наконец-то теряли чувствительность. Она верила в это, даже если не права. Так легче принять труп в сердце. Так легче поверить, что хоть чем-то помогаешь. И хватает сил сделать следующий шаг.
***
Последним пунктом назначения, стала страна, объединившая остальные, чтобы ворваться в сад на утёсе и поделить Создателя между народами. Страна, впоследствии ставшая той самой империей, что высасывала силы из других народов. Страна, хранящая сердце. Последняя страна, ещё не погрузившаяся в хаос, зато погрязшая в тотальном контроле.
Чтобы попасть сюда, Белой пришлось преодолеть леса, охваченные незатухающим пожаром, горные тоннели, в которых прятались монстры, сеть бурных рек и ядовитую пустошь, в которой без всякой закономерности возникали и так же внезапно пропадали магические смерчи. Казалось, сам мир хотел убить её, лишь бы не дать забрать последнюю часть Создателя. Но Белая добралась до столицы, миновала множество патрулей, одновременно скрываясь от следящих магических устройств, и достигла стен храма-дворца.
Дурное предчувствие заскрежетало внутри, стоило проникнуть в здание: слишком много на нём висело чар. Защитных и ограничивающих. Настолько, что куда труднее давалось обретение нематериальной формы, а сотворить заклинание перемещения и вовсе не получится.
Белой пришлось замереть в укрытии в ожидании самого тихого часа. Передвигаясь по коридорам короткими перебежками, она бессчётное число раз усыпляла стражников, постоянно рискуя не справиться и попасться, а перед хранилищем пришлось потратить время на ослабление защиты, чтобы магия не подала сигнал тревоги в момент, как только Белая вернётся в материальную форму.
Ничуть не слабее оказался зачарован сундук. В попытках распутать нити заклинания, связанные в слишком хитрые узлы, Белая почти отчаялась. Любое неверное или излишне резкое движение могло спровоцировать непредвиденную и опасную реакцию. Сердце пропустило удар, когда одна из нитей чуть не порвалась. Уняв дрожь в пальцах, Белая продолжила, и наконец-то смогла снять чары. Щёлкнул замок. Она подняла крышку.
Сердце внутри всё ещё билось. Неровно. То едва-едва, то сильно и быстро. Белая достала его. Такой тёплое, живое, липкое от крови, которая, однако, не стекала, а растворялась в воздухе. В другой руке появилась сфера и полностью покраснела в миг поглощения последней части.
Белая выдохнула, хоть и понимала: расслабляться рано. Отсюда не переместиться, поэтом сначала нужно выбраться на улицу. С досадой посмотрела на сундук. На возню с чарами ушло много сил, поэтому становиться нематериальной теперь большая проблема.
Она не успела сделать и шагу, как дверь распахнулась. Ворвавшимся в комнату людям хватило всего взгляда на Белую и открытый сундук, чтобы всё понять. А ей не хватило сил, чтобы дать отпор, и вот кожу на щеке ободрал камень пола, на запястьях щёлкнули ограничивающие магию кандалы, а тело после сильного пинка в живот и удара по голове закинули на плечо, будто мешок муки.
Когда гул в голове подутих, Белая уже находилась в пыточной, подвешенная на дыбе. Палач, постукивая по ладони плетью, великодушно пояснил, что либо воровка сразу сознаётся, куда дела мощи, и наказание перед казнью продлится недолго, или признание из неё выбьют. Вместо ответа Белая окинула взглядом помещение. На этот раз четверо… Но из-за органичителей и недостатка сил усыпить не получится. Освободиться тоже, но это и бессмысленно, пока есть противники. Сколько нужно вытерпеть, чтобы от неё отстали? Сможет ли она вытерпеть?
– Где мощи?! Отвечай!
Свист. Обжигающий удар плети рассёк кожу. Белая продолжала молчать. Удары сыпались градом, превращая спину, ноги и грудь в кашу из крови, мяса и ткани. Оголённой плоти коснулось раскалённое железо, со струйкой дыма в воздух поднялся запах горелого мяса.
Крики и визги не стихали до тех пор, пока Белая не сорвала голос. С ног содрали сапоги, холодные щипцы коснулись пальца. Белая попыталась отдёрнуть ногу, но за это получила удар щипцами в промежность. Ей выдрали ноготь. И тут же насыпали на его место что-то настолько жгучее, что вся прежняя боль резко показалась лёгким поглаживанием. Белая чувствовала, как сползала кожа с чем-то облитой спины, и думала об одном: если помолиться Смерти, всё закончится?
Она готова сдаться, лишь бы всё прекратилось. Готова признать поражение. Готова… Нет. Остался всего шаг до цели. Один шаг, и тогда хоть не возрождайся больше. Она должна сделать этот шаг. Должна. Любыми силами. Даже если этим спровоцирует ещё одно нарушение.
Сознание начало уходить. Глаза закрывались. В последний миг под веками мелькнула белая пелена. И всё стихло.
Ослабшие оковы больше не могли удерживать тело, и Белая грохнулась на пол, плюхнулась безвольной куклой в лужу собственной крови. Она всё ещё находилась в пыточной, вот только вокруг валялись трупы. Сначала показалось, что все уснули, – Белая же на большее не способна! – но при ближайшем изучении признаки жизни отсутствовали. Как и отсутствовали раны на теле, хотя боль до конца не исчезла. Ещё не вернув до конца ясность сознания, Белая применила заклинание перемещения и оказалась на незнакомой, но очень спокойной заснеженной поляне.
«Что это было?» – спросила себя, распластавшись на спине. Удивиться ещё и сработавшему заклинанию сил уже не хватило.
У каждого духа есть собственные способности, у кого посильнее, у кого послабее, чаще созидательные, иногда разрушительные. Однако встречались среди них и пустоцветы: те, чьи способности не проявляли себя достаточно ярко, чтобы их определить. Белая привыкла считать своей способностью усыпление, вот только в реальности та работала нестабильно. Почти предсказуемо с одной целью и едва контролируемо с несколькими, иногда ничего не получалось, а иногда – срабатывало без её ведома. Уже не пустоцвет, ещё не полноценный дух. Слабачка, из трусости готовая затолкать поглубже своё «я» и подстраиваться под других.
В сад на утёсе можно попасть при помощи ещё одного перемещения, но перед этим нужно дать телу время на восстановление, а лучше всего делать это среди природы, ведь речь шла не о ранах, а о магическом истощении, из-за которого звенело в ушах.
День сменился ночью. Белая всё ещё лежала на ледяной земле и смотрела на небо. Одну руку положила на сердце, а вторую протянула к столь редко показывающейся луне. Родон говорил, что запечатал в ней ту часть сил, которую не мог ни отдать детям, ни оставить себе. Поэтому сейчас взгляд заколдованной луны ощущался его взглядом.
– А о чём думал ты, смотря на луну? Желал ли хоть раз вернуть силы?
Хотелось бы сказать, что ветер нашептал на ухо слова, но на деле ответа не последовало. Она совсем одна. В тишине, изредка нарушаемой шорохом ветвей. С промёрзшим болящим телом, которое хотя бы хватило сил переодеть в целую одежду, с собранным по кусочкам трупом в сердце и с неспособностью до конца осознать последние события. Из-за чего умерли палачи? Почему так быстро затянулись раны? Что скрывала пелена?
«Но мои дни сочтены, поэтому ответов я не найду».
– Знаешь, что меня печалит? – Белая опустила и вторую руку на грудь. – Когда мы снова встретимся, то не узнаем друг друга. Не вспомним.
Нашей истории суждено закончиться здесь. Хотела бы я, чтобы новые мы тоже смогли сойтись. И быть вместе. Просто быть вместе без постоянных разлук. Но Мир неприветлив. И я не знаю, осмелюсь ли противиться воле большинства. Прости меня. Родон, прости, если своим упрямым эгоизмом я обреку тебя на жизнь, что окажется не лучше этой. Я уверена, что это правильнее, чем ждать конца твоего мира, но… Я не знаю, что правильно на самом деле.
Белая закрыла глаза. К сожалению, есть вопросы, на которые не существует однозначно верного ответа. Выборы, среди которых нет хорошего. А выбирая из двух зол, трудно не чувствовать вину.
***
Белая вернулась в сад и сначала не узнала это место: раньше здесь никогда не было снежной зимы. На самом деле, похоронить мощи можно где угодно, но тянуло именно сюда. К разбивающимся об утёс волнам и поникшей глицинии: месту первой встречи, что станет и местом прощания.
Для начала нужно надгробие. Белая бродила по разрушенному саду, выискивая подходящий камень. Слишком маленький не подойдёт. Слишком кривой – тоже. Большой она не донесёт. А вот этот, некогда бывший частью беседки… Вполне. И по форме почти похоже на настоящее надгробие. Белая притащила его к глицинии и установила на более-менее ровном месте. Вкопать в землю для устойчивости не получится – слишком та твёрдая, суметь бы для сферы ямку сделать. И чем? Можно попробовать руками, но… Наверное, палкой будет быстрее?
Пришлось снова побродить, чтобы найти под снегом достаточно крепкую. Белая опустилась на колени возле надгробия, положила рядом сферу. Красную-красную, будто заледеневшая кровь. Белая долбила палкой мёрзлую землю в попытке сделать ямку для захоронения мощей, а позади уже стояла женщина в чёрном.
– Кто вы? – спросила, на миг обернувшись, и продолжила своё дело.
– Всего лишь Смерть.
– Всего лишь, – усмешка. – С каких пор высшие сущности – «всего лишь»?
– С тех самых, дитя моё. То, что способно спуститься в мир смертных, иначе не назовёшь.
– И для чего же вы спустились? – Не то чтобы Белая не догадывалась, просто скрашивала разговором трудное дело.
– Меня ждёт много работы, – сказала Смерть, пустыми серыми глазами смотря куда-то вперёд, будто уже видела руины, в которые превратится всё, что осталось от этого мира.
– Вы пришли всё уничтожить?
– Нет. Я только соберу урожай, но не буду мешать тому, что способно пережить катастрофу.
Белая хотела поинтересоваться: «что способно пережить» – это допущение или предвиденье? Однако Смерть исчезла раньше, чем слова обрели форму, оставляя наедине с неподатливой мёртвой землёй и упакованным в сферу божественным трупом.
– Пришла пора прощаться, а я так и не представилась по-настоящему. – Она обхватила сферу содранными ладонями и переложила в ямку, глубины которой едва-едва хватило. –
Береги себя для меня.
И холодные комья земли скрыли сферу. У Белой не осталось ничего, кроме неё самой. Она надавила пальцем на грубый камень и резко провела вниз, раздирая кожу. Сжав зубы, кровью и плотью истерзанных пальцев она вывела на надгробии имя: «Родон». Порыв ветра поднял снежный вихрь, скрывший всё на несколько мгновений.
Возле могилы не осталось никого, только белая азалия проросла сквозь снег, обняла камень и тут же осыпалась.
Душа Создателя наконец-то смогла покинуть мир под крики проклятий, разносящихся со всех его уголков.
