Побег

      Пьер проснулся рано. Его разбудила перебранка новых соседей и домочадцев — Мейкны и Экене. Сонный Пьер сразу понять, что приключилось: Экене забыл привязать козу и та чуть не сбежала.       Старшая сестра была сильно зла на брата.        — Когда же в тебе хоть капля ответственности проснётся, балбес? — кричала что ей свет Мейкна на Экене.        — Успокойся, коза-то ведь не убежала, папа во время заметил, что она пропала, и нашёл её, — спокойно отвечал брат.        — А если бы не заметил? Что тогда, балбес? — ещё пуще разозлилась Мейкна. — Экене, ты будущий мужчина, прекрати безответственно относиться к жизни!       В ссору детей, если можно было бы так назвать нападки сестры на брата, вмешалась мать.        — Дети, хватит галдеть на весь дом, иначе вы разбудите Уэйта. Экене, ты итак ему спать не давал.       Пьер, сон которого испарился полностью после ссоры ребят, встал с кровати и зашёл в «гостиную».        — Я уже проснулся. Доброе всем утро.        — Ну молодцы, добились своего! — заворчала Ноуза. — Доброе утро, мальчик. Как тебе спалось у нас?       Пьер хотел сильно поблагодарить женщину за оказанный ему приют, похвастаться на хороший сон, но новый приятель не дал ему вымолвить ни слова. Экене схватил Пьера за руку и потащил на улицу.        — Друг, айда за мной! Я познакомлю тебя с моими друзьями, — улыбаясь, скоро проговорил он и выбежал с Пьером на улицу.       Недалеко за деревней расположилась опушка. Самое любимое место детворы. На деревьях висели самодельные качели, на которых сидело несколько ребят. Двоих Пьер узнал тотчас. Это были его вчерашние знакомые — Акиш и Баако. Но две девочки и мальчик, стоявший со сложенными руками по швам и что-то рассказывающий приятелям, были не знакомы Пьеру. Но Экене быстро их представил беглецу.        — Это мои подруги — Ненжёди и Гарани. А это мой друг Ненмарди.       Девочки и Акиш с Баако быстро облепили Пьера. Дети принялись обсыпать его самыми разнообразными вопросами про Францию и Америку, про путешествие на корабле и первый день в их племени Тинуваку. Ненмарди стоял в стороне, нервно стуча пальцами. Но долго ждать своей очереди не мог, он грубо растолкал друзей и принялся сам расспрашивать Пьера, не давая тому отвлекаться на друзей.       Примерно через полчаса к детям пришёл старейшина Бохлейн. Поприветствовав ребят, старик произнёс:        — Уэйт, тебя зовёт вождь Азубуик. Сейчас будет решаться вопрос — останешься ли ты с нами или тебя отдадут под опеку французам.       Бохлейн был весел, он подарил каждому из детишек по банану и, подтолкнув Пьера, пошёл к хижину вождя. Он заметил, что у старика на правой руке не хватает двух пальцев. Внезапно старейшина нахмурился.        — Я не ошибся, тебя зовут Уэйт?        — Да, Уэйт, — спокойно ответил Пьер.       Бохлейн нахмурился и почесал голову.        — Странное очень имя у тебя.        — Это правда, это моё настоящее имя! — вскрикнул Пьер.       Старейшина похлопал его по спине и преспокойно ответил:        — А я не говорю, что оно не настоящее. Я ведь не обладаю зрением Сюолуна. Не понимаю, с чего ты вообще взял, что я считаю твоё имя придуманным? Раз ты сказал, что тебя зовут Уэйтом, то придётся поверить тебе.       Вождь с племянницей жил в обычной хижине, которая ничем не отличалась от жилищ их соплеменников. Помимо Азубуика и Токи в хижине собрались все шестеро старейшин. Но главы Тинуваку, вопреки мыслям Пьера, не стали тут же решать вопрос о нём. Они поинтересовались, как спалось Уэйту, и угостили его вкусными фруктами и жаренными лягушками. Азубуик внимательно смотрел на Пьера, и как только тот закончил есть, ласково попросил:        — Уэйт, расскажи мне и Токи о нашем покойном брате и отце.       Пьер хорошо запомнил внешность Чунга, его голос, заметные привычки говорить или двигаться. Но он ничего не знал про брата вождя. Пьеру пришлось врать. Он смотрел в глаза мужчине и девочки, и рассказывал сочинённые истории об их умершем брате и отце. Пьер говорил, как Чунг учил его рыбачить, когда хозяева разрешали ему покидать дом, как он сам обучал старшего друга карточным пасьянсам. Пьер мечтал только об одном, чтобы вождь наконец-то вынес одобрительное решение и отпустил его. Но Токи не давала ему передышки и всё спрашивала про отца. У Пьера уже кончились все придуманные легенды. Ему приходилось ссылаться на плохое знание языка, и делал вид, будто бы он слабо понимает вопросы Токи. Но Пьеру не всегда это удавалось, ведь многие слова он или произнёс или показал ранее, что они ему знакомы.       Азубуик всё это время разглядывал Пьера, думая годиться или нет мальчишка для жизни в Тинуваку, правильно ли он поступит, если разрешит Уэйту остаться в племени. Но то и дело вождь обращал оглядывался на племянницу, взволнованно слушающую Уэйта.       Наконец-то Азубуик дал знак рукой — хватит.        — Уэйт, — промолвил вождь с заметным сомнением в голосе. — Я всю ночь думал насчёт тебя. Мои друзья-старейшины говорят, что тебе лучше остаться в Нолошо, где о тебе позаботятся лучше, чем у нас. Разум также подсказывает, что ты должен уйти.       Пьер замер, не веря, что сбылись его самые страшные опасения — его не приняли в Тинуваку.        — Но я согласен дать тебе кров в нашем доме, — проговорил звонко Азубуик, нежно гладя по голове Токи. — С сегодняшнего дня, ты — член Тинуваку. Теперь ты живёшь по нашим обычаям и следуешь нашим законом. В семнадцать лет наравне с другими ты примешь обряд инициации и нашу веру и станешь полностью полноправным членом Тинуваку.       Пьер готов был прыгать от радости, кричать «Ура!» от счастья. Но последние слова вождя повергли Пьера в шок. Он шёпотом переспросил:        — Я должен поменять веру?        — Да, а ты как думал? Если ты живёшь с нами как полноправный тинуваку, то и поклоняться, как и все тинуваку, ты должен нашим духам, — ответил вождь.       Пьер долго думал о будущей жизни в Тинуваку. Он осмыслял как положительные стороны, так и отрицательные. Но Пьер был готов к трудностям и лишениям ради свободы. Лишь сейчас до него дошло: чтобы стать настоящим членом племени, нужно не только перенять традиции тинуваку, но и их веру. Пьер не мог отречься от своего Бога — Христа, даже ценой заветной свободы.        — Я не могу отказаться от своего Бога, — промолвил он.        — Тогда ты не станешь полноправным тинуваку, — заявил вождь.       Взгляд Азубуика изменился. Вождь посерчал. Он убрал руку с головы Токи и собирался менять своё решение. Внезапно слово взял Бохлейн, молча и неподвижно сидевший в течении часа и слушающий Пьера.        — Азубуик, мальчик хоть и твёрдо уверен, что решил жить с нами, но он ещё стоит на перепутье дорог и знает куда пойдёт. Я вижу, что его судьба находится не здесь, а где-то в другом месте.        — Откуда вы знаете, где находиться моя судьба? — закричал Пьер, он очень разозлился, что ему снова начали указывать, где его место в жизни.        — Я не говорю, что знаю я говорю, что вижу, — спокойно ответил Бохлейн. — А наши глаза могут ошибаться. Уэйт, — взял старейшина Пьера за руку. — Ты убедил себя, что тебе некуда идти. Только здесь ты можешь найти своё место, почувствовать себя в безопасности. Но это не так. Обман, предательства и скорби также безмятежно у нас живут, как и у вас. А у тебя, Уэйт, впереди целая жизнь, полная печали и веселья, страданий и радости. Только будущее покажет, где твоё место, а не мы или другие люди.       Бохлейн обратился к вождю:        — Азубуик, позволь, мальчику остаться у нас, должны же мы его вознаградить за столько долгий путь, проделанный к нам. А к семнадцати годам Уэйт решит, где он останется: в Тинуваку или в другом месте.       Азубуик задумался. Племянница схватила дядю за руку, Пьер с мольбой глядел на вождя. Азубуик покачал головой и тяжело выдохнул:        — Ты остаёшься. До семнадцати лет у тебя есть выбор: останешься ты у нас и примешь нашу веру или вернёшься обратно к себе на родину. Но пока ты здесь, ты будешь жить по законам Тинуваку.       Пьер, который наконец-то достиг заветной цели, ребёнок, у которая сбылась долгожданная мечта, выходил из хижины вождя с кислым осадком на душе. Он ругал и ворчал на старейшин и вождя, но чуть помягче, чем на отца и маму, вспоминая их время от времени.       «Я точно знаю, где мне место — в племени Тинуваку. Я не могу больше жить рядом с людьми, для которых какие-то бумажки поважнее дружбы, семьи и чести. У которых кроме желания заработать столько денег, чтобы ими можно было подтираться, затолкать побольше еды в свой желудок, напиваться каждый день и прославиться на весь мир ничего нет. Даже родной сын таким людям не больно-то нужен. Странный этот старикашка, с чего он вздумал, что я решу вернуться обратно во Францию, к этим уставшим от жизни людям, вечно ноющим на свою нелегкую, не замечая как буквально у них под носом умирают от голода бездомные сироты? Никогда этого не произойдёт!»       За хижиной вождя Пьера давно поджидал Экене. Тот был сильно взволнован.        — Тебе разрешили у нас остаться?        — Да.        — Как я рад! Мама с папой согласны, чтобы ты жил в нашей семье! — завопил Экене радостно. — Кстати, а почему ты так долго у него сидел?        — Азубуик с Токи сначала расспрашивали меня о своём брате. А потом вождь разрешил мне остаться у вас. Но из-за того, что у нас разные религии он дал мне время подумать, хочу ли я стать членом Тинуваку до семнадцати лет.       Экене грустно улыбнулся и потрепал Пьера по голове:        — Вот везучий ты. До ритуала инициации ты можешь выбрать, где ты останешься.        — А вы разве не можете уйти из племени? — удивился Пьер.        — Почему же? Вполне может уйти. Но только если родители не отпустят человека, то его алуани может легко превратиться в куогши. У нас редко люди уходят из племени, разве что женщина выйдет замуж на представителя другого племени и будет жить у него.        — Экене, — сказал Пьер. — Расскажи мне всё про ваши традиции и историю.

***

      Название «тинуваку» значило «наша общая семья». В племени жило около трёх тысяч человек. Тинуваку занимались собирательством и охотой, разводили кистеухих свиней, тем самым обеспечивали себе пропитания. После появления европейцев они занялись сельским хозяйством, знатные люди имели коров. Корова же была и самой крупной «денежной единицей» в племени, остальные деньги людям заменяли мелкие животные и собачьи клыки. Многие тинуваку ассимилировали и перебрались в Нолошо. Но большинство осталось верно традициям и законам предкам.       Народоправство было неотъемлемой частью Тинуваку. Важные решения принимались совместно со всеми в центре деревни. Мужчины и женщины у тинуваку были равны. Женщины имели право занимать высокие посты, даже становиться вождями, что и случилось около ста лет назад. Двое из восьми старейшин были женщинами. Но, несмотря на привилегии и почести, после смерти мужа его вдова беспрекословно переходила к брату мужа. Хотел ли этого брат или нет, он становился многожёнцем. Многобрачие у тинуваку было разрешено, но мало кто этого желал. Лишь у троих мужчин Пьер увидел несколько жён. Разводы допускались. Но лишь в течении первых семи лет, пока духи-хранители не успели привыкнуть друг другу. По поверьям, расторжение брака после семи лет сулило супругам и их детям большими бедами.       К свадьбам девушек говорили с младенчества. Чем больше приданного, тем лучше невеста. В качестве приданного выступали собачьи клыки, которые родителями девушки сбирались с момента её появления на свет и даже раньше. Ведь их было сложно достать. Только в подарок можно было получить собачий клык или забрать его у своей покойной собаки.       Самым тяжким преступлением для женщины являлась проституция. За это следовало немедленное изгнание из племени без права даже вступать на землю Тинуваку. Однако незамужняя женщина, родившая ребёнка, опозоренной не считалась. Позору подвергался мужчина, который не взял её в жёны и не признал своего ребёнка.       Формы обращения «вы» не существовало.       Тинуваку поклонялись духам, которыми обладали не только люди, животные и растения, но и каждый дом, камень, река — всё имело своего духа, хозяина бытия. Духи разделялись на две равные ветви: алуани и куогши. Первые были духами света, алуани отвечали за удачу человека, успех на охоте, в личной жизни, за мир в племени. У каждого человека был свой алуани, спутник и защитник на жизненном пути. Куогши подчинялась тьма. Эти духи были виной болезней, неурожая, внезапных и несчастных смертей. Населяли куогши подземный тёмный мир, где нет света, нет любви. Если душа человека была полна зла, питала страсть к низостям и злодейству, то любящий и светлый алуани мог превратиться в куогши. Самым главным духом был Сюолун — «высший создатель» на языке Тинуваку. Сюолуну подчинялись все: и алуани, и куогши. Охота, свадьба, рождение детей — ничего не могло обойтись без обряда Союлону. Каждые три месяца тинуваку устраивали большой ритуал благодарности высшему духу. Они верили, что если разозлить Сюолону, то можно навлечь на свой род и племя проклятие на несколько столетий. Да к тому же преданность Сюолуну давала человеку гарантию, что после смерти его душа попадёт в алувой — рай. А кому не хочется оказаться в раю после смерти? Ада у Тинуваку не существовала. Душа грешника после смерти испытывала на себе все муки, которые человек причинил в жизни другим людям. Отцеубийцы, детоубийцы, насильники и развратники постигали мучения двойне. А потом душа исчезла. Умирала навсегда.       Жизнь Тинуваку была неразрывно связана с ритуалами. У каждого человека в жизни главных обряда было три: ритуал рождение, инициация и похоронный ритуал. Рождение первенца всегда означало праздник в его семье. Каждая семья соплеменников дарила новорожденному подарок, который со временем обязан был ему пригодиться. С появлением второго, третьего и последующих детей подарки ребёнку дарила лишь часть семей, которую выбирали старейшины. Ритуал рождения всегда сопровождался молитвами духам за счастливое будущее дитя. Но малыши ни чуточки не гордились теми почестями, которые удостаивали их соплеменники. Первые три дня были тяжёлыми в жизни младенца. Старейшины раз в день топили ребёнка, чтобы тот с первых часов должен учиться быть сильным выносливым, готовым принять любой удар жизни.       Инициация проходила в семнадцать лет. Но бездари, слабаки и трусы лишались её до двадцати лет. Отстранение от участия в инициации было огромным позором как для человека, так и для его семья, которая не вырастила в сыне воина или охотника, а в дочери хозяйку и хранительницу домашнего очага. Но бывало, что инициацию ребята проходили раньше. Это было редчайшим явлением, им удостаивались лишь избранные, сумевшие доказать вождю, старейшинам и соплеменникам, что они уже не дети, они равны взрослым тинуваку. Из всех людей Пьер застал только двоих, кто удостоился этой наивысшей почести: Бохлейна, ставшего мужчиной в четырнадцать лет, и его жену Шониириду, которая прошла инициацию в шестнадцать лет.       Инициация в Тинуваку была жестокой. Юношей и девушкой три дня держали голодом, три дня не давали им спать. Пьер не мог понять, как же им это удавалось, ведь после таких пыток и умереть можно. Но Экене объяснил другу, что ребят поят каким-то соком, который придаёт им силы. После мучений сном и голодом юноши отправлялись на главную в своей жизни охоте, девушкам везло больше — они обязаны были лишь показать своё умение хозяек.       Инициация заканчивалась тем, что ребята, прошедшие её, дарили соплеменником подарки — теперь они главная сила племени, они будут заботиться о старших и о своих покровителях. После инициации тинуваку обретали право выбрать мужа или жену. Юноши могли уйти из родительского дома и построить себе хижину. Многим тинуваку меняли имена.       Имена не давались просто так, они имели тайное значение. Когда ребёнок рождался, то его первое имя указывало на внешность (Акиш — высокий, Баако — первенец, Гарани — красивые глаза), на день, в который родился малыш (Ненмарди — рождённый во вторник, Ненжёди — рождённая в четверг), олицетворяло качества, которые родители желали сыну и дочке (Мейкна — счастливая) или указывало на значение ребёнка для его семьи (Экенечидисинпу — данный небесами, Токи — любимая). После инициации вождь со старейшинами мог поменять имена. На сей раз оно выражало суть человека (Бохлейн — мудрец, Шониирида — верная жена, Ноуза — хорошая мать, Тейю — храбрец).       Слово вождя считалось законов, невозможное для оспаривания. Только родительское слово в некоторых случаях было сильнее. Родители были вторым вождями для каждого тинуваку. Они имели право заставить сына и дочь сделать всё, только совершить воровство или убийство они не могли заставить. Насильно поженить сына или выдать замуж дочь родители также не имели права. Они лишь могли запретить ребёнку связать судьбы с неугодным для них избранником или избранницей.       Помимо вождя власть состояла в руках старейшин, их всего было шесть. Но больше всех почитали супругов Бохлейна и Шониириду. Бохлейну и Шониириде было около восьмидесяти лет, они считались долгожителями. Остальные их соплеменники доживали до шестидесяти пяти лет. Бохлейн был младше жены на две недели, чему сильно гордился, и иногда благодаря этой причине покомандовал женой.        — Я старше тебя. Я в семье главе, — посмеивался старик.       Старейшины жили вместе шестьдесят лет, они вырастили трёх детей и имели уже внуков. Для соплеменников Бохлейн и Шониириды были символом супружеской верности, материнства и отцовства, дружбы и безграничного доверия.       Соплеменники часто спрашивали старейшин:        — В чём секрет вашей долгой жизни? Поделитесь с нами.       Бохлейн слегка улыбался и грустно отвечал:        — Я всё ещё живу, потому что в этом мире у меня осталась некая миссия. Только после её завершения я покину мир живых. У каждого из вас тоже есть важная миссия, но только никто не знает, что эта за миссия.       Бохлейну дважды предлагали стать вождём, но он отказывался. Вождь Тинуваку — главный охотник. А Бохлейн не мог даже видеть убийства животных. Он старался употреблять в пищу одни лишь растения. В доме старейшин жило разное зверьё. Бохлейн не мог пройти от одной хижине к другой, чтобы за ним не бежали собственные и чужие кошки и собаки, куры и домашний скот, на плечах сидели попугаи и обезьяны. Старик часто вызывал смешное зрелище, гуляя с многочисленным зверинцем, но никто над ним не смеялся. Тинуваку любили Бохлейна больше, чем вождя.       Азубуик часто прислушивался к словам старейшины, он чтил Бохлейна как родного отца. Но у старейшины не было ни капли отцовской любви к вождю. Азубуик считался самым храбрым и отважным человеком в племени, умным и справедливым, за что и был избран вождём. Азубуик и не помнил, сколько раз его жизнь висела на краю гибелью, но он всегда выходил победителем. «Спина твой щит» — такое ему имя дал старый вождь, когда Азубика ранили стрелой в спину в войне, но он выжил и заслонил собой соплеменников. Но в личной жизни у вождя счастья не было, он так и не нашёл жену и не завёл детей. Всю любовь он дарил племяннице Токи. Её Азубуик считал своей дочерью и готов был ради неё на всё. Она была дороже Азубуику всего племени.       На территории, находившейся под протекторатом Филиппа Вернанта, проживало ещё три племени. С Нотцая и Тсину тинуваку поддерживали дружеские и тесные связи. Но только за тсину женщины-тинуваку выходили замуж. Традиции Нотцая сильно отличались от нравов и обычаев Тинуваку, никто не хотел с ними родниться, ведь новорожденных близнецов запросто могли убить — они приносили несчастья. А инициации взросления иногда даже заканчивались смертью. Самым далёким племенем были гаапи. Они проживали в двух днях ходьбы за непроходимой рекой Коолжой.       Земля Гаапи досталась скудная, как на растения, так и на животных. Частенько гаапи совершали набеги и нападали на тинуваку. Ради еды они захватывали членов тинуваку и продавали их своим соседям — сайгельцам, которые жили за пределами протектора. А те в свою очередь продавали пленных в рабство белым. Пятнадцать лет назад, защищая свою жизнь, вождь Тинуваку убил вождя Гаапи. Развязалась война, продолжавшая три года и унёсшая множество жизней. С трудом было заключено перемирие, согласно которому никто не имел право заходить на территорию соседнего племени. Нарушивший закон становился собственностью хозяев земли, которые могли делать с ними всё что угодно, даже убить. Пять лет назад брат Азубуика Чунг вступил на землю Гаапи, он хотел установить вечный мир с Гаапи. За непростительное нарушение закона гаапи продали его в рабство. Азубуик мечтал отомстить им, объявить войну и стереть с лица земли ненавистных ему людей. Но вождь понимал, что в войне погибнут и его соплеменники и смирился.       У Чунга осталась маленькая дочь. Токи оказалась сиротой, её мать умерла ещё при родах. Токи была сильно привязана к отцу. Ей было всего четыре года, когда её разлучили с отцом. Токи хорошо запомнила папу и продолжала любить его, веря, что придёт день, когда Чунг вернётся домой, и она сможет обнять отца. Но этот день так и не наступит. Пьер разрушил все мечты Токи на счастливое воссоединение семьи. Лишь вымышленные рассказы Пьера напоминали ей про отца.

***

      Пьер как месяц жил в племени Тинуваку. Он уже со многими сдружился. Приютившая семья полюбила его как родного. Он стал шестым ребёнком в приёмной семье. Особенно сильно Пьер привязался к Экене. Они стали неразлучными друзьями, делали всё вместе: рыбачили или пасти коз, помогали взрослым или играли с друзьями. Благодаря Экене Пьер улучшал тинуваковский язык, первые дни приятель был старательным переводчиком для него, но скоро он перестал нуждаться в помощи друга. Экене попросил друга научить его французскому языку, и Пьер охотно согласился стать учителем. Экене с большой горячностью слушал рассказы Пьера о Франции, он мечтал оказаться по ту сторону моря.        — Как я хочу узнать всё про нашу жизнь! — мечтательно восклицал он.       Никто и никогда не видел Экене унывающим и печалящимся. Друзья звали его Таналбги — не умеющий грустить.        — Жизнь нам даётся один раз, так зачем её тратить на слёзы? — отвечал Экене приятелям и соплеменникам, когда те поражались его жизнелюбию и вечному веселью.       Но, несмотря на постоянную улыбку и жизнерадостность, жить Экене было скучно.Егоутомляла работа по дому, ловля лягушек, которую поручали в племени детям, уроки родителей. Он жаждал приключений, жаждал чего-то нового в жизни. Пьер жил в Тинуваку месяц, но каждый день Экене успевал его удивлять. Экене успел поломать два лука отца, всего лишь пытаясь преподать младшему братишке Коу урок охоты. Доставая кошку с дерева, Экене повредил крышу соседям. Он выменял рыболовные сети в Нолошо, которые мама с большим трудом сплела, на две плитки шоколада.       Каждый день Тейю и Ноуза учили сына уму разуму, но все их усилия оставались напрасными. Экене и не слушал наставления родителей. Мейкна, старшая его сестра, не давала брату покоя. Она была старше его на год, но думала, будто она старше Экене на все десять. Мейкна любила напоминать Экене о том, что он должен быть мужчиной, сестра звала брата балбесом. С пятилетним Коу Мейкна обращалась более взросло, чем с девятилетним Экене. Она могла дать Коу ответственность на двухлетнюю сестрёнку Мики, присмотреть за грудной Эми, но даже на минуту она не могла оставить с младшими сёстрами балбеса Экене.       За месяц жизни в приёмной семьи Мейкна научилась смотреть свысока и на Пьера — ведь он стал другом её шалопайничающегося брата. она не общалась и с другими друзьями Экене, которые родились на год позже её. Её лучшей подругой была Гарани — ровесница Мейкны. Другого своего сверстника Ненмарди она недолюбливала.

***

      Первые недели Пьеру приходилось тяжело, он никак не мог привыкнуть к новому климату. Из-за жары он не мог ни спать, ни есть, заработал ожоги по всему телу и чуть не каждый день получал по солнечному удару. Помимо климатических напастей, все местные букашки решили попробовать Пьера на вкус.        — Всё ещё хочешь остаться у нас? — посмеивался Бохлейн над ним.        — Хочу! — твёрдо восклицал Пьер.       Но постепенно он привыкал к новой жизни, приёмные родители стали доверять Пьеру домашние обязанности. Одной из таких была ловля лягушек. Ею занимались дети, ещё слишком маленькие для охоты, но уже вышедшие из возраста, когда целыми днями позволительно было бить в баклуши. Обычно ловлей лягушек дети занимались вместе: так было веселее.       Но сейчас ребята не прыгали от радости: у них появилась командирша — Мейкна. Экене, Пьер, их друзья не разгибали спины, стоя в речке и выискивая лягушек, возле берега старшим помогал малыш Коу, а Мейкнастояла на большом камне и, поставив руки на пояс, важно отдавала приказы с высоты:        — Гарани, она за тем камнем, быстро лови! Токи и Уэйт не болтать! Экене, крепче держи лягушку и скорее ложи в мешок! Молодец, балбес, она выпрыгнула из твоих рук! Токи, я же сказала не болтать! Мне всё равно, что ты племянница вождя, это не делает тебе поблажек! Баако, хватить на облака смотреть! Коу, пожалуйста, не мешайся под ногами.        — Я устал! — протянул Коу.        — Так иди домой, не мучай себя, — ласково посоветовала сестра.       Акиш смахнул пот со лба:        — Неужели она когда-нибудь выйдет замуж? Кто эту тираншу сможет полюбить? А она сможет кого-нибудь сама полюбить?        — Это невозможно! — воскликнул Экене про сестру. — Но если кто и сможет покорить сердце Мейкны, то я клянусь именем Тинуваку и Великим Сюоуном, что выполню любое желание этого героя!       Перед носом мальчиков воцарилась Мейкна.        — Акиш, балбес, прекратить разговоры! Работать! — прикрикнула она.        — А почему ты не работаешь? — не выдержал брат.       Мейкна посмотрела на Экене и звонко рассмеялась.        — Я работаю вместе с вами. Я вам приказы отдаю! — гордо заявила она. — Вы же, детишки, без моих указаний ничего сами не сможете сделать. Коу уже больше лягушек поймал, чем вы, взрослые.        — Тебе надо было назвать не Счастливой, а Любительницей покомандовать, — вздохнул Экене и принялся высматривать лягушек. Сестру лучше не злить.        — А тебя балбесом или дураком, — вслед обронила Мейкна.        — Согласен! — подскочил молчаливый за всю работу Ненмарди       Дети снова согнулись над рекой. Мейкна оставила их и обратила внимания на младшего братишку, который запутался в водорослях.        — Осторожней, малыш, — помогала Мейкна освободиться Коу.       Ребята наконец-то вздохнули свободно. Хоть на время им никто помыкать не будет.        — Мейкне самое место быть надзирательницей на каторге, — сказал Пьер.        — А что такое каторга? — тут же полюбопытствовал Экене.       Пьер с охотой ответил другу:        — Эта такое место, куда отправляют злостных преступников работать. Они работают на каторге определённый срок на адских работах с утра до ночи в невыносимых условиях, едят жалкие крохи и находятся всё время в кандалах. Некоторых даже клеймят, а кто-то и пожизненно страдает на каторге за очень ужасные преступления.       Ненмарди оторвался от работы и произнёс:        — Правильно ваши вожди придумали. Ворам и убийцам на каторге самое место.        — А я считаю — неправильно! — воскликнул Экене. — Чему они добиваются? Чтобы преступник перестал быть преступником после каторги? Какой человек, побывав в нечеловеческих условиях, выйдя на свободу, одумается и станет хорошим? Никакой! Преступника если можно изменить, то только человеческим отношением к нему. Через добро и любовь он сам, по собственной воле, добровольно, должен осознать свои преступления, а силой и жестокостью ничего хорошего добиться нельзя.       Плечи Ненмарди дёрнулись, и он засмеялся:        — Ну тогда сходи к гаапи, с помощью любви и добра преврати их в наших друзей. Путь они обретут в себе истину.        — Уэйт, — вдруг подала голос Ненжёди. — А ты как считаешь, может ли плохой человек измениться в хорошую сторону?       Пьер призадумался, спустя время он ответил девочке:        — Не уверен, но, думаю, что может. Но только если плохим его сделала жизнь, общество. Если человек родился подлецом, то никто и ничто не в силах его исправить.        — Уэйт, — подошёл к другу Экене. — Подлецами не рождаются. Их всех таковыми сделала жизнь, люди.        — Неправда. Я знал одну девочку. У неё были прекрасные добрые родители, которые учили её добру, она жила в золоте имела всё, что можно только желать. Но эта девочка родилась падлой.        — Знал? Она умерла?        — Нет, жива. Но я говорю о ней в прошедшем времени, потому что никогда больше в жизни её не увижу. Для меня она умерла, — заявил Пьер.       Вдруг пронеслась тень. Не успел он и моргнуть, как перед ним словно из-под земли выросла Мейкна. Она была взбешена непослушанием и безобразием своих «подданных». Не успела отвлечься, как эти лентяи соизволили мух посчитать и поболтать о какой-то чепухе!        — Я сказала вам! Хватить болтать! — заорала грозно Мейкна. — Ещё одно слово, и ты, балбес, из дома месяц не выйдешь!       Она встала на повелительный камень и с усердием принялась смотреть за подчинёнными.        — Как она надоела, — проворчал Экене. — Надо проучить сестру.       Замысел для мести совсем скоро возник у него. Он знал все слабые места старшей сестры, так что долго думать не пришлось. Экене терпеливо подождал, и когда Мейкна отвлеклась, чтобы помочь Коу, он достал из мешка лягушку и тихонько положил на голову сестры.       Она мгновенно почувствовала, как кто-то прыгает в её волосах, и протянула руку. Её лицо озарилось кошмаром.        — Снимите её! — завопила Мейкна.       Экене залился смехом, а сестра лихорадочно пыталась снять лягушку, но та запуталась в волосах.        — Помогите! Помогите! — взмолилась Мейкна.       В панике она «заплясала» на камне. «Бух!» — разразился хлопок. «Плюх!» — раздался всплеск воды. Мейкна упала с камня, летя, она задела мешок, все пойманные лягушки выскочили и упрыгали в лесс. Она упала прямо на Токи и Коу, стоявших возле неё. Мейкна сильно ударилась коленом, Токи разбила до крови нос, а малыш оказался сжатым двумя девчонками под водой.       Шум и плач Коу быстро пронёсся в деревню. Тут же сбежались люди, среди которых оказались Тейю и Азубуик.        — Экенечидисинпу, что ты снова натворил? — строго проговорил отец. Тейю мгновенно понял, что без Экене тут не обошлось.        — Да я всего лишь посадил лягушку на Мейкну, — заоправдывался Экене и почувствовал стыд. — Девочки, Коу, я не знал, что так произойдёт. Я всего лишь решил посмеяться. Подумаешь, лягушка… Я думал, что, если просто посажу на Мейкну лягушку…       Мейкна отряхнулась от воды и сердито буркнула брату:        — Какой ты бестолковый. Когда же поумнеешь? Когда-нибудь это «всего лишь» и это «просто лягушка, просто хотел посмеяться» тебе здорово обойдутся!        — Дурак! Балбес! — сквозь слёзы обиделся Коу.        — А я тебя прощаю, — улыбнулась Токи, несмотря на кровь, идущую из носа.       Друзья с сочувствием смотрели на девочек, Коу и Экене. Они не знали, кого им больше жалко: девочек и малыша или неугомонного «балбеса». Только Ненмарди стоял в стороне в привычной позе — скрестив руки на груди. Он изрёк всего лишь несколько слов, когда проходил мимо вождя.        — Экене даже в двадцать лет никогда не стать мужчиной!       У Пьера вздрогнуло сердце. И здесь другие люди решают, кому кем быть!        — Ты Бог или Сюолоун? — впритык подошёл он к Ненмарди, заступившись за Экене. — На себя посмотри, прежде чем моего друга грязью поливать! Экене ещё обгонит вас всех! — крикнул он вождю и друзьям.       Он хмыкнул и пошёл домой. Почему мир так устроен? Почему даже в племени Тинуваку, где все братья и друзья, взрослые или соплеменники решают жизнь своих детей. Почему одни считают, что они в праве за других выбирать судьбу? Это Пьер ненавидел больше всего на свете. Племя Тинуваку не казалось ему уже идеальным местом, но оно было куда лучше родной страны, не знающих слов «любовь» и «свобода выбора».

***

      Этим вечером в Тинуваку был пир. С охоты с крупной добычей вернулись пятнадцать мужчин. Их звали каби — защитники. Жили они в нескольких днях от племени возле Гаапи и заявляли, что их долг — охранять родной дом от врагов. Пьер не понимал, как они защищают соплеменников, если между Тинуваку и Гаапи давно есть перемирие? Но он и не задумывался над этим вопросом, как и его друзья.       В Тинуваку пахло духом безмятежья. Повсюду слышался детский смех и взрослые хохоты, радостные похвалы соплеменников друг другу. Каждый проникал скорым праздничным настроением — со дня на день состоялась свадьба, да не абы кого, а внучки Бохлейна и Шониириды.       Пьер слопал свою порцию еды и лакомств. Его вовсю торопил играть Экене.        — Да иду я, иду, — с набитым ртом бубнил Пьер. — Почему же ты такой нетерпеливый?       Он сам желал поскорее убежать играть с другом: старейшина уже несколько минут косо поглядывает на него и не отводит взгляд.       Но Бохлейн вдруг резко отвернулся от Пьера, и тот облегчённо вздохнул. Но радовался он не долго.        — Как же я люблю свадьбы! — провозгласил он. — Самый прекрасный день в жизни каждого человека! Как вчера я помню свадьбу с Шонииридой, какие прекрасные были времена! Не могу я до сих пор забыть и свадьбу моего лучшего друга Филиппа Вернанта, когда он приехал к нам со своей избранницей Мирэй!       Бохлейн вновь припал взглядом на Пьера, словно ожидая увидеть его реакцию. Но Пьер не выдал себя, не обращая внимания на рассказы про Филиппа Вернанта, своего деда, он отправился играть с Экене. Тайна должна быть тайной. Но как же сильно Пьер мечтал послушать про дедушку, про бабушку. Он должен, не вызывая подозрения, поговорить с Бохлейном, о его лучшем друге, о деде.       Удачный случай подвернулся ему уже на следующий день. Старейшина любил гулять в одиночестве по лесу. Так он мог пообщаться с духами. Пьер предложил Экене тоже побродить по лесу. «Случайно» мальчики столкнулись со стариком.        — Какая неожиданная встреча! — засмеялся Бохлейн. — Иду я и думаю, вот сейчас встречу Экене и Уэйта. И вдруг, действительно, вы тут попадаетесь. Заметили, что сегодня чудная погодка?       Бохлейн заголосил о солнце и дожде, о животных и их приметах. Экене с удовольствием заболтал со стариком. Пьер радовался, что старейшина ничего не заподозрил, он сильно хотелось перевести тему на Филиппа Вернанта. Но Бохлейн, как специально, заговорил об урожае.       Терпение Пьера подошло к концу.        — А, правда, что Филипп Вернант справлял у вас свадьбу? — не выдержал он мучительно ожидания.        — Да, это так, — вяло ответил Бохлейн. — А почему тебе это интересно? Откуда ты знаешь Филиппа Вернанта?        — Да слышал пару слов от вас, от других соплеменников, — протянул Пьер. — Он тебе лучшим другом был?        — Ну был, — вяло ответил Бохлейн. — Но, признаться честно, Вернант такой козёл был. Как я его не переваривал… Такой сволочи, поискать ещё надо.       Пьер вспыхнул от негодования. Какое право этот старик имеет так плохо и с такой ложью выражаться о его дедушке!        — Перестаньте его оскорблять! — воскликнул он.       Бохлейн удивлённо двинул бровью:        — А с чего тебя волнует честь этого Вернанта?       Пьер замолчал, не находя нужных слов. Вернанта он же не знает, что делать? Но честь дедушки он не позволит запятнать.        — Ты не имеешь право плохо выражаться о людях, которые умерли. Их память должна быть священна.        — Почему ты думаешь, что Вернант мёртв? Может быть, я вчера с ним ром попивал? — продолжал удивляться Бохлейн.       Экене с большим изумлением слушал друга и старейшина. Что нашло на старейшину? Почему он напал на его друга? Зачем они заговорили о Вернанте?       В траве послышался шорох и чьи-то мягкие шаги. Они заставил мальчика и старика отвлечься друг от друга. К людям вышел гепард. Большая кошка замерла и вдруг молнией побежала на детей и Бохлейна.        — Бегите! — закричал во весь голос Пьер. — Гепард!       Кошка прыгнула на голову Бохлейна. «Это конец», — пронеслось у ошарашенного Пьера.       Не прошло и десяти секунд, и Пьер стоял с вылупленными от потрясения глазами. Возле его ног поваленный Бохлейн и гепард обнимались как лучшие друзья. Кошка лизала лицо старика, а старейшина прижал к себе её морду и ласково причитал:        — Здравствуй, Риго, друг мой прекрасный! Как же давно я тебя не видел, где ж ты пропадал около месяца?       Гепард громко промурлыкал, ответил на вопрос старика, и Бохлейн его понял.        — Ты прав, личная жизнь первом месте!       Удивление Пьера продолжало расти. Вот уже и его друг Экене трепал по пятнистой спине гепарда.        — Подойди поближе, — прокричал он. — Не бойся Риго. Он наш друг. Бохлейн его подобрал ещё детёнышем, когда Риго остался сиротой, так что он любит людей.        — Я нашёл его маленьким, испуганным котёнком, — вздохнул Бохлейн. — Эти кошки не живут в наших краях. Их родина далеко от Тинуваку. Белые люди везли пару гепардов через наши земли для подарка своим жёнам и детям. Но гепарды вырвались и убежали. Отца Риго застрелили на месте. А мать... Мать я нашёл спустя день умершей. Возле неё лежал новорождённый котёнок, к которому уже подбирались падальщики. Я забрал малыша к себе и помог ему выжить.       Риго проявил инициативу и подошёл к Пьеру, внимательно обнюхал его и потёрся о тело.        — Риго тебя признал, — довольно сказал Бохлейн. — У тебя чистая душа. Риго умеет отличать хорошего человека от плохого..        — По-вашему Ненмарди плохой человек? — воскликнул Экене. — Риго же никогда не подходит к нему.       Бохлейн положил руку на плечо к Экене и твёрдо произнёс:        — Я не говорил, что Ненмарди плохой. Что ж вы все любите мои слова коверкать. Ненмарди обладает жестокостью, высокомерностью, но это не значит, что он плохой. У него есть выбор на какую сторону встать. Пока есть выбор, — добавил старейшина.       Бохлейн улыбнулся, поглядев с добром на Пьера, и уселся на землю. Риго лёг к другу и положил большую тяжёлую голову на колени к старику.        — Уэйт, — заговорил старейшина. — Ты хотел услышать про Вернанта. Хорошо, я расскажу про него. Про моего самого лучшего на свете друга, прекраснейшего и чудеснейшего человека на свете! Кстати сказать, именно я встретил его самим первым, когда он приплыл к нам.       Филиппу было всего двадцать пять лет, но он уже стал капитаном корабля. У него была мечта — наладить отношения между нами и европейцами. Раньше к нам высаживались белые люди, но все до одного хотели силой подавить нас, если не поработить. Филипп был первым человеком, который пришёл к нам с миром. Он знал не больше тридцати слов из нашего языка. Филиппу решил пожить у нас, узнать наши традиции, язык. С первых дней мы почувствовали друг к другу глубокую привязанность.       Когда Филипп заслужил уважение и доверие среди нас, то он смог наладить торговлю. Громадными усилиями он добился от Франции и других государств нам права владеть своими землями. Нет ни одного человека, который бы не знал имени Вернанта. Даже гаапи до сих пор уважают и почитают его.       Филипп хотел торговать с наших землей золотом, рудом и другими дарами природы, но другие люди, в том числе и друзья Филиппа, желали заняться добычей слоновой кости, ценных шкур животных. Филипп был против такой торговли, даже жизнь ползущей или лохматой твари он ценил. Но ничего с этим Филипп так поделать и не смог. Когда дело касается денег, то люди готовы сломить все границы, совершить невозможное. Я прожил 79 лет, но так и не понял, почему эти цветные бумажки и яркие монетки для некоторый могут быть дороже брата, сына, матери и отца? Какое магическое влияние они оказывают на вас? Может, кто-то и купил на них лживую любовь, поддельную дружбу, но бессмертие так и не приобрёл.       Бохлейн замолчал.        — На чём я остановился? — призадумался он. — Ах, да, вспомнил! Филипп женился поздно, у меня уже первая внучка родилась. Он очень хотел, чтобы на его свадьбе был я и другие друзья тинуваку. Но ясное дело, мы не могли все приплыть к нему в Париж, поэтому Филипп сыграл свою свадьбу два раза — в начале у себя во Франции, а потом у нас в Тинуваку. В тот день, мне казалось, будто женюсь я, так я радовался сильно за друга. Как жаль, что мы познакомились уже взрослыми мужчинами, Филипп на моей свадьбе не побывал.        — А ты был когда-нибудь во Франции? — спросил с любопытством Экене.        — Всего лишь один раз, — ответил старик. — Но его мне хватило, чтобы понять их менталитет. Я знал, что увижу людей нищих и богачей, но не думал, что увижу бедных богатых.        — Кого? — переспросили Пьер и Экене.        — Тех, кто добился всего: славы до небес, несказанных богатств, крепкой любви, создали семью, но считают, что это им мало. Им тесно живётся в двухэтажном доме — нужен трёхэтажный! Деньги, на которые можно купить город, кажутся такими жалкими, нужно владеть страной! Приобретение украшений, одежды, которые наденут раз в жизни, прославление своего имени среди людей, которые никогда и не увидят — их мечта. Они возвышают и боготворят искусство, создают академию, где учат молодые умы замечать малейшие черты в рисунке на вазе, но пение чудных птиц под окном никто не слышит. Я так и хотел подать им всем милостыню. Однажды, я не выдержал и дал одному мужчине несколько купюр, так он забрал их. Даже гордости у него не было.       Мы не нуждаемся в красивых, но бесполезных побрякушках. Нам важно мнению наших близких, людей, которые что-то значат для нас. Какое мне дело, что думает обо мне, человек, которого я впервые в жизни увидел и никогда с ним не встречусь? Мы не живёт в мире миражей, которые же сами и выдумали, а стремимся познать мир, какой он есть. Мы посвящаем свою жизнь близких и любимым, а не кричим с высокого стула о добре, дружбе и любви, а дома заставляем плакать родных детей и родителей.       Пьер глубоко вздохнул:        — Я с тобой согласен, Бохлейн. Я не могу больше там жить. Я хочу быть другим человеком.       Старейшина посмотрел на него, грустно улыбнулся и потрепал его по голове.        — Если бы не Филипп, то я бы с вами не стоял, — взглянул он в голубое небо. — Вернант спас мне жизнь.       Бохлейн замолчал, с тоской вспоминая прошлое. Он заговорил спустя несколько минут.        — Это случилось ещё до свадьбы Филиппа. У меня потерялась корова, и мы отправились её искать. Мы, наивные дураки, как дети думали, что ружья или стрелы нам не пригодятся, и корову мою мы скоро найдём. Но нигде её не было. Я не мог поверить и смириться, что мою любимицу, кормилицу моей семьи, съели хищники. Я не мог без неё вернуться домой.       Мы с Филиппом, взрослые рассудительные мужчины, отправились вглубь леса без всякого оружия. Несколько дней мы её искали. Но я не сдавался, хотя её следы давно оборвались. Филипп уже сдался и уговаривал меня вернуться домой. Но я, дурак, не терял надежды. Вдруг я услышал в кустах какой-то шум.       «Это она!» — пролетела у меня мысль. Ведь ни о ком другом я тогда думать попросту не мог. Я побежал к кустам, чтобы освободить мою корову, я вздумал, что она запуталась в колючих травах.       Но в кустах сидела не моя любимица. Там оказался леопард. Он не церемонился и вцепился мне в шею.        — Какой ужас! — закричал Экене.        — Да, — согласился Бохлейн. — Тогда мне в глаза смотрела сама смерть. Я видел как-то я одной книжке изображение духа под именем Люцифер. Взгляд этого духа ничем не отличался от взора леопарда, пропитанного кровью и жаждой убивать. Я отчаянно боролся с ним, тогда ведь я был очень сильным мужчиной, не то, что сейчас — дряхлая развалина, — засмеялся Бохлейн. — Но его силы в несколько раз превосходили мои. Леопард откусил мне два пальца на правом руке, — Бохлейн протянул руку и показал её мальчикам. — Он распорол мне живот, спину. Я быстро слабел, я чувствовал, как сознание медленно покидает меня. Как вчера помню, довольный оскал зверя, который решил докончить меня, и готов вот-вот был сомкнуть свои зубы на моей шеи.       Внезапно он жалостливо завизжал. Мой лучший друг, Филипп Вернант, схватил с земли какую-ту палку и принялся колотить зверя что есть силы.       «Оставь моего друга!» — кричал яростно он.       Филипп не думал, что зверь может наброситься и на него. Моя жизнь была для Филиппа важнее.       Я не знаю, что тогда случилось. Всю жизнь я наблюдал за повадками диких животных и знаю закон: хищник, отведавший вкус крови, не успокоится, пока не разорвёт на куски жертву или того, кто попытается отобрать у него умирающую добычу. Но этот леопард отступил назад. Он почувствовал бесстрашие Филиппа, которое оказалось сильнее инстинкта убивать. Никогда я больше не видел, чтобы хищник на достигнутой победе оставлял умирающую жертву. Если бы мне кто про такое сказал, я бы никогда не поверил.        — Как же ты выжил с такими ранами и наверняка большой потерей крови? — спросил Пьер.        — Опять же благодаря Филиппу! — воскликнул Бохлейн. — Друг обработал и перевязал мои раны. Несколько дней он нёс меня на руках. То и дело я терял сознание, но Филипп возвращал меня без конца к жизни. Весь путь, который занял у нас пять дней, он отдавал мне всю еду и спал по три-четыре часа. Когда же он принёс меня в племя, но даже не присев отдохнуть, он вскочил на лошадь и помчался в город за врачом.       Из груди Бохлейн вырвался слабый стон. Руки старика задрожали.        — Я бы умер, — вздрагивающим голосом сказал он, —, но Филипп спас меня. Я обязан ему своей жизнью, жизнью соплеменников. Но я так и не отблагодарил его, разве что младшего сына назвал в честь друга. Благодаря Филиппу окончилась трёхлетняя война между нами и Гаапи. Не одна его поездка не обходилась зря. Последний раз, когда он приезжал к нам, двенадцать лет назад, Вернант помог заключить мир между нашими племенами. Я так и не отблагодарил его, не вернул долг.       Мальчикам стало жалко старика. Бохлейн обнял гепарда Риго и тихо стал поглаживать у него за ухом, грустно приговаривая:        — Филипп, я так и не отблагодарил тебя. Ты столько сделал для меня, а я…       Мальчики не знали, как утешить старейшину.        — А ты был когда-нибудь у гаапи после войны? — вдруг перевёл Экене тему, стараясь отвести Бохлейна от неприятных для него мысли.       Его ожидания не оказались ложными. Старик подскочил на месте.        — Нет! — воскликнул он. — Надо быть безумцем или великим смельчаком, чтобы пойти к гаапи! По каждым кустом, за каждым деревом тебя ожидает опасность! Риск не вернуться оттуда велик, громаден! Я был много раз у гаапи до войны, но после перемирия проход туда закрыт. Только великий человек сможет оказаться на их земли и остаться в живых.       Вдруг Бохлейн хлопнул себя по рту.        — Экене, не смей! — закричал он.       Экене не слушал старика. Его глаза загорелись, голова закружилась. «Смельчак! Опасность! Риск! Великий человек!» — мелодично звучали слова старейшины.        — Экене! — схватил Бохлейн его за плечи. — Дай мне слово, что ты ни ногой не вступишь на землю гаапи! Они убьют тебя!        — Да, да, да, — отмахнулся от зануды-старейшины Экене. — Никуда я не пойду. За кого ты меня принимаешь?        — Поклянись мне! — закричал грозно Бохлейн. — Поклянись, что не вступишь на их землю!       Экене посмотрел в глаза старика и замолчал. Он не знал, что с ним происходит. Клятва не сходила с его губ.        — Экене, — взволнованно проговорил старейшина. — Жизнь — не игра. Проигранную игру ты можешь начать сначала и выйти победителем, а в жизни редко даётся вторая попытка. Пойми, что смерть существует, это не выдумки стариков. Не жалко собственной жизни — подумай о родных. Какого будет твоей семье, если тебя убьют?       Экене молчал и смотрел в землю.        — Я обещаю, что не пойду к гаапи, — пробубнил он. Клятву он так и не принёс.       Старейшина не успокаивался.        — Уэйт, — с мольбой обратился он к Пьеру. — Ты всё осознаёшь, в отличие от друга. Хотя бы ты дай мне слово, что не позволишь ему подойти к Гаапи.        — Даю слово! — торжественно и твёрдо промолвил Пьер. — Я не позволю моему другу погибнуть. Я не пущу его к гаапи!       Он схватил за ухо Экене и грозно произнёс:        — Ты никуда не пойдёшь.       Сердце Бохлейна сильно колотилось. «Вот я бревно гнилое!» — не жалел он грубых выражений для себя.