Побег

      Стояло новолуние. Ночь была темна и холодна. С моря на спящий город дул сильный мерзкий ветер. В тёмном и глухом бараке шестеро разбойников резались в карты. Их привычное ночное занятие, когда они не воровали. Но игра не ладилась с самого начала. Их главарь и карточный гений Одноглазый Алан проигрывал партию за партией. Сменился и облик главаря — он помылся. Разбойники крепко подвыпили и наслаждались любованием деньгами, которые им оставила Анна. Алан был трезв и хмур.       «Я дурак. Настоящий дурак. Зачем я прогнал девчонку? Ну зачем? Она бы продолжала мне по прежнему платить, если бы я прикончил мальца. Убил бы и что? Одним больше, одним меньше…       Но тут же сердце сжималось. „Убить ребёнка? Это же подло!“       Алан взглядывал на бутылку и удивлялся самому себе. «Я же не пил. С чего мне такие мысли лезут? С какого перепугу я введу себя как плаксивая девчонка? Убил бы и забыл. В моём существовании ничего бы не изменилось всё равно!       Разбойники нещадно кидали карты на пол.        — Шилишься, ублюдок! — заорал внезапно Ангел на Шрамованного, схватился на нож и приставил его к горлу сообщника.        — Я не шилюсь! — в ответ зарычал Шрамованный, вытащив свой нож из-за пояса, которым замахнулся на Ангела.        — Шилишься! Я видел, как ты козырь в рукав совал. Алан, подтверди мои слова.        — Алан, скажи ему, что я честно играю!       Подельники весь день бесили Алана. А с наступлением ночи на их рожи главарю смотреть стало невозможно.        — Пошли вы к чертям собачьим! — заорал он и поднялся с пола.        — Алан, что с тобой? — удивился Ангел. — Ты сегодня не свой. Мало того, что девчонку выгнал, так мы ещё в виновниках весь день сидим.       Алан не желал слушать его возмущений, развернулся и со всего размаху влепил пощёчину Ангелу. А затем, шатаясь, словно на чужих ногах, направился к выходу. Он шёл, сам не зная куда. На душе было мерзко. „Какого хрена я прогнал эту девчонку? Сколько денег она мне приносила! Где я ещё найду такую? Подумаешь, ребёнка прикончить! — злился он уже не на подельников, а на себя. — Он такой же как все. Я для него животное, а не человек. Каждый презирает меня. Даже те дети, которых она мне приводила, шарахались от меня больше как он прокажённого, чем от преступника.       Алан пылал от гнева. Он хотел выпустить этот гнев, освободиться от него. Мимо проходила кошка. Алан пнул её и закричал в пустоту:        — Ненавижу вас всех! Ненавижу! Из-за вас я опустился на самое дно! Ненавижу.       Но лучше Алану не стало.        — Ненавижу вас всех! — повторил он. — Ненавижу! Я лишился стольких денег! Где эта мерзкая девчонка? Я зарежу её, но у меня будут деньги!       „Надо отыскать будет Анну, — выдохнул он. Никогда я с такой лёгкостью не зарабатывал, девчонка для меня настоящий сундук золота. Я даже убью, если она попросит. Вот зачем я её прогнал? Никогда я не встречу больше такое сокровище, существо равное мне.“       Алан усмехнулся: „Равное мне…“ Ему стало смешно от своих мыслей. Но смех его был не долгим. Алан вспомнил Экене и восемьдесят франков Анны. Ничтожными и жалкими показались ему вдруг деньги. „Из-за них я стал слугой? Палачом?“       Алан прижался к стене. „Зачем я стал работать на Анну?“ — задумался он и не заметил, как заговорил вслух.        — Может, мне не деньги были нужны, я хотел видеть товарища перед собой? Анна ненавидит часть людей, я всех, Анна презирает часть общества, я презираю его целиком. Мы единомышленники почти что. Только мучить людей мелкую вину не могу, да и убить не смог… Почему? Люди все твари в этом мире, что взрослые, что дети. Они твари! Мрази! Я должен был прихлопнуть как муху того мальца! Хотя… — он невольно улыбнулся, улыбка была хитрой. — Я стою повыше, чем эта наглая девчонка. Я не смог отобрать жизнь.       Но тут же, как наяву, Алан увидал огонь. Он пожирал крышу, комнаты. Он уничтожил в доме всё. Слышались крики взрослых, визг детей. В перепуганной толпе стояла девочка и смотрела на весь этот ужас скучающими глазами.        — Я выше! Я! Нет… Она… Я…       Голова стала раскалываться, Алан не мог ответить себе. Он не понимал, где находится — в родных трущобах или перед огненным домом. Один он или нет. Рядом стояла Анна. Она смотрела на него ехидными глазками. Возле Анны стоял он сам, мерзкий и жестокий. Кто лучше? Кто хуже? Внутри у него всё кипело и разрывалось.        — Выбрось это. Выбрось сейчас же! — заорал он на себя. — Люди твари и мрази! Они рождаются, живут и умирают в муках. Какая разница, если их жизнь прервётся раньше? Они думают лишь о себе и забывают про других! Им плевать на меня! Им нужны только деньги и жрачка! Они ничего не представляют из себя! Они могут только деньгами и знакомствами высокими прикрываться. Не будь у девчонки родителей маркизов…       Алан замолчал.        — Родители… Она способна любить. А я нет…       Он попытался вспомнить прошлое, но это не получилось. Он сел на землю и посмотрел на свои руки.        — Я хуже! Я хуже зверя! Анна и звери способны любить!       Алан замер. Сердце забилось сильнее. Воспоминания пронзили его.        — Я убийца! — закричал он. — Я убил мать! Сестру! Брата! Клару! Своего ребёнка! И всему виной была моя гордость!       Перед глазами Алана начали мелькать смутные образы, становившиеся всё ярче. Он видел шестнадцатилетнего чернявого юношу с волевым подбородком и несчастными глазами, который склонился над постелью умирающего отца.        — Сын, полагайся только на себя, в этом мире никому нельзя верить. Раньше я был молод, верил в дружбу, доверял людям, всегда прощал. Как же я ошибался! Запомни, сын, полагаться можешь только на себя, — отец тяжело вздохнул. — Позаботься о матери, сестре и брате. Кроме тебя у них никого нет.       Прошло много лет, но эти слова отца Алан запомнил навсегда. Они стали его кредом, девизом по жизни. Отец умер на следующий день. На плечах Алана осталась тяжелобольная мать, младшая сестра и брат, совсем ещё малыш. Мать слегла в постель, Алану и его сестре пришлось самим кормить маму и братишку. Про школу пришлось забыть — главное заработать деньги хотя бы на учёбу для брата. Алан и его сестра забыли, что значит слово „отдых“. По утрам сестра работала прачкой, днём кухаркой, посудомойкой и поломойщицей в трёх кабаках, ночью шила на дому. Он был и носильщиком, и чернорабочим, и уборщиком за лошадьми, и мостоукладчиком. Семья продолжала бедствовать, все деньги уходили на лечении больной матери.       Отец оказался прав. У Алана не осталось никого, кто мог бы помочь его семье. У него было много друзей, но они забыли об Алане. Оставшихся Алан оттолкнул сам, осерчав на них за свои беды.       Ему оставалось только молча сносить свою долю. Новые чувства рождались в его сердца „Почему у других всё есть? Почему я страдаю, а другие нет? Твари“, — засыпал часто он с одними лишь мыслями. Он не мог скрывать гнев и зависть, нелюдимость и ненависть отпечатались на лице. Алан стал замечать, что он одним только видом отталкивает людей. Но нашлись и те, кто захотел принять его.       Однажды Алан зашёл в кабак. Он как всегда был в раздумьях о несправедливости устройства общества и о том, как достать деньги.        — Приятель, присаживайся к нам! — закричал вдруг Алану подозрительный мужчина.       Алан сел.        — Приятель, вижу у тебя проблемы и тебе нужны деньги, — сказал мужчина. — Я могу тебе помочь.        — Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — огрызнулся Алан.        — Согласен. Я давно наблюдал за тобой и понял, что ты нам подходишь. Но ты заплатишь небольшую цену. Просто пожертвуешь своими принципами и моралью.        — А что мне надо делать? — не задумываясь, спросил Алан.       Мужчина ввёл его в курс дела: он с помощниками был карманником и домушником. Алан даже не ужаснулся услышанному. Он тут же согласился. Мораль и принципы стали забываться после смерти отца.       Жизнь пошла в гору. Из Алана получился прекрасный вор. Он не нуждался даже в уходе хозяев из дома, люди просто не подозревали, что кто-то орудует в их комнатах. Алан всё чаще стал прикасаться к картам, где ему ещё с детства не было равных. В скором времени он совместил кражи в домах с уличным грабежом. Он просто не мог сидеть без дела, когда его шайка отдыхала. Поначалу Алан отнимал деньги и ценные вещи у детей и женщин, повзрослев и окрепнув, грабить стал и мужчин. Новая жизнь нравилась Алану, но в душе он понимал всю её низость и отвратительность. Но чтобы не мучила совесть, он решил обвинить в своём выборе других. „Это общество меня заставило пойти по преступному пути. Не моя вина“, — убеждал он себя. Алан скрывал своё постыдное ремесло от родных, он рассказывал им, что устроился слугой в дом богатого господина и поэтому получает много денег. Но родные всё подозревали. Они молчали, боясь за брата и сына, но долго терпеть не смогли.       Однажды мама и сестра признались, что всё знают о нём. Они стали умолять Алана вернуться на честный путь. Он отказался. Разговор превращался в склоку. Мама и сестра перестали стесняться в словах и речах, они требовали, приказывали Алану остановиться. Таких оскорблений молодой человек снести не мог. Он быстро собрал сумку и ушёл из дома, даже не попрощавшись с женщинами и младшим братом.       Алан перебрался в Париж к новой шайке. С другими людьми он разучился общаться. Он их ненавидел всей душой. Но в один мрачный день Алан повстречал девушку. Её звали Кларой. Она была сиротой, выросшей на улице. Молодые люди полюбили друг друга. Они расцветали, когда были вместе, и горевали, когда приходилось расставаться. Клара стала лучом света для Алана. Он захотел семью. Но девушка не желала быть женой разбойника, каждый день она пыталась изменить любимого. Но всё было тщетно. Устав от напрасных стараний Клары, Алан бросил и её. Потом он узнал — Клара носила под сердцем его ребёнка.       Грабежи и драки стали обыденностью, Алан и не заметил, как в драке ему повредили левый глаз. Ему была противна своя жизнь, но менять ничего Алан не хотел. Это для него было ещё омерзительнее, Алану нравилось ненавидеть. Он забывал, что такое любовь. Редко во снах он видел маму, брата и сестру, отца. Как-то Алан мимоходом оказался в родном городе. Он не собирался интересоваться семьёй, но чисто случайно встретил давних знакомых. От них он и узнал, что после его исчезновения здоровье матери ухудшилось ещё сильнее, зарабатывать деньги пришлось идти семилетнему брату. Вскоре мама умерла. Кредиторы грозились сестре отобрать за долги дом. За ней давно ухаживал старый и лысый хозяин мебельного магазина. Сестра долго противилась, но она осознавала, что сама не сможет прокормить себя и брата. Она сдалась и вышла замуж. Муж каждый день избивал её и младшего брата.        — Понятно, — ответил Алан знакомым и пошёл своей дорогой.       Больше он не думал о родных. Ему запрещали убеждения. „Любви не существует. Человеческая жизнь — ничто. Человек — ничтожество“, — повторял он изо дня в день. О его девизе знали все знакомые и подельники Алана, что подвергало их в глубокое изумление — человеконенавистник Одноглазый Алан мог сделать всё, кроме одного. Он не умел убивать. Много раз он подносил нож к горлу жертве, собирался нажать на спусковой крючок, но в последний миг его всегда что-то останавливало. Запрещал убивать он не только себе, но и сообщникам. Его подручный и правая рука по прозвищу Ангел, убивавший с пятнадцати лет и сделавший жестокую надпись на лбу, насмехаясь над жертвами, порой люто презирал главаря за жалость:        — Были бы у меня мозги, я бы убил Алана и сам стал главарём. Но я слишком туп, чтобы управлять людьми.       Алан был неуязвим для полиции, умел обчищать даже дома полицейских. Никто не знал, как он выглядит. Но недолго радовался он привольной жизни. Ночная гроза попался на простой карманной краже. Но никто тогда смог доказать, что это сам Одноглазый Алан. Судебные и полицейские чины были уверены, что неуловимый Алан слеп на один глаз, а у воришки лишь слегка этот глаз не закрывался. Ему дали шесть лет тюрьмы.       Тюрьма стала для Алана бесплатным походом в театр или цирк. Он посещал исправительные мероприятия с целью посмеяться. Когда священник говорил:        — Покайтесь! И обретёте счастье в раю, иначе вечность будете страдать в аду!       Алан отвечал:        — Поскорей бы туда попасть.       Заключённые сторонились Алана, считая его сумасшедшим палачом. Он смеялся над мелкими воришками, смотря на них как на детишек.       Но тюрьма стала и пыткой для Алана. Он не мог находиться рядом с насильниками и убийцами, которых обходил стороной. Они стали для него ненавистнее всех остальных людей. Алан зарёкся, что никогда больше не окажется в тюрьме. Выйдя на свободу, он завязал с прошлым. Занялся бродяжничеством и путешествием по стране, стараясь заработать своими честными талантами. Но честная жизнь продлилась недолго. Случайно встретившись с подручными, Алан бросил труппу и вновь сколотил шайку.       Жизнь влилась в привычную колею.       Алан взирал на холодную чёрную стену и тихо бурчал себе под нос.        — О чём я жалею? Я же сам выбрал эту дорогу. Кого я жалею, люди — мрази и ничтожества. Их можно уничтожать и надо. Как того Орефье.»       Тело Алана пронзила дрожь. Он вспомнил во всех деталях тот день, когда смог преодолеть самую тяжёлую границу — человеческую жизнь.       Алан любил кабаки, но больше он любил карты. В один из вечеров он выиграл у господина по фамилии Орефье целых пятьсот франков. Такая сумма была невероятной победой даже для Алана. Проигравший Орефье был обескуражен, но он не уныл.        — Брат, я тебе отдам все пятьсот франков до последнего су, — мило сказал ему мужчина. — Ты меня честно победил. Я верну тебе деньги, но через неделю. Сейчас у меня нет такой суммы.       Алан был поражён любезностью Орефье больше чем своим громадным выигрышем. За тридцать лет никто не разговаривал с ним как с равным. Алан дал отсрочку.       Но в назначенное время Орефье не явился.       Алан встретил его возле дома. Орефье непонятливыми и испуганными глазами оглядывал недавнего знакомого.        — Вы кто? Что вам от меня надо? — прошептал он.        — Ты должен вернуть мне долг.        — Какой долг? — притворно изумился Орефье и громко закричал. — Полиция, спасите! У меня вымогают деньги! Грабят!       Впервые за тридцать лет Алан поверил человеку, но тот предал его. Вся злость, зависть ненависть, копившая последние тридцать лет, выплеснулась наружу. Он больше не мог сдерживаться, он забыл обо всём, что ещё вчера сдерживало его главного греха. Алан покорно дождался ночи и бесшумно пробрался в дом Орефье. Он поджигал занавески, книги, деревянный пол. А потом так же бесшумно спрятался на соседнем чердаке. Алан равнодушно наблюдал за огнём, пожирающим дом, равнодушно слушал стоны и и крики о помощи. Он ни о чём не думал и ничего не чувствовал. Ни совести и жалости к горящим людям, ни радости за свершившуюся месть. Когда он собирался уходить, то невольно взгляд Алан зацепила маленькая девочка, которая сильно хотела домой, потому что от огня ей было жарко.       На следующий день он узнал, что семью Орефье спасли. Алан не досадовал и не радовался. Ему было всё равно. В Париже он оставаться больше не мог и с шайкой перебрался в Марсель. Сообщники стали относится к главарю ещё с большим уважением. Ангел перестал презирать исподтишка Алана.        — Можешь, если захочешь, — часто говорил он и советовал иногда главарю. — А давай ты тоже себе клеймо набьёшь на лбу, как у меня. И на твоём прекрасном личике будет написано „ангел“, хотя все будут знать, что ты исчадие ада.       Алан только недовольно фыркал на предложение сообщника.       Однажды на очередной попойке в волчьем логове Ангел, распалённый виной и мужественностью своего главаря, воскликнул:        — Как жаль, что я не присутствовал, когда Одноглазый Алан поджигал дом!        — Ты Одноглазый Алан? — вдруг услышали разбойники детский голос.       Перед ними стояла десятилетняя девочка. Она была ещё кроха, но с мужественностью поглядывала на разбойников. Девочка держалась уверено и без страха. Но от глаза Алана мало что можно было скрыть. Он видел смущение, беспокойно и боязнь на её лице. Он видел, что малышка первый раз оказалась в таком дремучем месте. Непривычное место вызывало в ней отвращение, одежда выдавала её благородное происхождение. Не прошло и минуты, как Алан узнал в ней ту самую девчонку, что стояла на пожаре и просилась домой.        — Угораздило тебя потеряться у нас! — захохотал Шрамованный.       От его баса девочка вздрогнула, но, быстро проглотив, страх заговорила:        — Я не потерялась. Я пришла к вам, чтобы найти помощников, слышала, что тут обитают разбойники, — девчушка оглядела их всех с ног до головы и свистнула. — Не ожидала, что найду именно Одноглазого Алана! Алан, у меня к тебе деловое предложение есть.       Алан фыркнул. Девчонка совсем казалось его не боялась. Она смотрела на него свысока и всем видом пыталась показать, что бояться должны её. В её глазах сверкала злость, Алан часто видел этот взгляд, когда приходилось смотреться в водную гладь или случайно попавшее в руки зеркало.        — И какое же у тебя ко мне дело есть? — усмехнулся он.        — Меня зовут Аннет де Ландро, — представилась девочка и сказала разбойникам Алана. — Ваши имена мне не интересны, —, а потом перешла к главарю. — Я в Марселе не часто бываю, но часто у меня появляются враги, недоброжелатели. Я устала с ними ругаться. Алан, я привожу к тебе моих врагов, плачу тебе деньги, а ты их как следует попугаешь или накажешь. Платить буду много, но в пределах разумного. Пока я деньги не зарабатываю сама. Только не вздумайте меня похитить. Я всё предусмотрела. Меня быстро вызволят, ведь я дочь маркизов, а выкуп вы так и не получите. Алан, соглашайся, моя задумка выгодна для нас обоих.       Алан внимательно смотрел на девчонку. Она была нагла, храбра и умна. С первого взгляда Алан почувствовал к ней отвращение, но Анна заинтересовала его.        — Сойдёт, — буркнул он.       Девочка улыбнулась и сказала на прощанье:        — Вот и отлично. Мы теперь напарники. Можешь, Алан, звать меня просто Анна. Только не зазнавайся.       В Марсель она приезжала раза два в месяц. И каждый раз она умудрялась нажить новых врагов. Врагами эти были ребята её возраста из бедных семей или бродяжки. Алан догадывался, что, впрочем, врагов у неё побольше, но только самых слабых, у кого нет даже родителей-заступников, она приводит к нему. За весь год она привела к Алану десятерых обидчиков. Иногда с ребятами были детишки и поменьше, которых Анна заставляла смотреть на страдания старших братьев и сестёр. Всегда девочка действовала по одной и той же схеме: она заставляла обидчика просить у неё прощение, если он не пугался грозного вида разбойников, то Анна отдавала приказ его избить. После избиения условия были другими: обидчик должен был просить прощения на коленях и целовать ногу Анны.       Несмотря на слова Анны, Алан и не думал зазнаваться. Зазнавалась она сама. С каждой встречей девочка становилась всё смелее и наглее. Напарничество, про которое говорила Анна, исчезло уже на третьей встрече. Оставался только приказ и награда. Но платила девочка по-прежнему щедро. Разбойники часто советовали главарю похитить Анну и потребовать выкуп. Но Алан отказывался:        — Если нас не схватят, то миллион за месяц пропьём. Лучше работать по старинке.       Он держал возле себя по ещё одной причине. Девочка была интересна ему не только деньгами, а своим существованием. „Почему она такая? Откуда в малютке столько жестокости?“ — спрашивал он себя. Алан узнал про семью Анны. Он ожидал, увидеть её родителей алчных жирдяев. Но увидел известных филантропов, всю жизнь посвятившие помощи другим людям. Это ещё больше подогрело интерес Алана к Анне. «У хороших людей не бывают дети палачами! — восклицал он. — Она должна быть моей дочерью, а не Алексиса.       Алан продолжил наблюдение за Анной. Но никак не мог поймать её на улице. Дочь маркиза и разбойник вертелись в разных мирах. Лишь однажды Алан столкнулся с Анной. Она сидела на скамейке вместе с рыженькой девочкой и крепко обнимала её. Девочки о чём-то мило щебетали. „Сестра“, — подумал Алан. Девочки смотрели друг на друга с такой нежностью и любовью, что их можно было легко принять за сестёр. Но тут Алан вспомнил — у Ландро только одна дочь. „Кто же тогда эта рыжая? — изумился он. — Подружка? Но у палача не бывает друзей!“       Пока он гадал, пришли маркизы де Ландро. Анна бросилась к ним на шею и перецеловала маму с папой. Она светилась счастьем, он неё веяло любовью. Случайные прохожие улыбались, глядя на неё.       Алан никак не мог забыть эту картину. Чудовище, оказывается, умеет любить. Меж тем Алан ещё пуще возненавидел людей. Если раньше он ещё видел в них что-то хорошее, то теперь это исчезло. И причиной стали родители Анны. „Филантропишки поганые, — ядовито говорил он. — Добро проповедуете, а сами дьявола создали. Нищим милостыню подаёте по пятьдесят су, а дочурке пятьдесят-восемьдесят франков не жалеете. Она уже десятерых ко мне приводила“.       Но он по-прежнему за деньги работал на Анну. Пока та не отдала приказ убить Экене. Единственного, кто не склонился перед ней. Этого Алан выполнить не мог. Ненавистная человеческая жизнь по-прежнему была для него табу. Для Анны нет.        — Я знаю, где я видел раньше Анну! — вскликнул Алан в ночи. — Она моё отражение! Она это я! Мы отличается только полом, возрастом и местом под солнцем. Но мы одинаковы.       Он схватился за голову. Его тело трясло. Воспоминания из прошлого, как осенние листья, кружились у него. Алан поднял с земли кусок стекла и посмотрел на свою обезображенную заросшую рожу.        — Как же я низко пал! Я не должен был становиться таким! Я убил мать! Я погубил сестру, брата, Клару, своего ребёнка! Я поджёг Орефье! Она способна любить… Нет!       Он чувствовал ласковые руки матери и отца, слышал нежные голоса сестры и брата, видел полные любви глаза Клары. Сердце щемило с такой силой, что готово было разорваться. Левый бесполезный глаз больно задёргался.        — Нет. Нет. Ещё не всё потеряно, я чувствую любовь, — прошептал Алан. — Я должен… должен… Изменить свою жизнь.       Он отошёл от стены и крепко встал на ноги. Решимость наполняла его грудь. Стать любым человеком, но не таким как Анна, как его товарищи. Он наслаждался свежим морским ветром, который редко приходил в их отдалённые места. Алан глубоко вздохнул, чтобы почувствовать жизнь и развернулся. Прочь, подальше от этого мира.       Позади стоял светловолосый мальчишка. Кого же он напоминает? Насторожился Алан.       Это же Уэйт Дельфур!