Последнее дело L

Двумя годами ранее. Продолжение.       В кабинете Роджера на столе красовался натюрморт, достойный кисти Абрахама ван Бейерена, если бы, конечно, голландец жил в двадцать первом веке. На элегантных тарелках из костяного фарфора Caverswall была в изобилии разложена традиционная английская сладкая выпечка, а посредине всего этого великолепия красовались чизкейк «Нью-Йорк» и бутылка редкого Bushmills 21 Y.O. Malt. Мягкое боковое освещение от бра придавало цветам теплый золотистый отблеск, создавало переливчатую игру оттенков кремового, светло-желтого и шоколадного, делая сладости еще более аппетитными. L, вошедший как всегда первым, тут же испортил весь натюрморт, ухватив кусок английского кекса с вишней и, целиком затолкав его в рот, попытался быстренько прожевать. Роджер, привыкший к подобному поведению своего бывшего воспитанника, спокойно разлил по стаканам виски.       — Рассаживайтесь и приступим, — он улыбнулся гостям.       Детектив тут же устроился в кресле и, дернув Лайта за руку, по-хозяйски усадил его к себе на колени. Несчастному подростку с трудом удалось сохранить спокойное и любезное выражение лица. Больше всего на свете ему сейчас хотелось принять душ и забыться сном. Но после категорического отказа любовнику в самолете Лайт понимал, что последнее ему вряд ли светит.       Спустя некоторое количество тостов и поздравлений L поднялся с кресла, не выпуская из объятий Лайта:       — Роджер, Ватари, мы вас оставляем, все равно чизкейк и вишневый кекс уже закончились. Спасибо за все и спокойной ночи.       — И вам, дорогие мои, спокойной… м-м-м, — Роджер замялся.       — Идите, идите — мы еще посидим, — выручил его Ватари.       Детектив, крепко ухватив любовника за руку, потащил его к двери. Лайт послушно пошел за ним. Ему очень хотелось забиться в тихое место, где его никто и никогда не найдет.       Уже в комнате L после долгожданного душа подросток продолжал слабо надеяться, что сегодня его оставят в покое. Но подошедший сзади любовник недвусмысленно прижался пахом к его ягодицам и, взяв в клещи, ласково прорычал на ухо:       — Р-р-райто…       — Пожалуйста, давай просто выспимся. — Лайт как мог пытался отвертеться.       Что? Его золотой мальчик осмеливается отказывать ему уже во второй раз? Так, это бунт. А бунт должен быть подавлен.       L, срывая халат, толкнул любовника лицом на кровать. Быстро стянув ему запястья поясом, и, привязав другой конец к спинке, детектив рухнул сверху, не давая своей жертве пошевелиться. Великолепное тело под ним как-то странно вздрагивало. Ухватив Лайта за подбородок и чуть не свернув шею, L заглянул ему в глаза. В ответном взгляде читалось отчаяние, по щекам текли злые слезы, Лайт кусал губы и нервно, прерывисто дышал. Ничего, сейчас ты у меня быстренько расслабишься. L мягко перевернул подростка на спину и начал медленно слизывать соленые дорожки с покрасневших щек. Легко прикоснулся губами к заплаканным глазам и осторожно, не настаивая, поцеловал искусанный в кровь рот.       — Р-р-райто… — L приподнялся на руках, любуясь распростертым под ним стройным телом.       Освещенный приглушенным светом стоящих на прикроватных тумбочках ламп, Лайт казался божественно прекрасным.       — Мой. Мой дивный бог, моя лучшая игрушка, — детектив ласкал взглядом каждый дюйм персиковой кожи. — Теперь у тебя дыхание собьется по другой причине.       Вернувшись обратно, он начал нежно ласкать языком шею, скользнул губами по красиво вылепленной дельтовидной мышце. L намеренно не прикасался к своей жертве руками. Ведь его язык, способный завязать в узелок черенок вишни, мог легко довести до экстаза кого угодно. Лайт уже начал медленно расслабляться и даже тихонько постанывал под ним. Его рот приоткрылся, прося глубокого настоящего поцелуя, дыхание стало тяжелым. Детектив, мысленно усмехнувшись, впился в припухшие губы. Ловкий язычок быстро метался внутри, ласково поглаживая нёбо, скользя по ровным зубам, дразнил. Когда L разорвал поцелуй, подросток издал короткий, резкий стон. Детектив, поймав момент, наконец дал волю рукам.       Спустя примерно час L, осторожно обтирая салфетками свою собственность, думал о том, что еще несколько месяцев дрессировки, и Лайт станет каким надо. Другом, соратником, не боящимся смело отстаивать свое мнение — днем; и чувствительным, покорным пассивом — ночью. Из них получится идеальная пара!       Сам же удовлетворенный, но вконец измученный подросток* жалел, что когда-то не согласился на казнь.