Последнее дело L

Настоящее время. Продолжение       Лайт буквально смел принесенный Джинни завтрак. Обед он тоже умял за милую душу. Голод терзал сильнее, чем раньше — боль и не оставляла никакой возможности задуматься.       Однако на следующий день зверский аппетит пропал, и на Лайта вдруг нахлынуло холодное бешенство. Он уничтожит L! Для этого ему не нужны ни Тетрадь смерти ни шинигами. Он справится сам! Будет гнаться за ним, пока не настигнет. А потом… о нет, Лайт не станет сразу его убивать! Он сломает, раздавит, обезличит своего врага; превратит L в беспомощное, воющее, скулящее существо и потом, возможно — дарует смерть в качестве особой милости. За два года Лайт изучил до мелочей все привычки детектива, он знал адреса штаб-квартир и любимых кондитерских во многих городах мира. Конечно, на разработку плана потребуется время, а на воплощение в жизнь — деньги. Времени у Лайта теперь достаточно, финансами обеспечил его сам L. Знал бы безумный гений, на что планирует бывший партнер потратить средства, предназначанные на обучение в Оксфорде!       Но ярился Ягами не только на детектива.       Его!       Дико!        Выбешивал!        Шум!!!       Шум. Какой идиот придумал миф о больничной тишине?! Быстрое шуршание шагов, веселое хихикание — медсестры. Скрип, звякание, механический писк, резкие голоса — кого-то везут из операционной. За окнами гудки, иногда смех, иногда ругань — кто-то с кем-то не разъехался на электрокарах. Днем сестричка Джинни или ее сменщица Мей быстро и вовремя приносила еду, меняла белье, убирала, мыла, терла и выметалась вон. Все это делалось молча. Спасибо! Даже ночью не хватало тишины — шарахание, шебуршение, непонятные шорохи в коридоре. Исикава что-то говорил о хорошей звукоизоляции — чушь! Лайту казалось, что он медленно сходит с ума.       На четвертый день, после неприятно окончившегося разговора, доктор Исикава, наконец появился в палате у Лайта. Он остановился в полуметре от двери и огляделся вокруг, как бы не зная, с чего начать,       — Здравствуйте, мистер Ягами, — никаких «молодой человек», травматолог был предельно сух и официален. — Мы с Вами в прошлый раз не договорили. Так вот, все Ваши документы, включая банковские, доставлены и находятся у меня в сейфе. Вещи — в камере хранения, вот ключ.       Исикава хотел было подойти к Лайту, но так и не решившись, ловко бросил ключ на кушетку.       — Почему Вы стоите у двери, доктор? — Лайт не обратил никакого внимания на слова травматолога о документах. — Не бойтесь, присядьте, я не собираюсь на Вас набрасываться. Или добрый доктор боится сам наброситься на меня?.. Он глядел на Исикаву как на забавное насекомое.       Ягами поднялся с кровати и подшел к доктору. На губах гадко-призывная улыбка. А потом Лайта как копытом ударило — здоровенный кулак Исикавы заехал ему под дых. Юноша отлетел к стене, приложился об нее и рухнул на пол. Боль появилась и мгновенно прошла. Лайт вскочил на ноги и с удивлением посмотрел на травматолога.       — Вот это да! Эх, не будет у нас возможности полностью изучить воздействие коктейля на молодой организм, — доктор взъерошил на себе волосы. — Обычно после моего коронного удара встают только через сутки, — пояснил Исикава изумленному Лайту.       — Ты теперь несколько лет будешь почти как Росомаха, только без когтей. Жаль, что это волшебное снадобие не исцеляет психику… Кстати, — продолжил он, — должен рассказать тебе еще кое-что. Я могу оградить тебя от многих людей, но не ото всех. Поэтому - вот. — Исикава достал из кармана халата маленькую, смахивающую на радионяню, рацию и бросил ее рядом с ключом. — Если вдруг придет некто, кому я не смогу помешать, Джинни или Мей подаст с поста сигнал и тогда, начинай сразу изображать тяжелобольного. Ясно?       — Да, — Лайт посерьезнел.       — И еще, я хотел спросить у тебя, твоих родителей зовут Ягами Соитиро и Ягами Сатико?       — Да, — юноша слегка напрягся.       — Тогда слушай, я узнал, что у твоей матери случился инсульт. И все бы ничего, но она при падении схлопотала черепно-мозговую… Я плохо читаю по-японски и не могу сказать ничего конкретного… Она на данный момент в коме! — прямой как шпала травматолог вывалил все как есть.       Лайт сделал три шага.        Сел на кровать.       И умер.       То есть, юноше казалось, что его, Ягами Лайта, больше нет.       Исикава, сообразив наконец, что он в сердцах сказал своему пациенту, дернулся было утешить… Но затем отшатнулся, махнул рукой и вышел прочь.       Мама. Добрая, заботливая, в нелепом фартуке. С гордостью и некоторой робостью смотрящая на своего красивого гениального сына. Единственный человек, к которому у Лайта сохранились теплые чувства. Мама.       Ледяной вихрь вымел из головы все мысли. В сердце ржавыми, кривыми когтями вцепился самый древний монстр на Земле — одиночество. Полное. Абсолютное. Сжирающее внутрености. Лайт мешком завалился на подушку и отключился.       Он очнулся глубокой ночью, когда на его лицо упал лунный свет. Вокруг него надоедливыми призраками метались шорохи, встал с кровати, открыл окно. Перед ним мертвено-белесым диском висела Луна. Она казалась Лайту похожей на гигантский небесный гонг — вот-вот огромный молот ударит по нему и раздастся гул, который разорвет к чертям все мироздание. И настанет наконец Смерть. Покой. Тишина.       Теперь Лайт один. По настоящему один. Его единственное теплое воспоминание о безнадежно далеком детстве, тихим ласковым голосом нашептываюшее слова утешения, лежит сейчас где-то в Японии, превратившись в овощ. Мама. Юноша не помнил как вернулся в кровать и уснул.       Утром его разбудило непонятное попискивание — на кушетке подавала условный сигнал «радионяня». Лайт, мгновенно собравшись, выключил рацию, затолкал ее вместе с ключом под подушку и, накрывшись одеялом, притворился спящим. Примерно через пару минут в дверь постучали, затем она открылась, и в палату вошел высокий подтянутый мужчина. Выглядел вошедший довольно необычно — ему одинаково можно было дать и тридцать пять и сорок пять лет, серые глаза поблескивали холодной сталью, костюм из дорогой ткани был явно пошит на заказ — весь его облик говорил о власти и силе. Лайт, рассматривавший мужчину из-под полуприкрытых глаз, понял — к нему явился тот, о ком предупреждал его Исикава. Он тихо застонал и с явным трудом повернул голову в сторону двери.       — Мистер Ягами, я полагаю? Простите, что разбудил. Меня зовут Сезар Молино, Интерпол. Больше Вам знать обо мне ничего не надо, — посетитель устроился на кушетке.       — Здравствуйте, мистер Молино, — Лайту, еще не пришедшему в себя от вчерашней вести, ничего не стоило изображать больного.       — Я хотел бы поговорить с Вами об L. Он пропал. Я знаю, что детектив навещал Вас некоторое время назад и, возможно, упоминал о своих планах, — серо-стальные глаза смотрели в упор.       — L?! Мне?! О своих планах?! Да если бы он и попытался что-то рассказать, я бы не стал слушать! — губы растянулись в оскале, к горлу подкатывало бешенство. — Вы знаете, что он со мной сделал?!       — Я в курсе, мистер Ягами, — мужчину невозможно было вывести из равновесия. — Но Вы единственный с кем детектив состоял в длительных отношениях. Поэтому, раз Вам ничего неизвестно и его планах, то у меня есть следующее предложение: я собираюсь известить L о Вашем согласии вернуться к нему, или, по крайней мере, обсудить этот вопрос.       — Так Вы все-таки знаете, где он? — Лайт был на грани истерики. — Нет! Ни за что! — выплюнул он.       — Как мы сумеем донести до него эту информацию — сугубо наша забота. И я бы не советовал Вам, мистер Ягами, так сразу отказываться от моего предложения. Ведь, насколько мне известно, в Японии у Вас остались родные… — мистер Молино многозначительно замолчал.       — Родные!..- Лайта разбирал нервный смех. — Отец от меня отказался, у матери случился инсульт. Вы конечно можете приняться за Саю. И, возможно, мне даже будет ее жаль… Но не настолько, чтобы вернуться к чудовищу по имени L Lawliet!       Вдруг в коридоре раздался тяжелый стук каблуков, дверь отлетела в сторону, в палату ворвалась роскошная испанка и, судя по ее виду, она была очень недовольна.       — Вон! — тяжелый взгляд из подлобья, губы сжаты в тонкую линию.       — Доктор Тормес… рад Вас видеть. — впервые за все время мужчина явно занервничал. — Я как раз собирался…       — Вон! — снова рявкнула женщина.       — Ухожу, ухожу, — назвавшийся мистером Молино примирительно поднял руки. — Прощайте, Ягами Лайт, жаль, что мы не смогли понять друг друга.       Мужчина встал и, сопровождаемый черными револьверными дулами глаз доктора Тормес, покинул палату.       — Извините за беспокойство, мистер Ягами. — бросила через плечо испанка, и вышла следом.       «Интересные персонажи. И явно „обожают“ друг друга»: подумал Лайт. На более тщательный анализ произошедшего просто не осталось сил.       Он остался один. И вдруг горло перехватил спазм. Звук который вырвался из пересохшей глотки походил на смех полуразложившегося трупа, если бы, конечно, мертвецы могли смеяться… Лайта накрыло волной звериной тоски и он, наконец, разрыдался.       Лейтесь слезы! * Смойте все — и боль, и ярость. Унесите их прочь, сливаясь с другими потоками соленой воды, и пусть все поглотит океан. Океан — это слезы миллиардов живых существ когда-либо населявших Землю…       Утром, когда Лайт проснется, к нему вернутся спокойствие и ясность мысли. А пока он может просто плакать…       Следующий день действительно принес облегчение. А плакать иногда, оказывается, полезно — это очень удивило юношу. Безумная ненависть к детективу куда-то пропала — да и зачем разыскивать, мстить, тратить на это силы… Он теперь должен позаботиться о себе, попытаться склеить осколки жизни, ему нужно понять — что делать дальше.       Так рассуждал Ягами Лайт.       А как бы рассуждал Кира?..       Этот Кровавый Ангел… * * *       Через три дня после исчезновения L, Ватари с глубоким вздохом взял телефон: «Прости меня, мальчик мой». И набрал по памяти первый номер. Коротко, четко изложил ситуацию. Выслушал ответ и дал отбой. Затем, также по памяти, набрал второй. И, завершив разговор, сунул было телефон в карман, но потом снова достал и набрал третий:       — Здравствуй, Ева.