Последнее дело L

Настоящее время. Продолжение       — Когда я смогу уйти отсюда? — Лайт набросился с вопросом на вошедшего Исикаву, не дав ему даже поздороваться. — Мне нужно вернуться в Японию к началу учебного года.*       — Тише Вы, молодой человек, сейчас я все расскажу. * * *       Лайт пробыл в «заключении» уже около месяца. Они с травматологом, в конце концов, замяли по умолчанию, неприятный инцидент, и теперь тот снова хлопотал вокруг своего главного пациента словно заботливый, слегка неуклюжий папа-медведь. Уже на следующий день после визита загадочного мистера Молино они обсуждали дальнейшую судьбу юноши.       — Я не вернусь в Balliol, — твердо заявил Лайт. — И я не воспользуюсь счетом, который открыл для меня Эральд Койл, — на последних словах его голос дрогнул. Теперь, когда мысли о мести остались позади, ему не хотелось даже думать о деньгах L.        — Я хочу восстановиться в Токийском Университете, а эти средства предназначены для обучения в Оксфорде, — он упрямо посмотрел на сидящего на кушетке травматолога.       — Да понял, я понял, гордый Вы наш. Тут я могу помочь — мои бабушка и дедушка, земля им пухом, — сын католички-ирландки и агностика-японца осенил себя крестным знамением, — проработали в Токийском универе всю жизнь. Отец пошел по их стопам и, несмотря на возраст, преподает там до сих пор. Да, юноша, родители со скандалом развелись спустя три года после моего рождения, так что, возможно, поэтому я до сих пор не женат… М-м-м… А не потому, что у меня какая-то другая ориентация… — Исикава понял, что его занесло не в ту степь и, в надежде отыскать нужные слова, с тоской посмотрел на потолок.       — Доктор, успокойтесь, — Лайт снисходительно усмехнулся, — я знаю — Вы конченый гетеро и не собираюсь Вас соблазнять.       — Ладно, ладно, — травматолог поспешил уйти от темы. — И еще, не спешите отказываться от денег. Вам нужно где-то и на что-то жить. С Вашим интеллектом легко совмещать учебу и подработку — это понятно. Но быстро найти что-то подходящее вряд ли получится. Вопрос с жильем тоже непросто решить. С отцом Вы в жестокой ссоре, общага Вам явно не подойдет, значит, нужно подыскать поблизости какую-то квартирку. И кстати, любое живое существо должно кушать хотя бы раз в день. А на это нужны деньги. Вот и поскрипите, как следует, своими гениальными мозгами, — Исикава со вздохом поднялся с кушетки и направился к двери. — Не вешайте нос, молодой человек, сегодня Джинни принесет Ваш ноут — будет не так скучно. А я, пока есть время, попробую поспособствовать восстановлению в универе.        Дверь за доктором закрылась, и Лайт был снова один. Он понимал — Исикава кругом прав, и придется, задвинув гордость подальше, переключится в режим выживания. Рано или поздно он сумеет все наладить, да ему уже намного легче! После той ночи, когда боль, обида, ненависть были смыты слезами, на душе остался лишь горько-соленый осадок, почти не мешающий жить…       Но все равно, он воспользуется этим счетом ровно в той мере, в какой это необходимо. Точка.       Примерно через час Джинни, стукнувшись предварительно в дверь, принесла ноут. Он оказался вычищен до заводских настроек, не говоря о материалах по расследованию, не осталось ни фотографий, ни заметок, ни закладок — ничего. Лайт хотел было его захлопнуть, случайно задел сенсорный экран и вдруг развернулось изображение… Что?!       Он помнил эту фотографию: нечеткую, смазанную, L, ненавидевший сниматься, отвернулся, поэтому на изображении были видны только копна смоляных волос, мочка уха, часть острой скулы, тяжелый подбородок и крепкая шея.       Откуда?       Как!!!       Почему?!       Рука против воли потянулась к экрану, пальцы сами собой провели по линии нижней челюсти, которой можно было колоть гранит.       — «Ты одинок, Лайт-кун?..»       Сердце сжало, потом резко отпустило, и оно затрепыхалось, задергалось в отчаянном припадке, глотку как будто забило пылью, Лайт задохнулся:       — Нет!!!       Жалобный стон сквозь хриплый судорожный кашель рвется из груди. Ладони вспотели и в паху начинает стремительно тяжелеть, кровь приливает резкими толчками, поднимая шалашом тонкую больничную рубашку — это невозможно остановить!       — Рюдзаки?..       — «Лайт-кун…»       Тело подводит разум, вместе с кровью из мозга, утекают остатки здравого смысла — кажется, что вся она сейчас устремилась туда — вниз… Тело вспоминает большие холодные руки: исследующие, дразнящие соски, терзающие ягодицы, руки, от которых некуда деться, прикосновения, от которых не убежать — да и не хочется!       Лайт как во сне сдирает мешающую больничную тряпку и швыряет прочь. Рука обхватывает измученную ожиданием ласки плоть… Не так!.. Не то!.. Горячее естество, изнывая ждет другой руки — она обожжет своим холодом и заставит пульсировать вены. Холод — который распаляет нервы. Холод — от которого по голой коже разливается огонь.       — Почему у тебя холодные руки, Рюдзаки?       — «Потому, что вся кровь приливает к сердцу. Помнишь эту поговорку, Лайт-кун?»       Несчастный начинает одной рукой как-то неуклюже надрачивать член, пальцы другой продолжают скользить по размытому изображению, лицо перекошено болью…       А тело помнит, как другие пальцы, длинные и гибкие настойчиво-осторожно раскрывали трепещущее в сладостном предвкушении отверстие, пробирались внутрь и касались, задевали, поглаживали «приятное местечко», доводя до остро-пьянящего безумия.       Рука падает с экрана, и юноша, приподняв бедра, пытается неловко проникнуть в себя. Это ни капельки ни приятно, это больно, это противно, в конце концов! Но так хочется почувствовать хоть что-то внутри, поверить хотя бы на секунду в нелепую вероятность…       Лайт стонет… Нет, не стонет — скулит, ощущая извращенно-острое удовольствие. Шершавый, как наждак, язык пытается облизать пересохший оскаленный рот. Но этот рот хочет ощутить касания другого языка: влажного и нежного — только он залижет боль. Искусанные коралловые губы ищут в отчаянии мягкие бледно-розовые — только они принесут радость, утолят жестокую жажду, сотрут капающую кровь…       — «Лайт-кун…»       Все ближе, ближе призрачный ласковый шепот — он уже совсем рядом! Он несет красивую иллюзию спасения от самого древнего монстра на Земле — одиночества.       А тело помнит и отчаянно ждет, когда истекающая смазкой упругая плоть одним мощным толчком заполнит уже раскрытое нутро, когда большие холодные руки крепко обнимут и прижмут к горячему торсу, когда искусный рот привычным движением скользнет по дельтовидной мышце, поднимется вверх по шее, целуя бьющуюся жилку…       Вдруг легкое нежное, похожее на знакомую руку, коснулось плеча… Тихий успокаивающий голос — теплым дуновением на щеке: — «Я люблю тебя, Лайт-кун…»       Лицо Лайта искажается мукой, из утративших золотое сияние глаз текут невольные слезы, пальцы одной руки резко входят в расцарапанную кишку, другая рука грубо, в рваном ритме дрочит член. И он кончает через несколько рывков и падает навзничь, сам себя ощущая мертвенной тенью, пылью, пустотой… Где мой самоконтроль? Я не знаю — дорога длится, Дай сердцу открыться! Я прошел сквозь пыль ночей, Без цели нет спасенья мне, Все тело в огне! Ты чувствуешь меня, Мой хозяин, Каин! Я знаю, от огня Спасенья нет! Ты меня спасешь — Кровью истекаю, Зная — все обман и ложь — Ты мучитель! зритель! Нет — нам не повезет, Пусть мне будет все равно, Ты знал наперед — Мы не спасемся — бьемся! бьемся! Видел я в своих мечтах — Что тебя дороже нет, И меркнет свет! Я свихнусь от этих дней, Ведь каждый раз все ближе безумие! Ты чувствуешь меня, Мой хозяин, Каин! Я чувствую тебя — Мне спасенья нет! Ты меня найдешь, Если так захочешь! Зная — мы погибнем, что ж, Исчезаем, таем! Нет — только быть с тобой, Мы сгораем навсегда! В бездну дверь открой! Нет спасенья, тень я… Только тень я! Тень тебя! — Что же ты сделал со мной, Рюдзаки?.. * * *       Мэтт сидел в кабинете доктора Ларсена и смотрел на него сквозь желтые стекла гогглов. Эти очки — первое что подросток попросил ему принести после того как снова начал общаться с окружающими. Озадаченный психиатр, посетовав на распространение стиля стим-панк, все же решил не отказывать в просьбе и отдал соответствующее указание персоналу. Когда через пару часов этот аксессуар; правда, в «гражданском» варианте, красовался на лице его пациента тот, наконец, согласился на беседу.       — Итак, продолжим. Я могу называть Вас Мэттом? Можете смело отвечать, как говорится: «Все, что происходит в Вегасе — остается в Вегасе», — Ларсен доброжелательно посмотрел на сидящего перед ним странно-спокойного подростка.       — Конечно, док, — Мэтт отхлебнул воды из стоящего перед ним стакана и попытался улыбнуться.       — Мэтт, согласно Вашим документам, Вам двадцать один год, но мне думается, что это не совсем верно… — психиатр взял паузу.       — Вы правы, док. На самом деле мне восемнадцать, просто так было проще жить, Вы же понимаете, о чем я? — Мэтт взглянул Ларсену прямо в глаза и снова глотнул воды.       — Это уже похоже на правду, — Ларсен кивнул и продолжил, — Я хочу сказать…       На все «бла-бла-бла» психиатра Мэтту было пофиг: «Неужели эти уебки не запросили его досье в Вамми? Или хитрожопый Роджер послал их?.. Ну так или этак — ботва прокатила». Он мысленно усмехнулся. * учебный год в Японии начинается в апреле (это если кто вдруг не помнит Х)