Последнее дело L

Настоящее время. Продолжение       Ягами Лайт летел домой.       Спустя примерно месяц после пребывания в МедЦентре он, наконец, возвращался в Японию. Исикава, действительно обладавший пробивной силой распоясовшегося гризли, помог ему восстановиться в Токийском университете. И уже через пару дней после их примерительного разговора Лайт получил кучу документов, учебных материалов, тестов и прочая, и прочая. Далее были долгие переговоры по скайпу, накладки из-за разницы часовых поясов и другие многочисленные хлопоты. Юноша лихорадочно зарылся во все это с головой.       Призрак… Размытое цифровое видение… Глюк спятившей программы, вопль больного разума или тупое отчаяние души. Не приходи, не появляйся! …       Я!       Не хочу!       Тебя!       Помнить!!!       Шепот… Теперь Лайт был просто счастлив слышать весь этот коридорный и заоконный шум, который раньше доводил его до бешенства. Эти скрипы, крики, болтовня, смешки, преругивания — стена обыденности, защищающая его от… тихого ласкового голоса:       — «Лайт-кун…»       Он знал — этому невесомому шепоту ничего не стоит разметать в клочья слабенькую шумовую защиту, одним взмахом избавиться от ничтожных помех реальности и, снова, очутиться рядом — то ли хранителем, то ли мучителем…       Призрак не появлялся.       Тихий голос молчал.        За несколько дней до отлета Исикава все-таки уговорил Лайта остановиться по приезде в квартире, доставшейся семье самого доктора от покойной бабушки:       — Отцу она фактически не нужна. Он давным-давно обзавелся домом и благополучно живет там с новой семьей. Квартира пустует уже где-то полгода — мы все никак не решим, что делать с последней обителью бабули. Ни сдать, ни продать… Эх, ладно, главное — родитель разрешил Вам жить там столько времени, сколько потребуется, — сказал травматолог, пихая юноше в руки визитку адвоката. — По этому адресу заберете ключи. Все уже оговорено.       Перед возможностью жить в Бункё*, а именно там и находилось эта часть наследства семьи Исикава, Лайт устоять просто не смог. Но он решительно заявил доктору, что будет официально арендовать жилплощадь и никак иначе!       — Ладно, ладно, как Вам будет угодно, — травматолог в очередной раз взъерошил свои черные с проседью патлы. — Я сейчас хотел поговорить о другом. Возможно, по выходу отсюда за Вами будет установлена слежка, поэтому Ваши игры в больного не заканчиваются. Постарайтесь, по крайней мере, сразу не отжигать на танцполе и все такое. Если вдруг кое-кто заподозрит неладное, будет плохо не только Вам.       После этого Лайт впервые задумался — возможно, доктор Исикава действительно является представителем редчайшего человеческого вида: альтруистом. И кто знает, чем и как он рисковал, сделав Лайту ту самую инъекцию. Но сейчас МедЦентр, травматолог, Лос-Анджелес и все произошедшее осталось позади. А впереди ждал Тодай, встреча со старыми знакомыми…, но главное — мама. Ее он просто обязан увидеть, чтобы обнять, напомнить ей, вспомнить самому: детство, зеленую траву, синее небо, тепло, доброту… счастье!..       Ягами Лайт летел домой. * * *       — Я вам не Билл Гейтс, — уныло повторял Мэтт суетившемуся вокруг него невысокому толстенькому админу МедЦентра.       Мэтт официально числился уборщиком. Доктор Ларсен, посовещавшись с Исикавой, решил оставить его при больнице, мол, и под присмотром будет, и при деле. И Дживас, которому податься было особо некуда, и которого нигде никто не ждал, согласился. Некоторое время Мэтт действительно махал шваброй в психиатрии, но после того, как по случайному стечению обстоятельств вылечил ноут доктора Ларсена от особенно лютого трояна, которого психиатр, считающийся примерным семьянином, подцепил на порно-сайте, быстренько перетек в разудалую команду админов и ремонтников.       — Я вам не Билл Гейтс и не Данилов чтоб все с нуля, с нуля… Сначала придется разобраться с той хуйней, которую тут до меня нахуярили, и почему «зверей» развели целый зоопарк, — он нехотя взглянул на монитор, где уже третий день всплывала какая-то хрень.       — М-э-э-э-т, родненький выручай! — пухляк-админ катался колобком вокруг его рабочего места. — А то наша грозная владычица всю команду анально покарает. Утром вызывала, думал — все живым не выйду! — он скорбно всплеснул потными ладошками и посмотрел на Мэтта глазами бассет-хаунда**, только что похоронившего любимого хозяина.       — Ну, тогда, — рыжий подросток крутанулся на стуле, глаза под гогглами ехидно поблескивали, — мой совет — готовьте попки!       На самом деле, если бы в энциклопедии существовала статья «Ленивая жопа», то в качестве иллюстрации фотку Дживаса там можно было размещать совершенно спокойно. Он уже давно разобрался, что к чему, и его откровенно удивила «дохлая» защита, которая была вроде как специально разработана для местного сервака.       — Пожалуйста, ты знаешь, что наши сутками сидят, и ничего не выходит, — на пухляка было просто больно смотреть, казалось — еще немного, и тот уронит скупую мужскую соплю. Мэтт мысленно закатил глаза и принялся за работу.       Уже поздно ночью он, завершив труды праведные, хрустнул шеей, снял гогглы и протер покрасневшие от усталости глаза. Повернувшись к админу, увидел, что бедолага дрыхнет прямо в кресле, уронив голову на грудь и, заливая слюнями розовую рубашку. В голове на секунду мелькнула мысль о детской шалости — связать у спящего шнурки кроссовок, а потом резко разбудить. Мэтт уже начал тихонько подкрадываться к нему, но передумал, только щелкнул легонько по носу и пошел к себе — спать.       Он жил при МедЦентре в маленьком полузаброшенном то ли флигеле, то ли бывшей сторожке, которую по неким непонятным причинам не удосужились снести. Там было две комнаты: одна — побольше видимо когда-то служила столовой; другая — поменьше с двумя железными койками была, скорее всего, спальней; также имелась — спасибо тебе, Господи, за маленькие радости — полноценная ванная. Находилось это замечательное строение довольно далеко от главного корпуса, но он решил пройтись пешком — хотелось хоть немного размять ноги.       Приняв душ, Мэтт зашел в «спальню». Приткнутый в угол старый шкаф; две узкие кровати, одна из которых была застелена; и небольшой столик возле окна — вот и вся обстановка. На столике находилось нечто завернутое в больничную простыню. Он осторожно прикоснулся к свертку, как будто желая спокойной ночи, затем рухнул на неразобранную постель и заснул.       Легко пробившийся сквозь сломанные жалюзи лунный луч осветил в разошедшихся складках ткани погребальную урну и розарий.