Последнее дело L

Настоящее время. Окончание       Лайта заставил вздрогнуть полыхнувший за окном белый огонь и утробно ухнувший взрыв. В ответ стихии прозвучал ясный высокий звон, мгновенно заполнивший комнату своей парящей чистотой. Взгляд дернулся вверх — к окну; затем, вниз — на черной клавиатуре открытого ноута сиял полу-нимбом самородок-подкова. Ярость бледно-раскаленной нити сверкнувшей за стеклом была мгновенно отражена от золотой поверхности солнечно-оранжевым всполохом.       Юноша поднял вороненую сталь. Странно. Винтовой замок в полном порядке, почему кулон вдруг соскочил?! Он посмотрел в правый нижний угол монитора — 01:05, час Мыши… Нет, сидеть, как мышь под шваброй он не будет!       Лайт надел кулон, завязал потуже халат и, сунув ноги в шлепанцы, стремительным шагом вышел из спальни. Да что эта «панда» о себе возомнила?! Он тут ждет с чистой смазанной задницей, а Великий L изволит тырится в мониторы! И еще — он хочет есть, ведь кроме кофе с реликтовыми печеньками, которые им с Мэттом сунули в приемной отца, у него ни крошки во рту не было! Наверняка на кухне в морозильнике лежат сладости, их можно разморозить в микроволновке. И детектив сейчас жует в свое удовольствие разные чизкейки и маффины!!!       …В зале расследований было пусто. Почему?! Где Ватари, доктор Исикава? Где… сам L?!       Юноша быстро переключил мониторы на видеонаблюдение. Нет… нет… Пусто… Так. Детектив мог пойти в тюремную камеру, где когда-то был заперт Лайт. Но там… Никого!       Некоторые видеокамеры не работали. Технические подвалы. Первый этаж. Крыша с вертолетной площадкой.       Крыша!       Самородок, лежащий в ямочке между ключиц, вдруг раскалился и обжег. Лайт инстинктивно схватился за него и отдернул пальцы — кусочек золота полыхал на грани температуры плавления.       Крыша!!!       За окном громыхнуло так, что небоскреб содрогнулся, как от удара гигантского кулака, неожиданно, с противным скрежещущим звуком лопнул стеклопакет, на оторопевшего юношу мгновенно набросились колючие брызги. За остатками окна, снова — уродливая раскаленная черта молнии и хищный блеск осколков в ответ…       Зачем ты пошел туда, Рюдзаки?!       Мысль вспыхнула крошечным солнцем и осталась в мозгу сияющей точкой.       Почему ты решил… без меня?!       Я!       Не останусь!       В одиночестве!!!       Ватари?.. Мэтт?.. Исикава?..       Звать некогда!       Он бежал к лифту. Домашние шлепанцы, еще недавно такие мягкие и уютные, сейчас страшно мешали. Один соскочил и, перевернувшись, отлетел в сторону. Второй Лайт отшвырнул сам.       К шинигами!       Он влетел в лифт. Двери закрылись. Два пушистых комочка остались лежать на сером полу пустого коридора…       Лестница. Как много ступеней! Сколотые края рвут холеные ступни в кровь. Больно!!!       Плевать!!!       Зачем?       Зачем он бежит вверх?!       Возможно, надо бежать… вниз?..       Дверь отлетела и ударилась о стену с такой силой, что фасадная плитка осыпалась на бетон. Лайт этого не заметил — ветер швырнул в него ледяным ливнем, мгновенно ослепив и сбив дыхание. Он будто хотел отбросить юношу назад, не дать выйти…       Халат мгновенно намок и теперь весил целую тонну. Ягами, кое-как защищая глаза от хлещущих струй, всматривался, искал и не находил родную сутулую фигуру.       Где ты?..       Угольно-серое сердце царило над городом.* Токио испуганно припал к земле, ища защиты, огни кварталов хаотично вспыхивали светлячками сквозь водопад ливня. Стихия сталкивала несовместимое, стремясь спалить все стрелами белого пламени, и смыть пепел в залив.       Туча била молниями наугад… или прицельно? Будто жаждала стереть, уничтожить… одного человека.       Далеко у самого края, сквозь дождь — бесформенное белое пятно, облепившее сгорбленную спину.       Туда!!!       Халат обволакивал тело мокрым ледяным саваном, каждый шаг — через «не могу»; вода заливала ноздри, каждый вдох — через силу.       — Рюдзаки!!!       Бесполезно.       Не слышит.       Не может услышать! Не может — сквозь грохот небесной тяжелой артиллерии, залповым огнем накрывшей Токио, и развернувшейся во всей своей беспредельной мощи, против сжавшихся в ужасе улиц… или против худого нелепого черноволосого мужчины?.. Или против них обоих?       Не отдам!!!       Лайт до крови прокусил губу, соль яростных слез очистила взгляд.       Он почти рядом — надо только дотянуться… * * *       L почувствовал, как чьи-то тонкие сильные руки обхватили его и поволокли назад, затем развернули — сквозь дождь он увидел размытое полузнакомое лицо облепленное каштановыми волосами… Удар под дых и тут же оплеуха.       — Почему без меня?! — голос кажется знакомым, он когда-то его слышал.       — Хочешь прыгнуть — давай вместе! Я не останусь один!!!       — Лайт?..       — Он самый, единственный и неповторимый — Ягами Лайт, Кира! А ты кого ждал?! — юноша вцепился в любимое лицо обеими руками, заглянул в бездонные колодцы расплывшихся зрачков: только вернись, пожалуйста, из затянувшей тебя тьмы; услышь меня; почувствуй меня!       Я здесь!!!       Бледные мокрые пальцы отодвинули прилипшую каштановую челку…       Молния прозвенела в воздухе стальной полосой, целясь в них обоих — Лайт успел развернуться навстречу. Вспышки обжигающей боли пронеслись по каждому нерву, за ними покоем накрыла тьма.       Он очнулся на верхней площадке лестницы ведущей на крышу, в дверном проеме медленно угасал дождь. Угольное сердце утратило форму и распалось по небу грязно-серыми ошметками, вяло дрейфующими в сторону залива. Гроза оставляла город.       На шею будто надели раскаленный ошейник, ямочку между ключиц нещадно жгло, Лайт инстинктивно протянул руку: «Где самородок?!» И тут над ним склонилось бледное лицо.       — Лайт-кун…       — Рюдзаки, сволочь! Живой… — юноша вскочил на ноги, подхватив под мышки сидящего на полу детектива, поднял его и поволок вниз. — Тебе нужен горячий душ… Шевелись давай, панда недопеределанная!..       — Зачем ты пришел за мной, Лайт-кун? — L остановился на полпути к лифту. Капли текли по лицу, с черных сосулек волос, падали на плечи. — Я сам решил… уйти.       — Сам!.. Ты всегда решаешь все сам — другие обязаны склонять головы! — коралловые губы кривила досада. — Идем, тебе нужно согреться, — Лайт взял детектива за локоть.       — Когда на вилле Кира вернулся, он сказал кое-что… И он прав! — за короткое время под ногами детектива расплылась лужа, черные колодцы зрачков пусты и бездонны.       — Я не помню! Не помню ни единого слова Киры, ты это знаешь! Также, ты знаешь, что Кира, если и не Отец всей лжи, то ее родной сын! — Лайт пихнул детектива в открывшиеся двери лифта. — Ты пришел, трахнул меня…       — Я — тебя?.. — глаза цвета грозовых туч ожили и уставились на Ягами.       — Да — ты и да — меня! А что, хотел кого-то другого? — Лайт ехидно прищурился. — И утром, то ли ничего не вспомнил, то ли не захотел вспоминать.       — Где цепочка? — бледные пальцы скользнули по красному рубцу и задержались во впадинке.       Детектив, схватив за плечи, повернул юношу к зеркалу:       — В тебя ударила молния, самородок, цепочка — все просто испарилось — ты должен был умереть! — он тряхнул своего драгоценного, отчаянно вглядываясь в недоумевающее лицо. — Я вспомнил — ты закрыл меня… Что происходит, Лайт-кун?!       Ягами на секунду нахмурился и облегченно выдохнул:       — Там в МедЦентре, доктор Исикава раздобыл ампулу коктейля, «Aqua vita» — помнишь название из досье? И вколол мне под общим наркозом. Теперь у меня все травмы заживают очень быстро, к утру ничего не останется. Подробностей я не знаю, но… — он запнулся, — я думал, он все тебе рассказал.       Лифт распахнулся, и юноша, не давая детективу опомниться, поволок его в спальню, но тот замер у порога:       — Сегодня мы поменяемся Лайт-кун… — расплывшиеся черные зрачки светились мягким агатовым блеском, по губам слабым намеком — улыбка.       — Хорошо. Тогда, тем более — иди в душ!       Так, нужно горячее питье… Лайт взглянул на красную Bugatti DIVA, чью родную сестру он разбил в Бункё — кофе сейчас не годится. Нужен чай. А значит, надо идти на кухню и оставить здесь это чудо наедине с его тараканами. Придется рискнуть.       Обратно он бежал, толкая перед собой сервировочный столик с чайником, чашками, сахарницей, очередным реликтовым печеньем и бутылкой Red Label-a. Когда он попытался войти в ванную, то обнаружил, что дверь… заперта?..       — Я скоро, Лайт-кун, — глухой голос из-за двери.       Лайт уронил руку. И только сейчас заметил — он бос и в мокром халате… Переодевшись во что попало, юноша сел на кровать. Кажется, насчет «поменяться» все очень серьезно: «У меня не встанет!!!»       Надо добавить в чай побольше виски. * * *       Красный и распаренный детектив стоял перед одним из шкафчиков, не решаясь его открыть. Именно там хранились определенные предметы гигиены. И сегодня ему предстоит воспользоваться одним из них… Впервые в жизни. Он заткнул слив умывальника пробкой, набрал в «грушу» воду, смазал наконечник и… воткнул его себе в зад.       Сидя на унитазе, L осознал — никогда, за всю свое существование, он не испытывал подобного унижения. Теперь, сменить наконечник и… — второй раз. Его буквально скрутило от чувства отвращения к себе. Третий раз.       И Лайт, со всей своей гордостью, спокойно переносил эту омерзительную процедуру?!       У них всегда был незащищенный секс — детектив предпочитал естественность. Ему нравилось раскрывать сфинктер, не пряча руки в латексные перчатки, входить в растянутое отверстие, не надев презерватив, чувствуя, как он медленно проталкивается внутрь, как скользит по атласным горячим стенкам, как они плотно обволакивают каждую проступившую вену. Он — кинестетик! Да, еще одно противоречие личности Великого L!       И Лайт платил за его особенность ежедневным унижением.       Детектив узнал достаточно о воздействии коктейля на организм человека, чтобы поверить в быстрое восстановление своего любовника после жесткого секса. Но он должен был убедиться на уровне конкретных ощущений, что их возобновившиеся отношения — действительно не сон, не бред и не расстройство психики.       Ты действительно снова со мной, Лайт-кун?..       Как в те три дня перед арестом Хигути…       Ты… мой?..       Он завернулся в полотенце.       Его драгоценный сидел на краешке кровати, одетый в белую кофту и обычные синие джинсы, рядом стоял сервировочный столик, в полупрозрачную фарфоровую чашку был брошен чайный пакетик, рядом лежала открытая упаковка Kallo Rice Cakes. Лайт молча поднялся, и, схватив его за запястье, устроил на своем месте, набросив на плечи одеяло. Следом, в руках детектива оказалась чашка, в которой медленно таяли с десяток кубиков сахара, в рот засунута печенька — пришлось съесть. Он отпил глоток — в нос отчетливо ударило красным тенессийским.       Он не помнил: как был уложен и укрыт одеялом; как в щеку уткнулся лоб — просто почувствовал прикосновение и легкое дыхание на шее; , а потом — прижалось гибкое тело, осторожно легла поперек торса рука. Стало спокойно. * * *       Сердце под ладонью билось ровно. Лайт чуть приподнялся на локте, с тревогой взглянул в лицо — глаза закрыты, но не спит — дремлет, на щеках едва заметный оттенок розового. Засыпай. Ты устал.       Он начал бездумно чертить на груди вензеля и понял, что пишет катаканой «Рюдзаки», осторожно коснулся губами лба — температуры нет. Снова взгляд — бледно-розовые губы пересохли; наклониться — провести осторожно, кончиком языка. Возбудить не хотелось — хотелось быть рядом, но рот приоткрылся… Это был странный поцелуй — так можно целовать только Единственного.       Цепь?       Красная нить судьбы?       Тетрадь смерти? Дело Киры?       Возможно, это шанс-один-на-миллион встретиться… и сквозь амбиции, гордость, израненную психику, гениальность на грани безумия понять — либо они навсегда вместе, либо одиноки навсегда.       Если бы Ягами Лайт — лучший ученик, а потом и студент Японии — и Великий детектив L не встретились, тогда каждый прожил бы свою отдельную жизнь и, возможно, считал бы себя счастливым...       Но!       Они встретились!       И теперь — отравлены ядом друг друга.       Навсегда.       L ответил на поцелуй… с облегчением?.. Словно, не ожидал ничего подобного.       Они, то прерывали, возобновляли игру ртов, глотали воздух, снова соединяли губы, осторожно прикусывали, посасывали языки друг у друга. Лайт, в который раз восстановив сбившееся дыхание, потянулся, лизнул то место, где в черной копне, надо лбом сияла серебром прядь и почувствовал на лопатках холодные пальцы… Они невесомой лаской касались кожи, пробежали по позвонкам, словно, по клавишам, а потом, неожиданно резко обхватили торс. Возбуждение накрыло юношу десятибалльным штормом, и решило проблему «не встанет» горячими волнами, устремившимися в пах.**       И вот он, тяжело дыша в поцелуй, трется своей налившейся плотью о низ живота своего возлюбленного, чувствуя, как быстро нарастает ответное возбуждение.       Я сделаю все, что захочешь, Рюдзаки!..       Погладить по ребрам под мышками — тебе нравится?.. Облизать ушко — так хорошо?.. Осторожно, с легким нажимом касаться пуговок сосков, любуясь танцем света и тени на все резче вздымающейся грудной клетке. Тебе сладко?..       Коралловые губы отпускают бледно-розовые, прижимаются к белоснежной коже, скользят по подбородку, изогнувшейся навстречу шее, по впадинке между грудных мышц ниже… Но холодные руки вцепляются в волосы — тихий стон зовет обратно. И снова — поцелуй до обморока, до драной одури, до ощущения полета за грань…       — Рюдзаки…       — Лайт-кун…       Снова вниз — по влажному следу, язык кружит в пупочной ямке, Лайт прикусывает кожу: «Я помечу тебя, чтоб не осталось сомнений!». И можно, наконец, разведя в стороны бедра, насладиться блестящей, от растекшихся по ней капелек предэякулята, темно-розовой головкой… Одним движением языка он снимает новую выступившую каплю, размазывает ее по своим коралловым губам и, наклонившись, посасывает гладкую плоть. Тело подрагивает под удерживающими его за талию руками — любимый толкается глубже, и вот уже в откровенно трахает его в глотку, придерживая голову.       Не так быстро!..       Лайт выворачивается из-под настойчивых рук и, скользнув губами по члену вниз, втягивает в рот поочередно яички, язык скользит по промежности… Затем, на миг оторвавшись, подхватывает своего возлюбленного под колени и, сложив пополам, впервые видит сморщенную дырочку.       Тот, который в течение двух лет вставлял ему, где и как хотел, не позволял даже дотронуться до собственных ягодиц!       Ты открылся, Рюдзаки.       Я этим воспользуюсь!       Коричневатая звездочка выглядит так беззащитно… любовник инстинктивно напрягся, возбуждение начало спадать. Рот сжался в тонкую линию… боится? Тебе есть, чего бояться! Но только не того, о чем ты сейчас думаешь. Лайт припадает губами к еще сильнее сжавшемуся от легкого прикосновения отверстию и начинает медленно скользить языком вверх вниз.       Моя цель — твое удовольствие, Рюдзаки.       Напряженная мышца начинает постепенно расслабляться под влажной лаской. Лайт, на секунду оторвавшись от своего приятного занятия, видит, как медленно наливается плоть и снова обнажается темно-розовая головка.       Тебе нравится?..       Набухшее великолепие так и просится в рот, и он снова скользит губами сбоку по выступившим венам… палец пытается проникнуть в задницу… Смазка?..       Ты идиот, Ягами Лайт!       Осторожно отпустив своего возлюбленного, он покрывает быстрыми мечущимися поцелуями внутренние стороны бедер, кубики пресса, ребра шею и шепчет на ухо:       — Подожди чуть-чуть — я мигом, — и кидается в ванную.       Есть!       Пузырек судорожно зажат в кулаке, теперь обратно — к нему, к Единственному.       Обнять.       Прижаться.       Отдать все.       Почему он свернулся в позе зародыша?.. Уснул?.. Невозможно!       Лайт ложится рядом, повторяя позу любимого, и погружается лицом в растрепанные патлы — они пахнут… вишней? Он слышал этот запах два года назад, когда два запястья были скованы одной цепью. С губ срывается:       — Я люблю тебя…       Тело вздрагивает, лохматая голова медленно поворачивается…       Только молчи, только ничего не отвечай, умоляю!       Лайт перекатывает своего детектива на спину, снова разводит в стороны бедра — мышцы под бледной кожей на мгновение напрягаются и расслабляются под массирующими движениями его рук. Он снова утыкается лицом в пах, глаза прикрыты, щека трется о подрагивающий в напряжении член. Приятно.       Я хочу почувствовать тебя каждой частью тела: хочу поглаживать пальцами ног плечи, а грудью прижаться к ягодицам; , но на это уйдет слишком много времени… Мы недотерпим — не сможем.       Подожди немного, я знаю — сначала это неприятно, зато потом…       Щедро политый смазкой палец медленно проталкивается в тугое колечко вращательными движениями; другая рука поглаживает, осторожно сжимая член, размазывает стекающие с его навершия капельки. Второй проскальзывает легче…       Лайт понимает, почему Рюдзаки так любил играть с его дырочкой — он чувствует, как там горячо, атласно, упруго; пальцы уже двигаются свободнее — можно развести их ножницеобразными движениями в стороны. И можно бесконечно трогать внутри, касаясь каждого бугорка… Но сил терпеть уже не осталось.       Как ты, Рюдзаки?..       Дышишь тяжело и рвано — грудная клетка судорожно поднимается и опадает; опираясь на локти, изгибаешь спину — бицепсы напряжены; нижняя губа закушена, щеки порозовели, полуприкрытые глаза поблескивают сквозь ресницы.       Лайт садится на колени и, крепко ухватив за талию своего возлюбленного, подтягивает к себе.       А сейчас… * * *       L чувствует, как что-то намного толще пальцев протискивается в него, разогретое нутро ощущает каждую веревочку вены, головка раздвигает тонкие стенки, стремясь проникнуть глубже, глубже… еще глубже… И вдруг его собственную плоть накрывают мягкие губы!..       Глаза распахиваются сами собой, и детектив видит-чувствует, что его драгоценный, изогнувшись подковой, раскачивающимися движения толкается внутрь, чуть-чуть вытягивает себя, каштановая макушка подается вперед — влажный рот вбирает член. Приподнявшись, он старается не шевелиться, впитывая крышесносные ощущения: от плотно охватывающих подрагивающее естество коралловых губ, от плавных толчков в кишке, от вида каштановых волос, переливающихся в свете ламп.       Губы с чавкающим звуком выпускают из сладкого плена уже пульсирующий орган, его драгоценный поднимает голову — карамельные глаза искрятся возбуждением и лукавым весельем, по подбородку течет слюна:       — Держись, Рюдзаки! — и, снова подхватив под колени, рывком забрасывает ноги себе на плечи, мгновенно срываясь на бешеный трах.       L видит изогнутую длинную шею, по которой ходит верх-вниз кадык, чувствует у себя внутри яростную плоть. Лайт, почти полностью вытаскивая себя из его растянутой задницы, резко вламывается обратно, заставляя содрогаться от каждого удара; испытывать боль, восторг, наслаждение…       — Х-х-х… помоги!.. — хрип из глотки.       Его драгоценный не сбиваясь с ритма, обхватывает одной рукой обе ноги, опуская другую вниз — к изнемогающему естеству и надрачивает в такт собственным толчкам. Несколько быстрых движений и утробный рык сливается с полным счастливого безумия криком.       — Я весь! Все…       Ягами Лайт заваливается на бок и последним полусознательным движением обнимает своего детектива, роняя голову на согнутую в локте руку. * * *       Проснувшись, L сначала ощутил боль в заднице, потом, попытался сесть и понял, что тянет поясницу; вспомнив, произошедшее ночью, уткнулся лицом в подушку. Он хотел фактов на уровне конкретных ощущений — их было предостаточно. Жизнь — это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Он улыбнулся.       — Ты как, укешечка, — насмешливый шепот рядом.       — Великоват ты для японца, Лайт-кун, — детектив обернулся.       Его драгоценный, видимо, успел принять душ и теперь в одних боксерах стоял на четвереньках на огромной кровати, разглядывая полусонного любовника. На шее не было ни малейшего следа от ожога. Все правильно.       — Ты лишил мой зад девственности на старости лет, опозорил мои седины… Знаешь, кто ты после этого? — L взял эффектную паузу.       — Не знаю. Говори - кто? — Лайт подался вперед — в карамельных глазах золотые лукавые искорки, коралловые губы подрагивают, готовые вот-вот растянуться в улыбке.       — Кира!       Тихий, почти беззвучный смех слился с откровенно задорным, и разошелся волнами по всей комнате, детектив потянул своего драгоценного за руку, и тот охотно уткнулся ему лицом в шею:       — Рюдзаки… — Лайт заерзал, устраиваясь поудобнее. — Все было не так плохо?.. Я сделал это только потому, что ты просил.       Детектив погладил его по каштановой макушке.