Красный Марс

4 После случая с Иштваном Авель чувствовал себя… Он не мог объяснить, что именно с ним не так, но не мог даже посмотреть на себя в зеркало. Утреннее бритьё вместо привычных пяти минут занимало теперь почти четверть часа, из которых большую часть времени он заставлял себя подойти к зеркалу. Авель чувствовал отвращение к самому себе. Он ударил человека! Пусть он опомнился, попытался остановиться, он ударил человека. Живого человека, такого же живого. Пусть и младшего по званию и всего лишь электрика. Пусть и такого надоедливого и тупого, как Иштван. После конца смены Авель бежал в свою маленькую комнату и часами там разглядывал свои руки. Он сжимал и разжимал пальцы. Вот этими вот руками он ударил человека. Там, на Земле, в детстве, он занимался боевыми искусствами. Но то, чем он занимался было не насилием. Это была красивая система физических и духовных упражнений, в которой слилось всё лучшее, что изобрело человечество для самосовершенствования. До этого Авель последний раз кого-то бил в далёком детстве. Он даже не помнил, чем была вызвана эта ссора с Каином, но помнил своё раскаяние при виде плачущего брата и выволочку от воспитательницы. Брат… Он сказал, что больше не может доверять ему. Авель не знал, правда это или нет, и зачем он так сказал, но удар получился сильный. Уж лучше бы Каин отправил его до скончания жизни на штрафные работы. Знание, что Каин больше не может доверить ему ничего важного, что теперь между ними будут какие-то секреты и недомолвки, было невыносимо. Авель никогда не задумывался над такой вещью, как доверие между ними. Это было что-то само собой разумеющееся. Они выросли вместе, у них был одинаковый генетический код, они были лучшими друзьями. Чтобы ни случилось, они находили друг у друга полную поддержку. И когда Каин был назначен главой экспедиции и всего проекта, Авель ему не завидовал. А теперь всё это рухнуло и никогда не восстановится. Ещё более невыносимым оказалось видеть брата каждый день. Каин по-прежнему был вежлив, улыбчив, интересовался его работой… Лучше бы брат его пристрелил. И люди. Люди тоже были невыносимы. Между техническим персоналом базы немедленно разнёсся слух о падении Иштвана. И хотя личное объяснение о случившемся от Иштвана большую их часть успокоило, Авель подозревал, что они всё знают, а молчат только потому что сговорились помучить его. Лишь на пятый день Авель успокоился настолько, чтобы прийти в офицерскую столовую и поужинать полноценно, а не перекусить сухпайком в комнате. Он набрал себе у раздаточного стола первой попавшейся еды и сел за самый дальний стол. Но поесть в одиночестве ему всё-равно не удалось. – Разрешите присесть? – Иштван поставил поднос напротив офицера и сел за один с ним стол. – Зачем было спрашивать? Ты уже сам сел. – Ну… Наверное, для приличия, – Иштван пожал плечами и взял ложку с вилкой. Авель рассеяно посмотрел на его поднос. Электрик явно не рассчитывал энергетический и витаминный баланс еды. Нет, разумеется, кое-что прикидывал, но вряд ли, как обычно делали все Найтроуды, высчитывал все необходимые суточные дозы. Иштван вообще был чертовски неправильным, на взгляд Авеля. – Что тебе нужно? – Простите? – Зачем ты всё это делаешь, а теперь пытаешься со мной подружиться? — медленно подобрал слова Авель. За всё прошедшее время он не перемолвился с лейтенантом даже парой слов. Только на приёме блока они почти поговорили, если можно назвать разговором несколько лишённых эмоций фраз. Авель был абсолютно уверен, что после случившегося Иштван будет держаться от него как можно дальше. – Ваша дружба мне не нужна даже даром. Хотя я не верю, что вы можете дружить, подполковник, – Иштван беззаботно пожал плечами. – Наше с вами объяснение случившемуся приняли почти все. А сейчас я добиваю сомнения у оставшегося меньшинства. Ведь вряд ли я буду есть за одним столом с человеком, разукрасившим мне лицо, – мужчина улыбнулся. Авель невольно посмотрел на его шрамы. Они были скрыты под пластырями, только содранный кончик носа придавал Иштвану сходство с цирковым клоуном. Если бы его лицо не кривилось и не дёргалось при каждом движении… – Приятно чувствовать себя причастным к чему-то великому. – Великому? – Спасаю нашу маленькую… базу от кризиса. Думаете, отстранение главы безопасников и одного из чудо-детей из пробирки пройдёт бесследно? Авель пожал плечами. — Может быть, я вернусь тогда на Землю. Забью на своё великое предназначение, набор уникальных генов и стану обычным человеком, как всегда хотел, — внезапно выпалил он. — Ммм? Забавно такое слышать от идеального человека. — Знаешь, ещё раз скажешь, что я идеальный человек, и я тебе при всех врежу. От тебя это звучит, как издевательство. — Извините, сэр. Просто странно было от вас слышать, что вы хотите стать обычным человеком со всеми его болячками и проблемами. — У таких, как ты, есть выбор. Ты мог отправиться сюда, а мог и нет. А меня вырастили для этой станции и не спросили, хочу ли я этого. – Странный вы... Ну, остались бы на Земле? И что дальше? Нет там свободы. Ни малейшего шанса быть свободным. Везде, где больше двух людей, свободы нет, – Иштван пожал плечами. Он рассеяно отпил кофе и, не дождавшись ответа, продолжил. – Да и, к тому же, по-моему, мы настолько ничтожны, что без разницы, где мы и что мы. С таким же успехом мы могли бы отправиться работать на удалённый маяк или на полярную станцию. – А как ты здесь оказался? – Я? – Иштвана, похоже, удивил этот вопрос. Он задумался. – Ну… мне нужны были деньги. А инженерам проекта предлагали их много. – И что, ты их получил? – Да. – И на что потратил? – А как ты думаешь? – Ну… Какие-нибудь кредиты или долги там, на Земле, – предположил Авель. Он слышал десятки историй про то, как люди оказывались должны, не рассчитав свои силы и став заложниками банков. Вряд ли Иштван настолько глуп и жаден, что отправился с кучей денег туда, где всё-равно не сможет их потратить. Скорее всего, действительно, долги. Или он соврал про деньги. – Вы почти угадали. Кредиты были. Но в основном мне нужны были деньги, потому что у моего отца нашли рак, а две сестры как раз заканчивали школу. Мы с матерью не могли вытянуть ни лечение отца, ни образование сестёр. Для тех, кто родился старым и пошлым способом путём траха между родителями, на Земле нет ничего бесплатного. Авель молча возил вилкой по тарелке. – И как… Твоя семья. Деньги помогли им? – Ну… В общем, да. Правда, отец всё-таки умер… а я узнал только вчера. – Иштван на несколько мгновений отвернулся и смотрел в пустоту над раздаточным столом. Потом улыбнулся. – Сёстры уже замужем, у меня трое племянников. – Наверное, они тебе очень благодарны. – Ничуть, – Иштван беззаботно пожал плечами. – С момента отлёта я не получил от них ни одного письма. Думаю, это потому что они поддерживали епископа Фогараши. – Никогда о нём не слышал. – Ватиканский ультра-радикал. Он выступал против проекта «Красный Марс» и твоего появления в частности. Считал это богохульством. Если мне память не изменяет, он оказался сумасшедшим даже для церкви и его лишили сана ещё когда мы были на земле. Но поклонников это не остановило. – Это же не честно.Ты сделал для семьи столько… Почему они от тебя отказались? – Ну, отказа-то они мне не присылали. Даже если бы пытались поддерживать общение — что им со мной делать? Зачем им брат где-то там на звёздочке в небе? От меня нет пользы, Авель Найтроуд. Про меня не снимают шоу «день из жизни колониста» и не пересылают его на землю, чтобы показать в субботнее утро. Я не написал ни одного четверостишья о нашей славной экспедиции. Я не заткнул пробитую метеоритом дыру в обшивке задницей и не спас всю станцию. Даже ни разу не пришлось вовремя вырубать рубильник, чтобы спасти экспериментальные посадки в лабораториях от слишком интенсивного полива или подачи удобрений. — Они… Они же приняли твои деньги! — От денег не отказываются. И ставлю на то, что они воспринимают это как ловкий обман богохульников. Мол, на их же деньги раз в месяц печатают пару тысяч листовок, которые обязательно вернут всё наше прогнившее человечество обратно в лоно церкви. – Но твоя мать. Почему она оставила тебя? Она же твоя мать! – Ну… – Иштван пожал плечами. – Наверное, потому что теперь у неё уже четверо внуков. Зачем её ещё и какой-то сын, которого она уже несколько лет не видела? – Это не честно, – пробормотал Авель. Он знал про разные семейные драмы, но никогда не мог подумать, что одна из них происходит где-то рядом. Родители всех его заместителей страшно гордились своими детьми. Эл Шрайт вовсе стала у себя на родине в Тунисе чуть ли не национальной героиней. А Иштван с беззаботной улыбкой рассказывал то, что иного человека сломило бы. – Это же чудовищно несправедливо. Если всё так, как ты говоришь, то они очень тебе обязаны. Иштван пожал плечами. – Авель Найтроуд, а тебе часто пишут те, кто замутил когда-то твою зиготу и засунул её в пузо неизвестной? Ты эту неизвестную знаешь? Знаешь тех, из чьих днк собрали твою? Ладно, эти люди и не обязаны иметь к тебе какое-то отношение. А вот те, кого ты знал в детстве? Те, кто воспитал из тебя идеа… того, кто ты есть, обучил десятку наук, вложил в голову все твои умные мысли? Профессор Деллинджер часто тебе пишет? Тот, который постоянно мелькал с тобой по телеку? Или он всё-таки предпочитает тебе общество своих биологических детей и биологических внуков? Мир вообще несправедлив. Я любил свою семью, когда согласился лететь сюда. И они любили меня и нуждались в моей помощи. Тогда это было для меня не просто важно, а жизненно необходимо. И я не жалею ни о чём. А сейчас… Сейчас это сейчас. С ним уже ничего не поделать. – Что-то я раскис, – Иштван поставил кружку на поднос и улыбнулся. Его лицо под пластырем сморщилось и пошло складками.– Я ни о чём не жалею, Авель Найтроуд. У меня есть моя работа, у меня есть мои друзья. Я строю будущее человечества. Разумеется, после моей смерти меня мало кто вспомнит, а уже через сто лет новым поколениям будет плевать, что был какой-то там унылый и ворчливый электрик на этой маленькой планетке, которую забросят, как только сумеют добраться до Титана и других миров. Но… – он пожал плечами. – Мы здесь, мы живы, перед нами наше будущее. Кто знает, что там будет. Пойду. Я хотел ещё кое-что сделать перед отбоем. Спокойной вам ночи, подполковник. Иштван протянул подполковнику руку. Авель на несколько мгновений замешкался, но пожал протянутую ладонь. Рукопожатие вышло скомканным и оставило после себя неприятное ощущение чужой горячей руки.