Михаил парит в невесомости, во тьме и тишине. Этот уголок вселенной мало кто навещает. А ведь когда-то тут стайка архангелов и ангелов обожали играть в прятки. В этой тьме ничего не разглядишь, и приходилось отыскивать собратьев по ауре. Да и та искажается волнами тишины.
Как давно это было. И какими они были молодыми. Как хочется вернуть то время, когда не надо было отвечать за других. Когда ты думал только о том, как провести новый день — какие игры затеять, какие песни пропеть. Когда не было груза вселенной на крыльях.
Но сейчас… Впервые — с детства — архангел чувствовал, что вселенная легка как пушинка. Как перо из его крыла. Вся его сущность как будто очнулась от долгого, болезненного сна. Он как будто открыл глаза в совершенно новом мире. В этом мире все так же царила несправедливость. И надо было присматривать за младшими, и все еще были твари и монстры, которых нельзя было впускать из-за реальности.
Но теперь он был не один. Вот оно — то, что он пытался сформулировать. Он. Был. Не один.
Душа Рахиль рядом — как путеводная звезда. Не давала оглядываться назад и опускаться в болото самобичевания. Ее свет отогнал отчаяние и ужас последних веков, даруя спокойствие.
Нет, он не исцелился полностью. Где-то внутри, очень глубоко, все еще есть дёготь вины и страха. Но тут может помочь только Отец. И он сам.
Только он сам может сейчас восстать из того пепла, в который он же сам и превратил себя.
Тишина — то, что нужно, когда надо разобраться в себе. Разложить все по полочкам. Заглянуть в свою душу и найти там те ответы, которые очень долго не находились.
Итак, начнем.
Михаил раскинул руки и крылья, расслабился и задал себе первый вопрос. Потом — второй. Потом…
Сколько прошло времени? Неважно. Потому что сейчас целительная энергия принятия себя текла сквозь него, заряжая и наполняя. Вопросы давно закончились, а ответы все приходили и приходили — только принимай.
— Я смотрю, ты неплохо тут устроился, архистратиг!
Михаил радостно улыбается, переворачиваясь.
— Как ты меня нашла?
— Ты сейчас излучаешь такой свет, что он ослепляет все вокруг. Неужели ты не видишь?
Михаил огляделся в удивлении — и правда. Тьма ушла. Теперь все вокруг мерцало и переливалось перламутровыми радугами. И тишины больше не было. Гул комет, шелест и таинственные переговоры небесных сфер, игра и музыка мельчайших песчинок, образующих новые миры — все что угодно, кроме мрака и тишины.
— Ух ты! — Михаил поманил к себе Рахиль. — Я наконец-то смогу рассмотреть место, которое нас всех пугало просто до икоты!
— Икающий ты? Я хочу это увидеть! — глаза Рахиль зажглись серебристым насмешливым огоньком.
— У тебя есть все шансы! Когда мы тут играли, здесь была… Я даже не могу назвать это дырой. Это было просто Ничто. Бездна. Невыносимое место, куда было больно смотреть — потому что он не имело вида. Вообще. Это как будто ты ослеп.
Рахиль поежилась.
— Ты уверен, что стоит сейчас на него смотреть?
— В свете? И звуках? Уверен. Более того, я уверен, что оно сейчас совершенно другое. И пугало оно нас именно потому, что мы не могли его рассмотреть. Вон там. За той огромной сферой. Я его чувствую!
Обогнув сферу, два маленьких существа замерли, пытаясь осознать то, что они увидели.
Огромное пространство в пространстве. Несколько миров в прозрачной оболочке. И за этой оболочкой все в движении. Течет, меняется, загадочно посверкивает и мерцает. Цвета невозможно описать словами. Весь спектр, какой только может воспринимать глаз высшего существа — и еще множество цветов за гранью Завихрения образуют фантасмагорические фигуры. И кажется, что вот на них смотрит величавое существо, похоже на дракона. Но нет — это уже смешная ушастая мышка. Да нет же! Это величавый старец, белый как лунь, с прозрачными глазами, в которых сосредоточена вся мудрость времени.
Михаил протягивает руку, касаясь прозрачной пленки. Поверхность под ладонью пружинит, она теплая и как будто слегка пульсирует. И при прикосновении архангел чувствует, как миллионы частичек совершенно новой для него энергии устремляется через него.
Рахиль ахает, когда фигура Михаила вспыхивает радугой. Ей кажется, что архангел даже вырос — крылья стали больше и пышнее, волосы, вдруг ставшие длинными и белыми, взвиваются, сливаясь с белоснежными крыльями. Она хватает возлюбленного за руку — и тоже замирает, чувствуя энергию.
И оба слышат чей-то голос, приветствующий их на каком-то незнакомом языке. Им непонятны слова, но они чувствуют смысл.
— Приветствую вас, существа этого мира. Рад наконец-то приветствовать вас…
***
Роузи осторожно заглянула в комнату, куда она поселила новых гостей. Джессика еще спала. Она даже не проснулась, когда Бенни и Адам с адским грохотом обрушили батарею дров прямо под их окнами.
А вот Олли уже проснулся. Он стоял у открытого окна, восторженно наблюдая за крупной чайкой, сидевшей на крыше напротив. Чайка опасливо косилась глазом вниз, на водосток. Там сидела большая черная кошка и сторожила птицу, слегка шевеля хвостом.
— Доброе утро, милый. — Роузи говорила вполголоса, чтобы не беспокоить Джессику. — Ты, наверное, кушать хочешь?
Мальчик повернулся к ведунье и радостно кивнул.
— Тогда пошли на кухню. Я уверена — там наверняка есть что-нибудь вкусненькое! Ты любишь блинчики с кленовым сиропом?
Олли издал восторженное восклицание и, подойдя, доверчиво вложил ладошку в пальцы Роузи.
— А заодно поищем тебе что-нибудь взамен этой футболки.
На кухне хлопотал Адам, докармливая Люцию. Стульчик, Люция, пол, часть стены — не говоря уже о самом Адаме — все было в овсянке и яблочном пюре. Люция смеялась, когда Адам пытался впихнуть ей в ротик очередную порцию пюре, делала губками «пффф» — и Адам уже выверенным движением пригибался, спасаясь от обстрела.
— Смотри, Олли. Вот этот большой обормот — это Адам. Папочка того ангелочка, который упражняется в меткости. И зовут этого робин гуда Люцией.
Олли весело помахал ладошкой Адаму и Люции. Адам открыл рот, чтобы поздороваться — и там тут же оказалась ложка с овсянкой. Люция засмеялась.
— Вот же… меткая! — Адам вытащил ложечку, облизал ее и бросил в мойку. — Роузи, докорми ее, пожалуйста. Там Бенни меня ждет, нам на лесопилку надо.
— Ага, нашел отмазку, папашка! Ладно, катись уже. — Роузи махнула рукой на возмущенного мужчину. — Я с ними справлюсь! Олли, садись вон туда, сейчас будут блинчики.
Роузи захлопотала у электрической печки. Сделать тесто для блинчиков, откупорить бутылочку с сиропом, достать тарелки и налить тесто в формы заняло буквально несколько минут — и она поворачивается к детям.
Олли сидит на высоком для него стуле, положив руки на столик детского стульчика, а Люция с веселым гуканием скармливает мальчику остатки овсянки. И так аккуратно, ни комка мимо. Олли весь светится, тоже гукает в ответ — Роузи уже поняла, что мальчик не разговаривает. Хотя от такой жизни, как у них с матерью, и не захочешь говорить.
Роузи подошла к парочке, положила руку на голову мальчику. Олли вздрогнул, попытался отпрянуть.
— Не бойся, мой хороший. Больше тебя никто не обидит. — Роузи присела на корточки, заглядывая в карие глаза. — Здесь ты и твоя мама в безопасности.
Олли несмело улыбнулся и с невнятными звуками показал пальчиком на потолок.
— Нет, маму мы будить не будем, пусть поспит. А блинчиков на всех хватит. Даже вот на эту чумазую мартышку!
Роузи оттерла фартуком запачканную мордашку Люции.
— Так. Планы у нас такие. Сейчас мы все дружно завтракаем, потом одеваемся и идем гулять на пляж. Возражения есть? Возражений нет. Ну и отлично!
***
— Как я соскучилась по ним…
— Я знаю. Но тебе надо провести здесь еще какое-то время. То, что сделали мои наставники, было опасным для тебя. И мне — нам! — надо удостовериться, что с тобой все в порядке.
— Скажи, почему ты помогаешь мне? Нам? Ты ведь не обязан.
— На этот вопрос ты не получишь четкого ответа, Аннет. Потому что я сам его не знаю. Почему я не дал своему брату замучить Адама в Клетке? Почему я вернул его к жизни там, в пещере? Почему я пошел за вами, когда вас похитили? Я не знаю. Я просто чувствую, что так — правильно…
