Вторая жизнь

11 февраля 1964 года, вторник. Какое-то время ничего не было. Боль в виске утихла, тело ныло, особенно правое подреберье и обе руки, слышались детский крик и мужское рычание, грохот мебели. Когда я открыла глаза, то сквозь муть увидела мужика, который как раз пинком ноги отшвыривал от себя ребёнка лет, наверно, двух. Ребёнок отлетел через всю комнату, ударился спиной о стену, но тут же вскочил и с диким завыванием, яростно выкатив глаза и сжав кулачки, бросился на мужчину. Рефлексы сработали раньше, чем я что-либо успела подумать – я выкинула вперёд обе ноги и со всей силы заехала мужику прямо по коленной чашечке. Хруст, вой – и мужик падает на пол. - Сучка! – проревел он. – Шлюха! Убью! И выродка твоего убью! Он попытался подняться, но я уже стояла на ногах. Удар носком по горлу, обоими кулаками – по темечку, и мужик перестал подавать признаки жизни. Я пощупала пульс на сонной артерии. Есть, жить будет, но какое-то время поваляется в отключке и даст мне время подумать, где я. Меня обхватили тоненькие ручки, я машинально обняла ребёнка, погладила его по спутанным чёрным волосам. Обвела взглядом комнату, посмотрела на свои руки, затем натянула прядь своих волос и посмотрела на них. Вопрос не только, где я, но и кто я. Комната была небольшой, в ней царил разгром – стол вверх ножками, стулья разбросаны, из них один поломан, книги из шкафа выкинуты, на полу одежда и битая посуда с остатками еды, кресло перевёрнуто. Похоже, это столовая. И холодно, это я поняла, когда почувствовала, что ребёнок в моих объятьях дрожит. Источник холода обнаружился быстро – стекло в окне было выбито, а на дворе всё же февраль. Я отстранила ребёнка, подошла к окну, осмотрела не слишком большую дыру и осторожно попробовала вызвать на руку заклинание клея. Ощущения странные, это тело плохо умеет колдовать, но уже хорошо, что хоть как умеет, поэтому я подняла с пола белое вафельное полотенце с грязным отпечатком ботинка на нём, сложила его в несколько раз, склеила концы, а затем приклеила к стеклу. Пока обойдёмся так, покуда не разберёмся, на что это тело способно. Мужик начал шевелиться, и я, подойдя к нему, приставила пальцы к его вискам и послала заклинание сна… и не встретила отклика. Усилила заклинание, отклик был слабым. Ничего не понимаю – только же что колдовала, а тут не действуют обычные чары сна! Маленькая ручонка дёрнула меня за юбку, а когда я обернулась, ребёнок протянул мне волшебную палочку. Я с опаской взяла её, прислушалась к своим ощущениям. Судя по тому, как привычно она легла в руку, владелица к ней обращалась часто, а это… не то, что совсем плохо, но наводит на некоторые размышления. Я направила палочку на мужика и послала невербальную сплюшку, затем, убедившись, что результат есть, наложила чары сна посильнее. Всё, поспи пару часиков, потом с тобой разберёмся. Я развернулась к ребёнку – не знаю даже, мальчик это или девочка – который по-прежнему держался за мою юбку. Одет он был в поношенные и местами штопанные, но чистые штанишки и рубашечку, ноги босые, волосы чёрные, давно не стриженные, лохматые, кожа бледная, нос крупный, с горбинкой – трудно сказать, своя это горбинка или следствие перелома. Глаза чёрные, серьёзные, и ни следа слёз. И, хоть он и мелкий, ему явно не два года, а больше – пропорции тела и координация не те. Года четыре, я бы решила. Я присела перед ним на корточки. - Он тебя сильно ударил? Мальчик что-то промычал, потом прикоснулся к моему левому виску и издал звук «и-и». Он что, не разговаривает? - Мне не больно, - я тоже покачала головой. – А тебе больно? - И-и. Ма. И понимай как хочешь. Я приложила пальцы к его вискам. Да, серьёзного ничего, переломов нет, несколько ушибов, а вот нос действительно не так давно был сломан. Перелом уже сросся, но криво, у ребёнка должны быть проблемы с дыханием. - Пойдём отсюда, я тебя полечу. - И-и. - Больно? - И-и, - повторил он и уверенно пошёл из комнаты. Я последовала за ним. Отвёл он меня на кухню, которая оказалась на этом же этаже за стеной. Кухня была вполне обыкновенной: двухконфорочная газовая плита, раковина, сушилка для посуды, тумба, несколько навесных шкафчиков, холодильник, стол. Вся мебель несколько пошарпанная, но чистая, только на выключенной плите стояла сковорода с неким подобием пирога. Ребёнок взял стакан, подставил к раковине табуретку, включил кран, налил себе в стакан воды, аккуратно закрутил кран, напился и пошёл по своим делам. Я проводила его взглядом. Выводы делать рано, но он не попросил меня о помощи, а это может говорить как и о простом: «Я сам!», так и о том, что он не привык полагаться на помощь взрослых. Вкупе с тем, что он в этом возрасте не разговаривает, напрашивается, скорее, второй вывод. На холодильнике лежало несколько газет, я взяла верхнюю, пробежалась глазами по строчкам, уловила какой-то диссонанс. Такой же диссонанс был и во время попыток поговорить с ребёнком, но тогда было не до этого. А теперь я прислушалась к себе, внимательно прочитала статью, потом побежала в соседнюю столовую – помнится, там были книги. Мало ли газета заграничная. Но книги подтвердили моё подозрение: почти все они были на английском, лишь три мне попались на латыни. Страна издания как газеты, так и большинства книг – Великобритания. Значит, я, скорее всего, в Великобритании. Занесло, однако. Английский я знала не то что бы очень, но изъясняться могла: железный занавес для обычных советских людей не означал такого же занавеса для магов, поэтому общаться мне приходилось со многими иностранцами. Но тогда вопрос – а на каком языке я говорила с ребёнком? Может, на русском, и он меня просто не понял? Я закрыла глаза, вспомнила свою первую фразу: «Он тебя сильно ударил?», произнесла её. Получилось на английском – это тело автоматически все мысли переводило на английский. Сказала фразу на русском. Нет, не то, разговаривала я точно на английском, который привычен этому телу. На всякий случай я поискала ребёнка, нашла его в детской на втором этаже – очень скромно обставленной, но аккуратной; он в маленьком котелке для зелий – настоящем, не игрушечном – сосредоточенно «варил» какое-то зелье. Роль зелья выполняли насыпанные в котёл мелкие камешки, бумажки, пуговицы и тому подобная мелочь. У меня внезапно едва ощутимо защемило сердце – то ли радость, то ли горечь. Чувства явно не мои – её, той, тело которой я заняла. Видимо, это её сын. А там в столовой валяется муж, получается? Я подошла к ребёнку, присела перед ним и спросила, проследив на этот раз, чтобы фраза точно прозвучала на английском: - У тебя болит что-нибудь? Он сердито оттолкнул меня и издал ряд нечленораздельных звуков, и тут же вернулся к «варке зелья», больше не обращая на меня внимания. Я некоторое время понаблюдала за ним, потом вышла. Чтобы разобраться, что с ребёнком, за ним нужно понаблюдать. Но пока он занят, надо разобраться, где я оказалась. И кем я оказалась. Какая-то инстинктивная память у тела имелась. Я знала планировку дома, помнила, где что есть, поэтому, когда я задалась вопросом, где найти зеркало, ноги сами повели меня в санузел – совмещённый, маленькая сидячая ванна, унитаз, жестяной таз с замоченным бельём, мыло в мыльнице, маленькая полка с какими-то флаконами и коробочками, и небольшое зеркало над раковиной. Я подошла к нему не без волнения и долго изучала своё отражение. Молодая женщина лет двадцати пяти, не очень высокая, примерно ростом с меня прежнюю, худощавая, фигура невыразительная, хотя и не окончательно плоская. Волосы чёрные, гладкие, затянутые в косу, лицо вытянутое, черты крупные, брови по-мужски густые, нос с лёгкой горбинкой, нижняя челюсть чуть выдавалась вперёд. На левом виске наливался свежий кровоподтёк, ещё несколько синяков разной степени давности, от совсем синих до желтых, были на руках и – я расстегнула платье – на теле. Я приставила пальцы к вискам, попробовала просканировать своё состояние, некоторое время привыкала к непривычным ощущениям, затем, разобравшись, осторожно потрогала синяк на виске. Видимо, тот мужик, размахивая кулаками, ударил женщину в висок и проломил височную кость, которая повредила артерию. Смерть была мгновенной. А потом в это тело перенесло меня, магия амулета волхва Андрея ликвидировала перелом и зашила артерию – то-то меня так корёжило: слишком быстрое исцеление всегда болезненно. Итак, хозяйка тела мертва. Я отвернулась от зеркала и пошла разыскивать документы. Они обнаружились в секретере в гостиной. Паспорт, свидетельства об окончании школы, о браке, о рождении ребёнка. По паспорту я оказалась некой Эйлин, миссис Тобиас Снейп, сорокового года рождения, в декабре мне исполнилось двадцать три. В восемнадцать я окончила частную школу-пансион в неком Честершире, в восемнадцать же вышла замуж за мистера Тобиаса Северуса Снейпа. В январе шестидесятого у меня родился сын Северус Тобиас. Значит, тот ребёнок всё же мальчик. А так как сейчас февраль шестьдесят четвёртого года, значит, ему ровно четыре года. Документы Тобиаса Северуса Снейпа я тоже просмотрела. На двенадцать лет её старше, образование тоже только школьное. А вот на самом дне шуфлядки, под аккуратно застеленной пожелтевшей газетой, обнаружилась первая действительно любопытная находка. Диплом об окончании школы чародейства и волшебства Хогвартс, выданный в июле пятьдесят девятого года мисс Эйлин Принц. И в верхнем углу – чёрный магический штамп: нож, отсекающий ветвь дерева. Отсечённая от рода… Я подавила желание выругаться. Хогвартс – одна из магических школ Великобритании. Название на слуху было, но чего-либо особенного я вспомнить про неё не смогла, значит, ничем особым она не выделяется. А вот девичья фамилия Эйлин мне была знакома. Принцы действительно один из старых магических родов Великобритании, не принадлежат к аристократам, не сильно богаты, но уважаемы и славятся своими зельеварами. Вроде бы это боковая ветвь рода Малфоев. Но дело не в этом. Лет пять назад весь магический мир Земли обсуждал скандал, что род Принц отсёк от себя какого-то из своих отпрысков. К сожалению, именно в тот год мы безвылазно сидели в енисейской тайге, сначала выслеживая незаконных артефактников, а затем ликвидируя последствия их работы; дело было тяжёлое, напряжённое, и нам было не до сплетен большого мира – поспать бы нормально и не влететь в очередную пространственную петлю. А когда вылезли из тайги, на нас навалилось дело магов-наркоторговцев, а потом нас услали в Среднюю Азию разбираться с призраком Тимура, который опять пошёл завоёвывать Самарканд… В общем, скандал в роду Принц прошёл мимо меня, и причины, по которой он отсёк от рода одного из своих членов, я так и не узнала. Отсечение от рода – всегда крайне болезненная операция, и в первую очередь для самого рода. Оно всегда даёт мощную отдачу, такую, что род от неё запросто может лишиться магии, а то и вовсе прекратить своё существование. Поэтому отсечение проводится тогда и только тогда, когда без него будет ещё хуже. Никогда ведь не знаешь, отсекая ветвь, действительно ли это ветвь, а не корень или не единственное семя. Пусть член рода преступник, предатель, самый чёрный маг всех времён и народов – его могут лишить наследства, не допустить к продолжению основной ветви, не пускать в родовое имение, перекрыть отдельные каналы магии – что угодно, но его не отсекут, какой бы редкостной сволочью он ни был. И я даже не представляла, что могла такого натворить Эйлин, что её род пошёл на риск собственного уничтожения! Отсечённая от рода – это клеймо. Такую в магическом мире не примут в вуз, не возьмут на работу, будут стараться не иметь с ней дел. Таким путь только один – в мир людей, где нет места магии. Конечно, теоретически другой род может принять Отсечённого, но таких случаев я не знаю. Отсечённая – это паршиво, это проблемы на всю оставшуюся жизнь. Нет, в себе я уверена – я не пропаду даже с ребёнком на руках, даже в чужой стране: русские маги – товарищи суровые, советская закалка – это вам не школа для утончённых английских лордов. Но проблем будет выше головы. Впрочем, это в любом случае лучше, чем быть мёртвой, а альтернативой у меня была только смерть. Хотя один небольшой плюс в моём теперешнем положении есть – у меня нет долгов перед родом. Переселение души в другое тело – это почти на грани сказки, не все маги даже верят, что это возможно. Я сама не верила до сегодняшнего дня, а вот мой учитель, волхв Андрей, этим занимался плотно. Он мне как-то рассказывал, что в теории ничего сложного и уж тем более невозможного в этом нет, но суть проблемы в том, что активировать амулет переселения нужно в самый момент смерти. Для этого мало быть в сознании – нужно поймать именно тот миг, когда душа покидает тело: секунда раньше – амулет сработает впустую, секунда позже – уже смерть. Мне повезло – я попала в этот самый миг. И в этот же самый миг умерла Эйлин. Если верить историческим записям, при переносе души человек получает все долги и обязанности того человека, в тело которого он вселился. Если человек замужем и с детьми, вселенец обязан сохранить семью и вырастить детей. Вернее, как – я могу, конечно, сейчас бросить и мужа, и сына и уйти решать свои проблемы, но это добавит мне ещё и клеймо предателя магии, а мне это точно не надо. Конечно, долг долгу рознь, и если постылого муженька, если совсем житья не даёт, ещё можно тихо придушить в подворотне, это по мне ударит, но не критично, то бросить ребёнка и в придачу к статусу Отсечённой получить ещё и статус Предателя Крови – лучше удавиться сразу. Я вынула из шуфлядки вторую бумагу, не замеченную мною ранее. Свидетельство о заключении брака тех же мисс Эйлин Принц, чистокровной, и мистера Тобиаса Снейпа, маггла. Только на этот раз магического. Больше никаких документов я не нашла. Некоторое время я размышляла, что делать дальше, потом решительно направилась в столовую, где до сих пор дрыхла пьяная тушка мистера Снейпа-старшего. Предварительно я отыскала аптечку, позаимствовала оттуда веронал, чтобы, если мой супруг начнёт буйствовать, усыпить его обычной химией. Мысль о снотворном зелье привела меня в тщательно замаскированную лабораторию в подвале, где царил идеальный порядок, и где ровными рядами на полках выстроились различные флаконы с зельями. В основном снотворное, миорелаксанты и обезболивающие. Тоже о многом говорящий набор. Прихватив снотворное, а из прихожей – детский стульчик (пригодится в качестве холодного оружия), я направилась к супругу. Он по-прежнему валялся на полу столовой и храпел. Я пощупала его колено, определила перелом, причём перелом сустава, не стала его пока трогать, а занялась его общим состоянием. И прежде всего мне нужно было определить, что он из себя представляет в плане способностей к магии. Заклинание диагностирования ушло в никуда. Как в чёрный провал. Это как понимать? Особенности магии моего нового тела, непривычность его к беспалочковой магии, или это с мистером Тобиасом что-то не то? Или тело Эйлин так ощущает магглов? Я провела диагностику на себе. Тяжело, но отклик нормальный. Пошла в детскую и повторила опыт на Северусе, который по-прежнему занимался «варкой зелий». Нащупала хорошее магическое ядро и не развитые ещё каналы. Вернулась к Тобиасу и вбухала в заклинание диагностики столько магии, сколько могла себе позволить. Отклик пришёл еле заметный. Неоформленное магическое ядро и такие же фантомные тонкие каналы. Нет, он не маггл, у магглов зачастую есть каналы, но нет ядра, или нет ни того, ни другого. Но он и не маг – человек со столь размытым ядром колдовать не сможет даже с самой мощной палочкой. И не сквиб – у сквибов чёткое ядро, но отсутствуют или забиты каналы. Да и вообще не встречались мне неоформленные ядра. А если предположить, что он не человек, а какой-то другой волшебной расы, или полукровка от другой расы? Но какой? Все магические расы имеют более или менее развитые ядро и каналы, и детям-полукровкам они или передаются, или нет. Но как понимать неоформленное магическое ядро? Я села рядом с ним на пол, приходя в себя после такой растраты магических сил, и только сейчас заметила, что в комнате стало темнее. За окном сгущался туманный февральский вечер. Ладно, подумаем потом. Сейчас пора бы и самой поесть, и ребёнка накормить. Да и вообще начинать налаживать с ним контакт.