***
Поутру, как и заведено, была воскресная месса. Во время ее проведения вставать вынуждали раз восемь, а то и больше. Обычно все просто отсиживались, пару раз поднимаясь с места за всё мероприятие. Но сегодня читали какие-то особенные молитвы в честь адвента, в смысл которых Хань не вдавался, и матушка Розетт то и дело взмахивала руками, призывая встать, дабы выразить свое почтение. В зале народу было битком: школьники, учителя, духовные настоятели, священники, монахини. Обслуживающий персонал деликатно стоял у входа. Мальчишки, пришедшие заранее, занимали места с хорошим обзором. Нагло опоздавшие ученики ютились на галерке. Свита во главе со своим неизменным лидером по традиции расположилась в первом ряду, ближе к священнику. На скамью второго ряда по правую сторону втиснулся сонный Пак Чанель и бодренький Бен Бэкхен, желающий в полной мере насладиться всеми важными проповедями и случайными словами Уильяма Хейга. Лу же сидел на краю предпоследней скамьи, сложив ноги по-турецки, и сосредоточенно черкал в тетрадном листке, который планировал отправить родителям. Письмо было эмоциональным и резким, лишенным каких-либо трепетных чувств, и весь его посыл был направлен лишь на требование разъяснить волнующие Ханя нюансы. Начиная от "почему вы не забрали меня домой на осенние каникулы?", заканчивая "признайтесь, благодаря каким таким связям я был сослан в этот католический Азкабан?". - Котеночек, ты бы хоть пижамные штаны снял, перед тем, как на мессу идти, - послышался тихий голос Вайрона, и его сильная рука легонько шлепнула Лу по коленке, призывая убрать ноги со скамьи на пол. Хань вздрогнул и бросил на учителя затравленный взгляд. - Простите, сэр, - сконфужено извинился он, садясь "по струнке". Хань действительно прямо поверх пижамных штанов напялил белую церковную распашонку, в которую ученики, посещая мессу во время адвента, вынуждены были наряжаться, как в некое подобие праздничного платья. Лу надеялся, что в столпотворении школьников эту его безалаберность никто не разглядит. Но сейчас, попавшись учителю на глаза в таком виде, он уже мысленно приготовился получить ремня. Однако Джеймс среагировал на одеяние Ханя на удивление терпимо, выразив куда большую заинтересованность к письму, которое мальчишка нагло строчил во время проповеди пастора Хейга. - Давай-ка мне его сюда, - тихо, но настойчиво потребовал Вайрон. - Не-ет, - жалостливым шепотом возразил Лу. - Это личное. - Любовная записочка для какого-нибудь смазливого мальчика вроде О Сехуна? - Это срочное письмо для отца, - хмуро бросил Хань, пряча скомканный тетрадный лист в карман штанов и оглядываясь по сторонам, словно в поисках защиты. Вайрон нахмурил брови, выражая скорее беспокойство, чем раздражение. А когда Уильям Хейг начал чтение Евангелия и все вновь повскакивали на ноги, Джеймс, пользуясь ситуацией, схватил Лу Хана за запястье и потянул вслед за собой к выходу. Монахини, кучковавшиеся у двери, расступились в стороны, бросая сочувственные взгляды мальчишке вслед. Лу же смотрел исключительно в пол и кусал дрожащие губы, надеясь, что Вайрон не станет наказывать слишком строго.***
Вариантов для "казни" у мУчителя было уйма. Он каждый раз старался придумать что-то новенькое, словно хотел удивить своей изобретательностью. Так что сейчас, принудительно поднявшись с ним в учительскую, Хань ждал чего-то эдакого. Но Вайрон не стал наказывать, а лишь усадил в кресло и всучил в руки проводной стационарный телефон. - Звони, - сказал он, устраиваясь в кресле напротив. - Кому? - удивился Лу. - Отцу. Кому же еще? - с ухмылкой бросил Джеймс. - Зачем? Что я должен ему сказать? - То, что собирался написать в письме, - разъяснил учитель. - Школьникам пользоваться телефоном строго воспрещается. Так что я даю тебе практически уникальную возможность не марать бумагу, а сказать все напрямую. Вроде бы ничего устрашающего не происходило, но Ханю почему-то было до жути неуютно и тревожно, словно под всей этой терпимостью Вайрона кипело пламя, и он готовился вот-вот сорвать с себя маску доброжелателя, выбивая из мальчишки дурь розгами. - Я... я не помню номер, - заикаясь, пролепетал Лу. Джеймс удивленно выгнул бровь. Затем неспешно встал с кресла и, сделав шаг вперед, выхватил телефон. Прокрутив дисковый циферблат, он прижал к уху трубку, а когда вместо длительных гудков из нее послышалось немного сонное "wèi" (алло), деликатно поздоровался на безупречном китайском языке и разъяснил отцу Лу Хана, что его сын хочет с ним поговорить. Тот что-то долго разглагольствовал в ответ, Вайрон терпеливо слушал, а после передал эстафету мальчишке и вновь сел в кресло. - Папа? - неуверенно начал Хань, сжимая в руках телефонную трубку. - Ты что-то натворил, сяо Лу? Что случилось? Почему ты звонишь? - как-то не особо дружелюбно начал отец. - Я просто хотел... - Хань замялся, осознав, что Джеймс прекрасно понимает его китайскую речь и он не сможет высказываться при свидетелях с той же откровенностью, которую выплескивал в письме. - Я соскучился и... устал, - обреченно прошептал Лу. И в этих словах было столько искреннего отчаяния, что Вайрон закусил губу и покосился в сторону, словно чувствовал свою вину за все душевные травмы Ханя. - От чего ты устал, от учебы или от дисциплины? Лодыря кусок, возьми себя в руки в конце концов. Нельзя вечно жить в безалаберности и распущенности. Посмотри по сторонам, как остальные ребята себя ведут в школе? Кто-нибудь хнычет, жалуется? Смирение и праведность - вот путь к царству Всевышнего. Ты должен каяться и слушаться духовных настоятелей, Джеймса и... Папа продолжал отчитывать, а Лу лишь кивал в ответ. Дома для подобных случаев у него было припасено два варианта поведения: первый - закрыться в своей комнате, второй - сбежать в местный рок-клуб с ребятами. Но сейчас весь этот уничтожающий монолог отца можно было прекратить лишь кинув телефонную трубку, что Хань позволить себе при свидетелях не мог. Так что, не вставив ни одной протестующей реплики, вытерпев весь воспитательный речитатив, он учтиво попрощался, передав напоследок привет маме, и сунул трубку учителю. Несомненно, Вайрон был связующим звеном между Лу и отчим домом. Он знал его папу по имени, знал даже его номер телефона. И, возможно, не бил мальчишку так часто и сильно лишь по причине дружеских связей с его семьей. - Вы хорошо знакомы с моим отцом? - тихо спросил Хань, когда Джеймс наконец перестал перечислять все его погрешности по учебе за последнюю неделю и положил трубку. Лу задавал уже когда-то подобный вопрос, но ответа на него тогда не получил. - Отлично знаком. Он работает в компании моего отчима, занимается продвижением товаров в Китае, - ответил Вайрон, запихивая телефонный аппарат в выдвижной ящик массивного стола. - Я в курсе, чем занимается мой папа, - хмуро буркнул Лу. - Но не сочтите за наглость, почему Вы занимаетесь преподавательской деятельностью, если Ваш отчим держит компанию, изготавливающую часы, которые стоят дороже чем вся моя жизнь? Джеймс рассмеялся и вновь сел в кресло напротив Ханя. - Вообще-то моя специализация - восточные языки и международные отношения в сфере экономики, - скороговоркой выдал он. - Но отчим считает, что сперва я должен научиться руководить толпой неуправляемых малолетних дрочеров, выстраивая в их обществе завидную дисциплину, чтобы к тридцати годам суметь возглавить крупную компанию. Так что преподавательская деятельность - лишь дело времени. - А после будете избивать своих работников, как и учеников? - немного дерзко бросил мальчишка. - Я просто буду их увольнять при необходимости, - с ухмылкой ответил Вайрон. - Но не бери в голову, твой отец очень ценный сотрудник, к нему это не относится. - А ко мне относится? Вы собираетесь меня наказать за... - Лу глянул на свои пижамные штаны, торчащие из-под церковного платья-распашонки, а после вновь перевел хмурый взгляд на учителя, добавив: - За письмо, которое я писал во время мессы? - Если ты пояснишь мне его суть, то я тебя и пальцем не трону, - заявил Джеймс, стирая со своего лица наглую ухмылочку. - В трубку телефонную ты молчал, как партизан, а на листке строчил километровые проповеди. Зачем ты писал отцу? Что там такого срочного? У тебя какие-то проблемы? Расскажи мне, в чем дело? - Ни в чем. Все о чем я хотел спросить отца, я узнал сейчас от Вас. - Что-то сомнительно. Говори правду, Хань. - Какую правду? - смутился Лу. - Ты жаловался ему? Тебя кто-нибудь обижает? - Кроме Вас? - хлестко дерзнул мальчишка, но когда Вайрон подскочил с места, наклоняясь над ним, тут же опустил глаза в пол. - Я имею в виду не воспитательные наказания, а домогательства. Кто-нибудь пристает к тебе? Просит делать непристойные вещи? Не дожидаясь ответа, учитель уперся коленом в кресло, ухватил Ханя за подбородок и стал рассматривать его лицо. После оттянул ворот церковной распашонки, стараясь хорошенько изучить тонкую шею. - Наклонись, - приказал он. - Да что Вы хотите? Меня никто не трогал! - выпалил Лу Хан, уворачиваясь от прикосновений. - Армин тоже так говорил. Однако вся шея у него была в засосах от уха до уха, - сквозь зубы процедил Джеймс и добавил: - Снимай это чертово платье. До пояса раздевайся. Я хочу осмотреть тебя. - Нет, я не буду, - захныкал Хань. - Котеночек, не зли меня. Я же не штаны с тебя снимаю. Раздевайся или я сам тебя раздену, - с наигранной нежностью пропел Вайрон. - Просто представь, что ты у врача. - Бред какой-то. Я не хочу! Со мной все в порядке. Не трогайте. Джеймс раздраженно цыкнул, понимая, что добровольно уговорить ребенка раздеться не удастся, и стал сам стягивать с него церковную распашонку. - Руки подними! Быстро, - прошипел он, теряя терпение. - Я не буду с тобой церемониться. Все капризы выбью розгами в два счета. Благо, твой папа соглашение подписывал на применение физических наказаний, так что имей это в виду. Хань вздрогнул и тут же вскинул руки вверх, предварительно зажмурившись, словно готовясь к удару по лицу. Учитель снял с него одежку через голову, оставив в одних пижамных штанах, и стал поспешно осматривать каждый сантиметр тела. - Да не дрожи ты так, - на выдохе произнес он. - Развернись ко мне спиной. Как только Лу Хан выполнил указание, Вайрон легонько шлепнул его по попе ладошкой и бросил вполголоса: - Одевайся. Все в порядке. Только каши надо больше кушать. Хань мысленно порадовался, что все это унижение не заняло больше пяти минут, и потянулся за распашонкой, висящей на спинке кресла. Но прежде чем он успел надеть ее, в учительскую влетела матушка Розетт. Увидев полуголого мальчишку на кресле в позе полулежа и склонившегося над ним префекта, она испуганно взвизгнула, закрыла глаза ладонью и дернулась к выходу, смачно вписавшись головой в дверь. Пошатнувшись от удара, монахиня вновь отскочила в сторону, открыла дверь и, не убирая руку с лица, вылетела наконец из кабинета. - Идиотка, - ляпнул Джеймс насмешливо, и ринулся ее догонять. Хань наспех наделся и тоже выбежал из учительской, норовя скорее слинять отсюда.***
Судя по столпотворению в холле, месса уже подошла к концу. Минуя компании школьников, Лу поспешил к широким лестницам, ведущим на этажи ученического корпуса. Пальцы немного дрожали, равно как и губы, мысли путались. - Посторонись! - в один голос прокричали парни из выпускного класса, пронося деревянную койку по коридору пятого этажа. Лу на минутку вылетел из своих переживаний и встал в сторону, пропуская ребят. А после вновь зашагал по скрипучему дубовому паркету, глядя исключительно в пол. - Эй, мальчик, подожди. - вновь окликнул один из парней. Хань оглянулся. Старшеклассник отмотал от поручня у изголовья кровати какую-то цепочку и махнул ей над головой. - Забери, Христа ради. И кинь в комнату 512. Там не заперто. Лу подошел ближе, принимая украшение. То была серебряная цепочка с сирийским крестом. Красивые камушки, крючковатое тиснение и наконечники заостренные, как пики. Очень специфичный религиозный аксессуар, в нем чувствовался индивидуальный стиль мастера. И Хань раньше уже видел его работы. Ведь один из таких крестов висел в его спальне на ручке шкафа. Подарок от пастора Уильяма Хейга. Когда Лу заглянул в комнату 512, в ней никого не оказалось. Вместо трех кроватей теперь было только две: Кая и Се. Значит, крест принадлежал Армину и тот его попросту забыл. Или же оставил специально, не желая тащить с собой подарки пастора? В мыслях сразу замелькали слова Ангела о том, что Хейг неровно дышит к малолетним мальчикам, о том, что он совращает детей, задаривая религиозными украшениями. Сехун, конечно, пытался сгладить ситуацию, успокаивая тем, что пастор якобы способен лишь на поцелуи. Но, если брать в оборот опасения Вайрона по поводу домогательств и его признание в том, что на шее Армина он обнаружил множество засосов, то можно было предположить, что именно Хейг стал причиной побега ангельского прислужника из школы домой, туда, где поддержат и защитят. Значит, все же по собственному желанию? Вернее по вынужденной мере, в целях спастись.***
Каждый готов обменять частичку своей свободы на иллюзию безопасности. Зная, что кто-то убережет от пугающих угроз реального мира, можно легко упасть до доверительности. Но наибольшую защиту мы ощущаем обычно лишь рядом с родными, с семьей. Родители имеют особую значимость для большинства людей, особенно детей. Отчий дом зачастую кажется им самым безопасным и уютным местом на земле. И будучи за много километров от родных стен, услышать голос папы или мамы, все равно что мысленно возвратиться домой и вновь почувствовать себя защищенным. Однако после того разговора с отцом, когда вместо взволнованных "как ты?", "мы соскучились!", Хань услышал лишь разгневанные реплики, уверенности в себе поубавилось. И в первую очередь пропала иллюзия безопасности. Папа не защитит. Он скорее встанет на сторону учителей и настоятелей, чем поддержит хулиганистого сына. Теперь Лу был в этом практически уверен. Отец не собирался оберегать свое чадо от представителей католического общества, в которое сам же его и сослал. Он полностью перекинул ответственность за воспитание и теперь надеялся, что под натиском праведных законов непослушный мальчишка научится смирению, и по окончанию учебы вернется домой кротким и праведным. А мама, в свою очередь, принимала решение мужа, как должное, не смея перечить. "Родители просто выбросили меня сюда. Я совсем один среди ненавистного католицизма, педофилов и садистов!" - думал Хань. И от этого ощущения хотелось спрятаться под тысячей теплых одеял, в надежде вернуть былую иллюзию защищенности.***
- У меня есть отличный способ тебя развеселить! - улыбчиво заявил Бэкхен, пытаясь вытянуть из кровати впавшего в беспробудное отчаяние Лу Хана. - Нет, - категорично ответил Лу. Постель ему в это воскресенье казалась самым безопасным и родным местом на планете. И покидать ее он не намеревался. - Да ладно тебе. Ты пропустил мессу, не ходил на ланч и обед. Так и проспишь весь выходной день? - пожурил Бэк. - Я ходил на мессу. Просто немного опоздал... И ушел пораньше по причине внезапных обстоятельств, - как можно дипломатичнее ответил Хань. - Каких таких внезапных обстоятельств? - Бэкхен сел к Лу на постель, надеясь услышать разъяснения, но ответа так и не дождался. - Послушай, Лу Хан-и, - продолжил он до смешного заботливым тоном. - По всей школе уже установили елки. А ту, что в холле, самую большую, по традиции ученики все вместе наряжают. Это очень увлекательно и весело. Уверен, тебе понравится. Наши одноклассники уже там. Хань высунул нос из под одеяла и шепотом спросил: - И Сехун?..***
Родители Лу Хана считали Рождество сугубо домашним мероприятием. Поэтому празднование всегда проходило в семейном кругу. Но Рождество в школе Святого Франциска было полной противоположностью того, к чему привык Хань. И он понял это еще задолго до самого праздника, когда согласился участвовать в украшении ели. Первое, что удивило - количество разнообразных игрушек, бус, лент и свеч для декора. Их развешивали на высоченную, пушистую ель, взбираясь по раскладным деревянным лестницам. Ни одна веточка не оставалась без внимания, ни один элемент декора не выбивался по стилю. Полнейшая гармония сказочной красоты. Второе - сплоченность. Ученики школы не только участвовали во всем этом процессе добровольно, они еще и удовольствие получали, улыбались, шутили, смеялись, как одна большая семья, где все ценят и любят друг друга. И самое впечатляющее - рождественские песни. Лу ничего подобного раньше не видел и не слышал. Наряжая елку, ребята пели: все вместе, дружно, в несколько голосов. Откуда-то из кухни доносились сладкие запахи ванили и выпечки, голоса детей звучали кристально чисто и мелодично, и Хань не мог поверить что здесь, в закрытой католической школе на горном отшибе, за много километров от цивилизации и дома, может быть настолько красиво и уютно. - Куда ты их понес? - выкрикнул кто-то в толпе. - Сехуну! - послышалось за спиной. Лу дернулся от неожиданности, чуть было не уронив стеклянный шар. Оглянувшись, он увидел пробегающего мимо Ким Кая с коробкой золотистых свеч в руках, но быстро потерял его из виду. Бэкхен заметил, как разволновался Лу и, легонько подпихнув его локтем, указал в сторону парадного зала. - Он там, твой О Сехун, - прошептал Бэк, хитро улыбаясь. - Он такой же мой, как и твой, - буркнул Хань, продолжая развешивать шары. - Ох, мальчики, как насчет благих дел? - проворковала матушка- настоятельница, волоча такую же коробку со свечками, как и та, что некогда была в руках у Кая. - Кто поможет отнести? - Я помогу! - спохватился Лу, выхватывая тяжелую ношу. - Куда это надо отнести, в парадный зал? - Да-да-да, спасибо, мой хороший, туда, - обрадовалась монахиня. Лу кивнул и мигом ринулся выполнять указание, слыша позади себя хихиканье Бэкхена. В парадном зале, который служил личным храмом школы, свет был приглушен, вкусно пахло елью и ветками омелы, развешенными вокруг балок. Учеников здесь было немного, всего шесть человек, и те исключительно представители свиты. Трое декорировали ветви бусинками и алыми лентами, остальные расставляли золотистые свечи вдоль перил и возле скамеечных рядов. Се сидел на какой-то длинной картонке, уложенной на теплый дощатый полу, перебирая содержимое коробки. Увидев его, Хань немного замялся, но старшеклассник, карауливший у входа, подбадривая, похлопал мальчишку по плечу и скомандовал: - Неси О Сехуну. Лу на носочках прошел через центр помещения под легкое передразнивающее эхо и поставил коробку на пол рядом с Се. - Какие тебе нравятся, эти или вот эти? - мягко спросил Ангел, поднимая на Ханя глаза, и показал две золоченые свечи ручной работы: толстую высокую и небольшую тоненькую. - Побольше. Чем больше - тем лучше, - протараторил Лу, невольно прокрутив в голове какой-то пошлый ассоциативный ряд, и слегка смутился от своих же мыслей. Сехун лукаво прищурился и, развернувшись к перилам, стал разливать горячий воск на плоские металлические подсвечники, прикрепляя к ним большие свечи. Лу молча мялся с ноги на ногу, не зная куда себя деть, а после сел на картонку рядом с Ангелом и шепотом спросил: - Тебе помочь? - Если хочешь. - Хочу. - Хань достал из коробки несколько свеч и тоже стал приклеивать их на воск к подсвечникам, встроенным вдоль перил, между делом рассматривая Ангела: его ресницы, глаза, острую линию подбородка, губки. - Мне нравятся все эти рождественские украшения. Очень красиво, - чтобы избежать неловкого молчания зашептал Хань, придвигаясь ближе. Ангел ухмыльнулся, но ничего не ответил, продолжая аккуратно расставлять свечи. - Еще классные бусинки светодиодные, на звезды похожи. И елка в холле. Я такую только на открытках видел. И полосатые леденцы. Я думал, что они пластиковые, но оказалось, что настоящие, можно съесть пока никто не видит, - не унимался Лу. - Но больше всего мне нравятся колокольчики, пряничные человечки и ангелочки. Просто потрясающие, как в сказке. Ангелочки вообще обалденские. Очень красивые. Самые лучшие. Сехун опустил ресницы, а после перевел улыбчивый взгляд на Ханя. Его голубые глаза блестели, отражая россыпь горящих вдоль перил свеч. Красивый, черт возьми. Слишком красивый. Особенно в этом убаюкивающе уютном освещении. - Меня всегда поражала твоя способность говорить одно, а думать совершенно о другом, - тихо промурлыкал он. - Что ты имеешь в виду? - В твоей голове сейчас происходит нечто сродни революции, и мысль о рождественском декоре там далеко не первостепенна, - мягко объяснил Се. Лу сделал вдох, как перед прыжком в воду. - Я еще после мессы должен был тебе это отдать. Но как-то не довелось, - сказал он, вынимая из кармана цепочку с сирийским крестом, и протянул ее Ангелу. Се слегка вздрогнул и поджал губки. - Это не мое, - немного капризно бросил он. - Я знаю, это Армина, - ответил Лу. - Вернее Хейга, - уточнил Сехун. - Значит ты сечешь, к чему весь сыр-бор? - Хань положил цепочку на скамью и продолжил чуть тише: - Сегодня Вайрон устроил мне личный осмотр. И все потому, что до этого он обнаружил засосы на шее у Армина. Что ты на это скажешь? Сехун немного разволновался, но считав мысленные логические цепочки, выстраивающиеся в голове Лу Хана, поспешил успокоить его: - Не делай ошибочных выводов, - мягко попросил он. - Хейг не тронет тебя. - Меня, может, и не тронет, - прошептал Лу, изучая Ангела ревностным взглядом. - А как насчет тебя? Ты ведь знаком с ним достаточно давно. И о его наклонностях, наверное, знаешь не понаслышке. Се вздохнул, манерно зачесал волосы назад и облокотился о поручень, усыпанный россыпью горящих свеч. - Хейг педофил, но не насильник. Визуальная составляющая для него является первостепенной. Ему нравится влюбляться, наблюдать, фотографировать и... - И поцелуи. Это максимум, на который он способен, - перебив, продолжил Лу. - Ты это хочешь сказать? - Именно. - Он целовал тебя?!- выпалил Хань, нервно сжимая пальцами край мягкой кофты. На что один из прислужников Ангела, стоявших неподалеку, многозначительно раскашлялся. - Повторюсь, пастор Уильям не насильник. Он никогда ни к чему силой не принуждает. Обычно пытается расположить к себе каким-то своим изощренным способом, не более, - разъяснил Сехун. - Хочешь сказать, что Армин был согласен на все это? - Хань засопел, как закипающий чайник, не веря своим ушам, и развернулся лицом к перилам, продолжая со всей дури приколачивать несчастные свечи к подсвечнику. - Хейг целовал тебя? - повторил он, не глядя на собеседника. - Сехун, скажи правду. Я уже морально подготовился ко всему на свете. И я думал об этом сотни раз еще с той ночи перед осенними каникулами. Потому что так научиться целоваться, как ты, на помидорах явно нельзя, нужны тренировки и еще черт знает что, - Лу потер ладошками лицо, пытаясь активизировать остатки мужества, но разговор явно выходил за рамки комфортного. Хань умоляюще глянул на Се, надеясь услышать хоть какие-нибудь оправдательные речи. Ангел посмотрел на него в ответ, закусил нижнюю губу, пытаясь оставаться серьезным, но улыбку все же сдержать не смог. - Я рад, что тебе понравилось, - промурлыкал он. - И, к счастью, Хейг никогда меня подобному не учил. - Уверен? - прошептал Хань. - Более чем, - так же тихо ответил Сехун, внимательно разглядывая лицо собеседника. А после неожиданно облизал кончик своего указательного пальца и аккуратно ткнул им мальчишке в щечку. - Что ты делаешь?! - Лу аж вздрогнул. Прислужники Ангела навострили ушки, глянув на него, как на возможную угрозу, препятствующую их лидеру делать то, что ему заблагорассудится. Но Сехун поспешил отстраниться и показал Ханю ресничку, снятую с его щеки. - Подуй, - сладко промурлыкал он. - Ты чокнутый или что? У меня чуть сердце не остановилось, - пробурчал Хань, обхватывая Ангела за запястье и притягивая его руку ближе к себе, чтобы удобнее было дуть. - Желание загадываешь? - спросил Се, с каким-то детским любопытством глядя на то, как Лу что-то старательно бормочет его пальцу. - Люди всегда так делают. - Ага, - ответил Хань, сдувая наконец ресничку. - Жаль, не сбудется, - Се поджал губки и одернул руку. - Сегодня воскресенье. Мы будем ночевать в гостиной на шестом этаже, так что я не смогу прийти к тебе спать. - Вот обязательно было мысли читать, да? - прошипел Лу Хан, заливаясь краской. - Извини. - Прям бесит... - не унимался Лу. - Не злись, - ласково утешил Ангел. - Если хорошо сдашь экзамены, то обещаю, что выполню желание, которое ты загадал ресничке. - Клянешься? - взволнованно прошептал Хань, сияя ярче звезд. - Обещаю.