inside

У Минсока в глазах безграничная тоска по лету. Осеннее солнце совсем не греет, он кутается в тонкий кардиган и смотрит вдаль бесконечно спокойного моря. Море бездонное, затягивает, и хочется пройтись босиком по каменистому дну, раскинуть руки в стороны, скрыться под толщей кристально чистой воды, отдавая всего себя стихии. Море заберет все глупые мысли, бессмысленные переживания, оставляя взамен монотонный шум прибоя и солоноватый привкус на губах. Минсок перекатывает на пальцах пустую ракушку и думает о теплых летних ночах, липких от растаявшего на жаре мороженого пальцах и освежающей прохладе, окутывающей на рассвете. Минсоку тоскливо и щемит в груди неприятно, потому что впереди ничего, кроме тусклой промозглой осени, и уже сейчас хочется закутаться в толстый плед и не выходить на улицу до самой середины весны. Руки совсем заледенели. Лухан подходит бесшумно, накидывает свой бомбер на плечи, обнимая со спины, и мягко тычется носом в щеку. - Дурацкий, простынешь же, - опаляет дыханием чужую шею, притягивая Минсока за талию, заставляя облокотиться на грудь. Лухан обжигающий, как летнее солнце в самом зените, Лухан держит крепко, отдавая все свое тепло без остатка. И в груди разгорается самый настоящий пожар. Минсок боится смотреть на Лухана, потому что слепит ужасно, заставляет щуриться и тереть глаза до красноты. Минсок думает, что однажды сгорит дотла, развеется пеплом над самым морем, ведь от этого пожара средства совсем не найти. Да и не нужно оно, наверное. Лухан обязательно что-нибудь придумает, удержит, не даст догореть, потому что он – персональное минсоково солнце.