inside

этэншн, много мата

Когда за окном дождь льет стеной, в жизни Хёсана наступает такой период, когда из него наружу вылезает вся ебаная ваниль. Хёсан страдает очень убедительно: вмиг делается задумчиво-грустным, молчаливым, кидая тоскливые взгляды на окно, пропитывается насквозь запахом ванильного капучино и бабскими сигаретами со вкусом яблочка. И все бы ничего, если бы он не делал этого в квартире Икчжэ. Икчжэ порядком заебывается слушать эти унылые вздохи на протяжении трех дней, потому что Хёсан сваливать, кажется, не собирается вовсе и на все недвусмысленные намеки не реагирует никак. Квартира насквозь пропитывается приторным запахом, потому что кто-то курит с закрытой форточкой, Хёсан стабильно молчит и вновь оставляет после себя очередную кружку с недопитым кофе где ни попадя, не удосуживаясь донести ее до раковины (Икчжэ забивает считать их количество, когда, стиснув зубы от негодования, убирает за ним шестую по счету). Квартира Икчжэ как-то ненавязчиво превращается в обитель Джин Хёсана, наполненную унынием и тяжелым молчанием, и это бесит, пожалуй, больше всего, потому что, мать его, это вообще-то квартира Икчжэ. Но Хёсан, видимо, так не считает. - Друг, - сипит Хёсан, тоскливо вперившись в окно, по стеклу которого стремительно сбегают тонкие ручейки. – Друг, зачем нам все это? - Ой, бляяять, - Икчжэ хватается за голову, понимая, что «началось». Критические дни Джин Хёсана достигли своего апогея. Икчжэ откровенно хочется ему въебать. За то, что превратил его раковину в чертову свалку, за то, что уныние Джин Хёсана передается воздушно-капельным. И еще за то, что все это, на самом деле, взаправду. Икчжэ знает, Хёсан проебывается где-то в дожде, стремительно роет себе могилу, слишком много думая не по делу. Наверное, поэтому в такие дни он тусует в его квартире, выстраивая вокруг себя плотную стену, боясь показать всем эту другую сторону Джин Хёсана. Всем, кроме Икчжэ. И, пожалуй, это главный и единственный момент, почему он Хёсана еще не выпинал с руганью за порог своего дома. Икчжэ обреченно вздыхает, обнимая Хёсана со спины. Уголки хёсановых губ едва дергаются вверх, изображая подобие благодарности. Он откидывает голову Икчжэ на плечо и тихо шепчет «спасибо», тонущее в шуме дождя за окном. Икчжэ думает, что без Хёсана, на самом деле, жизнь была бы совсем не такая. Он уже давно смиряется с таким поведением, принимает как должное, потому что это тоже часть Хёсана, не самая приятная и заебистая, но все же. Только, мать его, Джин Хёсан, научись убирать за собой грязную посуду.