Научиться дышать заново

Было тошно. Так тошно, что я с трудом сдерживал рвотные позывы, никакая пытка и никакое насилие не могли причинить большей боли, чем нехитрое видео, которое шло уже по второму или третьему кругу. Крыс сидел напротив, рядом с переносным монитором, который он установил на полу, и, склонив голову к плечу, в своей излюбленной манере наблюдал за моей реакцией — цепко, жадно и весело. И если бы не связанные за спиной руки, я порвал бы ему горло, и никакая слабость меня не остановила бы, я сделал бы это даже зубами, не будь я прикован к стене ошейником. Эта тварь правильно догадалась, какой будет моя реакция, и заранее приняла меры. С экрана донесся очередной стон. Мой стон. Я закрыл глаза, борясь с тошнотой. Была бы моя воля, я бы и уши заткнул, разнес бы этот монитор на куски вместе с головой сидящего рядом пирата. Крыс зло оскалился. — Сюда смотри! — он встал, шагнул ко мне и схватил за подбородок, заставляя смотреть прямо перед собой. — Смотри, на что твой друг сегодня любовался! Нравится? Как думаешь, может стоило позвать его, чтобы присоединился? Имей в виду, я не шучу. Если будешь и дальше упорствовать, то вот это, — пират ткнул в сторону монитора, — Второй капитан будет наблюдать в режиме реального времени, прямо возле своего корабля. А будете и дальше молчать, так ко мне присоединится и Весельчак со своими людьми. Хочешь перед ними так стоять? Он кивнул в сторону экрана, где я стоял перед пиратом на коленях. Крыс цепко держал меня за волосы, и я... Жуткий спазм вывернул меня наизнанку, но рвотные позывы были сухими и болезненными — в желудке ничего не было. Под воздействием той гадости, что Крыс мне колол, я мало соображал в процессе, и увидеть со стороны все, что происходило под действием проклятого препарата, было унижением стократ худшим чем насилие. А узнать, что все это сегодня видел Ким... И просто узнать, что он все это время был здесь, буквально в двух шагах... Кашель снова сотряс мое тело, и сердце, которое с каждым днем сдавало все больше, сжало спазмами. Я судорожно втянул сквозь стиснутые зубы воздух, стараясь не выдать внезапной боли. Это был мой единственный шанс уйти отсюда, и я не собирался так просто уступать его Крысу. Конечно, хорошо было бы, если бы сердце остановилось прямо сейчас, но ведь даже если остановится — запустят. Сколько раз уже пираты оттаскивали меня от последней черты, хотя каждый раз я был уверен, что теперь — точно все. Они не дадут мне уйти, если я буду умирать у них на руках. Мой единственный шанс — добить сердце этим афродизиаком, уйти тогда, когда никого не будет рядом, чтоб не успели реанимировать. Тогда не нужно будет волноваться, что лучший друг узнает о том, что со мной сделали, увидит ту грязь, в которую меня превратили. Пусть бы друзья помнили только хорошее, и не вспоминали меня с затаенным отвращением. Это единственное, о чем я смел мечтать в этой дыре. Когда сегодня Крыс признался, что "Синяя Чайка" по-прежнему у них в плену, и Второй живее всех живых, заперся в корабле и не отдает формулу, я не поверил. За все время, проведенное здесь, я не услышал ни одного упоминания о "Чайке", даже мельком. Да и не верилось, что пираты столько времени выбивали из меня формулу, тщательно скрывая это от Кима. В их духе было, скорее, снимать с меня кожу прямо перед "Чайкой", чтобы у Второго не выдержали нервы. Я не верил до тех пор, пока Крыс не швырнул передо мной снимки корабля, датированные сегодняшним днем. У меня был такой шок, что даже дата, которая впервые пролила свет на срок моего заточения, стала чем-то второстепенным. На снимках действительно была "Чайка", и жизненная энергия, которую прекрасно фиксировали любые камеры, отчетливо охватывала ее всю. Такое знакомое бело-голубое сияние, напоминающее разряд бластера или протуберанцы молодой звезды. Ким действительно находился внутри корабля, сомнений не было, я это знал, я это видел по свечению на снимках. И Крыс вполне мог показать ему видео с камер наблюдения, которые фиксировали все, что происходит подземельях. А даже если и соврал, и еще не показал, то что помешает ему выполнить угрозу и устроить показательную демонстрацию прямо перед кораблем? Ким с его характером, конечно же, не выдержит, откроет дверь, ввяжется в схватку, попадет в плен, а то и вовсе будет мгновенно убит. Последняя мысль заставила меня содрогнуться. Я должен помешать этому любой ценой, и единственный выход, который я видел — моя собственная смерть. Чем быстрее, тем лучше. Единственное, что могло обеспечить мне ее — проклятый афродизиак. Крыс зверел, когда я оставался к нему равнодушным, и часто делал по две-три попытки выбить из меня ответную реакцию. Надеюсь, он не изменит своему темпераменту и сегодня. Привычное равнодушие сработало. Как всегда. Пират уже давно ушел, а я все лежал лицом вниз на холодном полу, и не мог восстановить дыхание. По коже медленно ползли горячие дорожки, моя спина украсилась очередным художеством, причем от шеи до поясницы, рваный и глубокий рисунок мастера нательной живописи. Зато я получил то, что хотел — две дозы препарата, и сердце билось медленно, как погребальный колокол, голова кружилась и веки были будто свинцовыми. Небо, пожалуйста, пусть я уже не открою глаза... — Третий, ты меня слышишь? Ну же, открой глаза, прошу тебя. Что они с тобой сделали... Хороший сон. Почти забытый голос был полон слез и отчаяния, но все равно, это было самое приятное, что я когда-либо слышал. Я чуть улыбнулся, не открывая глаз. Пусть этот сон продлится еще немного... Чьи-то пальцы осторожно провели по лбу, убирая налипшие пряди, и я невольно вздрогнул. Слишком реальным было ощущение чужого присутствия, тепла этих самых пальцев и чужого запаха, так разительно отличавшегося от привычных запахов сырости, железа и крови. Слишком знакомо. Невозможно... Я почувствовал, как меня осторожно приподнимают с пола, и тепло чужих рук снова вызвало болезненный спазм где-то в груди. Прикосновения, в которых не было и намека на жестокость, показались чем-то диким. Здесь так не бывает. Обнимают... Приятно и тепло, и хочется забыться, как в детстве на руках у родителей. Но если я сейчас позволю этой иллюзии разрастись и дальше, то потом возвращаться в реальность будет в сто раз больнее обычного. Нельзя позволить себе слабость, хотя безумно хочется. Я уже и так на грани срыва и любая ложная надежда положение только усугубит. А я должен продержаться, обязан просто. Ничего. Совсем чуть-чуть осталось. А потом наступит долгожданный покой и, кто знает, может, я смогу дождаться друзей... там. Или даже встречусь с родителями и сестрой. Нужно только потерпеть еще немного. Я собрался с силами, глубоко вздохнул и открыл глаза. И понял, что это не галлюцинация — меня действительно обнимают. Перед глазами была темная мягкая ткань, и я отчетливо слышал, как под ней колотится чужое сердце. Не веря глазам, я поднял одну из рук и дотронулся до ткани. Держащий меня на руках человек вздрогнул и повернул меня так, чтобы видеть мое лицо. Я поднял на него взгляд, и внутри все словно перевернулось. Светло-голубые, обычно насмешливые, а сейчас полные слез глаза были до боли знакомыми. — Как? — только и смог я выдавить, прежде чем Второй буквально сгреб меня в охапку, да так, что стало больно дышать. — Слава богу, — Ким уткнулся мне лицом куда-то в основание шеи, и я чувствовал, что сердце у него буквально разрывает грудину. — Я так боялся, что не успею. Я... прости меня. Если бы я знал, что ты жив, если бы я только знал... Его лихорадочный шепот я воспринимал не сознанием, а будто кожей. Впитывал интонацию, интуитивно догадываясь о смысле, потому что мозг впал в какой-то ступор. Ни мыслей, ни понимания, какой-то провал в осознании, видимо, слишком велик был шок. — Почему ты молчишь? — Ким немного отодвинулся и с долей страха принялся всматриваться в мое лицо. — Что они с тобой сделали? Ты не можешь говорить? До меня с трудом дошло, чего именно испугался друг. Кое-как собрав остатки мыслей, я мотнул головой. — Все в порядке. — Губы были сухими и еле шевелились, но слова выговаривали. — Просто не могу поверить. По щекам Кима снова соскользнули несколько слезинок, и я отстраненно подумал, что в первый раз вижу его слезы. Никогда раньше Ким при мне не плакал. — Это я виноват, — скорее прочитал я по губам, чем услышал. — Если бы я не думал, что ты умер... Прости. Я хотел снова покачать головой, сказать, что он не смеет себя обвинять, но голова кружилась, а непослушные губы спросили совсем другое: — Как ты узнал, что я жив? Второй еле заметно вздрогнул и отвел глаза. Тонкие губы сошлись в жесткую линию. — Этот ублюдок показал мне записи из пыточной, — Ким скрипнул зубами от ярости. — Сказал, что убьет тебя, если я не отдам им формулу. Я четыре года думал, что ты умер еще тогда, когда они твой корабль распилили, или даже раньше. Когда эти записи увидел, чуть с ума не сошел. Прости, Третий. Если бы я знал... — Прекрати, — я слабо потянул его за рукав. — Я рад, что ты не знал. "И не видел". — Но как ты...? — не сказанное вслух "пробрался сюда" повисло в воздухе, но Ким, как всегда, понял меня с полуслова. — Не такая уж невыполнимая задача, если знаешь, что где-то здесь держат твоего друга, — Второй немного нервно улыбнулся. — Это когда я думал, что один, мог позволить себе ждать помощи сколько угодно. Жалел корабль, не хотел таранить им плиту. А когда узнал, что ты здесь, стало не до осторожности. Он снова провел по моему лбу пальцами, убирая отросшие за время плена волосы, и я впервые неуверенно улыбнулся. Неужели чудеса все-таки случаются? — Нужно выбираться отсюда, — Ким помог мне сесть, осторожно придерживая за плечи. — Но сначала придется немного обработать раны. У тебя спина вся в крови. Я вздрогнул, вспомнив о том, что совсем недавно происходило в этой камере, и во время чего эти раны были получены. Ким моего испуга не заметил. Он выдернул полевую аптечку из кармана и, сев позади меня, как змея зашипел сквозь зубы. — Твари... Нужно было не из бластера отстреливать, а на куски каждого разрезать. Наклонись, пожалуйста. Я послушно подтянул колени к груди и, обхватив их, уткнулся в них лицом. Выставлять на обозрение свидетельства недавнего позора было чудовищно тяжело и стыдно, но если я буду истекать кровью на руках у друга — буду обузой, и побегу это мало поможет. Промывание порезов было болезненнее, чем момент их получения, но Второй старался делать все осторожно. Даже слишком осторожно и слишком медленно. — Ким, — мой голос из-за опущенного в колени лица звучал глухо. — Не нужно меня жалеть, у нас нет на это времени. — Прости. Просто... на это действительно страшно смотреть... Второй осекся, прикусив себе язык, и я невольно почувствовал давно забытую, словно из другой жизни, волну тепла и расположения. Ким не изменился — скажет, а потом переживает, что обидел. — Все, — Второй защелкнул аптечку, и я с облегчением выпрямил спину — боль отступила, дышать стало легче. А в следующий миг его руки скользнули у меня под мышками, легли поперек моей груди, и к плечу прижались сухие горячие губы. Я похолодел. — Что ты делаешь? — Я скучал, — тихо выдохнул Второй мне в плечо, и его дыхание опалило кожу. — Ты не представляешь, как я скучал. Все эти годы я думал, что тебя уже не вернуть, и мысль, что я не сказал тебе всего раньше, когда еще была возможность, сводила меня с ума... Каждый день, каждую минуту, что я думал о тебе. — Что ты несешь?! Я попытался вырваться, но хватка у Второго была железная. У меня мелькнула запоздалая паническая мысль, что пираты накачали его чем-то, подавляющим волю, может быть, тем же самым афродизиаком, и специально отправили сюда ради смеха. А я-то понадеялся, идиот... — Ты мне нужен, — голос друга был хриплым, его интонации напомнили мне Крыса, когда того накрывало очередным приступом вожделения, руки Кима были жаркими и влажными. — Нужен, как никто никогда не был. Все те годы, что мы знали друг друга, я убеждал себя, что мне будет достаточно одной дружбы, но когда мы попали сюда и я решил, что ты умер... Я ведь так и не сказал тебе правды, а потом стало поздно. Но вот сейчас есть шанс, может быть, он последний, так пожалуйста... — Ким? — я не понимал, не хотел понимать того, что он бормочет, но он держал меня крепко. — Мне мало одной дружбы, — шептал он мне в затылок. — Всегда было мало. Пожалуйста, Третий... У нас есть время, и сюда никто не придет — я всех перебил. Не отталкивай меня... Я даже не понял, как оказался лежащим на спине. Ким навис сверху, опираясь на одну руку. Другой он жадно гладил мое лицо, и я, из последних сил выставив преграду из рук, внимательно всмотрелся в его глаза. Нет, он не был под воздействием наркотика, взгляд его был трезвым, хотя и больным. Это действительно было его желание, а не навязанная чужая воля. Неужели все годы он так хорошо притворялся? Но кому тогда можно доверять в этой жизни, если человек, которого я без преувеличения считал братом, хотел от меня совершенно другого? Годы, проведенные в плену, сделали меня физически беспомощным, если не стимулировать адреналиновыми препаратами. Ким без труда преодолел мое жалкое сопротивление и буквально вдавил в пол глубоким и жадным поцелуем. Я был настолько подавлен, что не сопротивлялся. Лишь когда он прервал поцелуй, я тихо сказал: — Не надо, Ким. Не делай этого. Пожалуйста... Ким сузил глаза. — Это из-за этого пиратского сучонка, да? Из-за того, что он заставлял тебя делать? Или тебе просто больше нравится с ним, чем со мной? Скажи, я не обижусь. Он так хорош? — Что? — у меня возникло чувство, словно Ким с размаху воткнул мне нож в живот. — Я видел, чем вы тут занимались, — Второй жег меня взглядом, который с каждой секундой становился все злее и непонятнее для меня, никогда раньше Ким не был так жесток. — На тех записях, что он показал мне, все было очень хорошо видно. В деталях. И я видел, что ты старался сделать ему приятное, я не слепой, и тебе это нравилось. А я четыре года просидел в этом чертовом корабле, оберегая твою формулу, все вспоминал тебя, оплакивал тебя, твою мать, пока вы тут развлекались. Как ты считаешь, ты мне ничего не должен? Я столько лет держал себя в руках, а получается, не нужно было сдерживаться? Нужно было сделать это еще тогда, на втором курсе, когда ты к нам инструктором пришел? Может быть, не потерял бы столько времени зря, сделал бы тебя счастливым раньше, чем этот подонок… Это был конец. Я смотрел на человека, которого считал лучшим другом и чувствовал, как во мне что-то умирает, мучительно и неотвратимо. Я не знал, чего мне хочется больше — истерически смеяться, или рыдать в голос. Боль пережимала легкие, и каждый глоток воздуха словно обжигал горло. Ким нехорошо усмехнулся и провел большим пальцем по моим губам. — В любом случае, — с отвращением сказал он, — своего любовника ты больше не увидишь. Я перерезал ему горло, когда добирался сюда, от уха до уха, и даже дождался, чтобы он сдох у меня на глазах. Так что больше тебе под ним не стонать. Только подо мной. Боль, все это время неумолимо сжимающая внутренности, внезапно распрямилась, как пружина, и отпустила. Ушел страх, ушло потрясение, остался только покой обреченности. Я улыбнулся, на этот раз действительно счастливо, и, подняв руки, две положил Киму на плечи, двумя взял в ладони его лицо, а еще двумя нырнул в мягкие черные пряди. В последний раз взглянул на родное лицо, пусть это и было всего лишь моим же воспоминанием, а потом сжал руки в самом страшном захвате, которому нас с детства обучают, и который негласно считается табуированным, потому что убивает противника слишком страшным способом. А еще потому, что хранится он именно для таких случаев, о которых в цивилизованном обществе давно уже никто даже не помнит. Ким дернулся, когда понял, что я вовсе не обнимать его собрался, попытался отцепить мои руки хотя бы от своей шеи, но несмотря на мою слабость, расцепить этот захват не смог. Возможно, потому, что против него нет приемов — выполнить его можно лишь имея шесть рук, а те, кто под него попал, не выживают, чтоб потом выработать защиту. Миллиметр за миллиметром я пережимал своему противнику кислород, и он, похоже, начал понимать, что одним удушением не отделается. Даже в истощенном виде я просто оторву ему голову, и тем лучше, что я так ослаблен — процесс будет более долгим и болезненным. Образ Кима внезапно исказился, пошел какой-то косой рябью и стек, растаял, и я понял, что вместо Второго в моих руках бьется Крыс, хватая перекошенным ртом воздух. Я засмеялся. Я был таким идиотом, когда на что-то понадеялся! Нужно было сразу понять, что никто за мной не придет. Крыс воспользовался кристаллом памяти. Редкая вещь, которая вытаскивает из сознания донора самый дорогой образ и накладывает его на реципиента, который этим кристаллом владеет. Не знаю, где Крыс достал его, но только он смог наложить образ Второго капитана на себя и даже подделать сияние Кима, вытащив воспоминание о нем из моего же подсознания. А я настолько потерял способность верить во что-то, и в людей тоже, сидя здесь, что с легкостью поддался на эту комедию. Если бы не упоминание о "мертвом" Крысе, я бы еще неизвестно когда догадался, кто на самом деле передо мной. Но пират забыл, что в случае его гибели мгновенно умру и я. Глупый прокол, которому суждено сейчас стать правдой. Я исправлю его ошибку, и было бы ложью сказать, что близкая смерть меня не радует. Секунды тянулись медленно. Крыс метался из стороны в сторону, молотил хвостом об пол, бил им меня всюду, куда мог дотянуться, но я не чувствовал ни одного его удара. За всю жизнь я ни разу не испытывал состояния аффекта, даже на самых сложных и опасных боевых операциях. Это Ким постоянно впадал в неконтролируемую ярость и мог драться один против целой толпы, абсолютно не чувствуя боли. Меня это всегда поражало и казалось чем-то, что никогда не случится со мной. Похоже, я ошибался. Две руки были буквально раздроблены острыми клешнями, сквозь кожу торчали обломки костей, но я ничего не чувствовал. Сейчас весь мир для меня сжался до размеров худой костлявой шеи и единственное, что смогло бы меня остановить — треск, который раздастся, когда кожа, сухожилия и позвонки разорвутся пополам. Крыса спасло лишь мое подорванное сердце. Резкая боль в груди заставила чуть ослабить хватку, и пират вывернулся, вскочил, и сломя голову бросился к двери, туда, куда не дотягивалась цепь моего ошейника. У самого порога он обернулся, и я навсегда запомнил это выражение первозданного ужаса, как будто он столкнулся не с озверевшим пленником, а с чем-то несоизмеримо более ужасным. Это был последний раз, когда я видел его, находясь в положении пленника. Больше он ко мне не приближался. Через несколько долгих дней, в течение которых пираты напрочь обо мне забыли, потому что на планету опустился "Пегас", и благодаря удачливости и проницательности маленькой земной девочки, меня действительно спасли. Я выдержал еще одну встречу с Крысом, и сейчас, благодаря великодушию своих друзей, о нем осталось лишь напоминание, от которого я, увы, никогда не смогу избавиться. Но это лишь малая часть по сравнению с тем, что было. Надеюсь, Ким и Сева никогда не узнают подробностей того, что происходило в подземельях. И, особенно надеюсь, что Ким никогда не узнает, чью именно личину принял Крыс, пытаясь добиться от меня взаимности, я скорее умру, чем расскажу ему об этом. Он и так постоянно изводит себя чувством вины, хотя мне и в голову не приходит обвинять его хоть в чем-то. Благодаря друзьям я свободен, теперь уже абсолютно здоров и вот уже неделю любуюсь из своего окна на пейзажи заповедной планеты, которая исцеляет мою душу так же, как ее хранительницы исцелили тело. Медленно, шаг за шагом, но я чувствую, как что-то внутри меня оживает. Словно лед тает, или воздух начинает попадать в легкие более свободно. Крыс по-прежнему незримой тенью стоит за спиной, и по-прежнему тянет из меня силы, но теперь мне есть, чем наполнить себя, пусть и не до краев. И я обязательно научусь жить заново.