Я хочу быть твоим другом

Аниматроники сидят треугольником, вытянув онемевшие от времени ноги перед собой, слепо смотрят в окна в стене. Солнце заглядывает в пустую пиццерию, будто силясь ослепить свидетелей своего вечернего танца. Почему-то Бонни хочется зажмурить глаза и с силой потереть их подушечками пальцев. Бонни не знает, откуда возникает желание, но железное тело всё равно не способно к такому: отсутствуют веки, а слишком пухлые руки не дотягиваются до глаз. Бонни чуть заметно поворачивает голову, впивается взглядом в спину и затылок Фредди, в тёмную шерсть, обтягивающую медвежий скелет. Неожиданно в глазах вспышками всплывают странные образы. Бонни прилагает все силы, чтобы заставить себя мыслить, чтоб проще было вспоминать. Голова отвечает металлическим скрежетом и пищащим телевизионным гулом. Всё же в черепной коробке мелькают картинки. Кто-то до боли знакомый, но, вместе с тем, совершенно чужой заливисто смеётся, тянет руки к какому-то лохматому животному, треплет взъерошенный загривок, вырывает из зубастой пасти палку. В его волосах играет солнце, а лицо горит. Этот кто-то счастлив. Был счастлив. Порою у Бонни возникало дикое, непреодолимое желание кричать, размахивая руками, взахлеб рассказывать небылицы, непрошеными гостями наведывающимися ему в дремлющее сознание. Бонни даже открывал рот, чтобы заговорить, но выходило только клацать зубами, несформированные в речь слова застревали в груди, голос вмиг слабел. Кажется, Бонни просто разучился говорить. Да и умел ли когда-нибудь? Бонни не уверен, могут ли понять его другие аниматроники. Он никогда не сталкивался с кем-нибудь из них взглядом, никогда с ними не говорил, не знал их имен и до этого момента не сомневался, что так и должно быть. Бонни скользит взглядом по полу от сцены до самой стены, заваленной картонным мусором. Кто-то знакомый, но чуждый когда-то смеялся здесь, уплетал горячую пиццу, звонко тараторил что-то. Бонни напрягается изо всех сил, но никак не может вырвать из видений суть. Что именно говорил этот кто-то? И почему сейчас это кажется таким важным? Солнце заходит за горизонт, тень под ногами Бонни тихо сопит, жадно вдыхая в себя пыль. У Бонни нет своей кожи, чтобы знать наверняка, но отчего-то собственная тень кажется ему горячей, будто он сидит на разогретом ленивым солнцем камне. На ощупь тень как талый пластилин, и каждый вечер она приходит в движение, как клубок разгневанных змей. В голову опять лезут видения. Женщина, чьё лицо Бонни не может увидеть, смотрит сверху вниз, заглядывает ему в глаза, нежно улыбается, мягко-мягко гладит волосы. От неё веет жаром, она обжигает поцелуями лоб и щёки, почти оставляет ожоги. Невыносимо. Бонни трясет, будто его закоротило. Почему эти мучительные сны продолжают преследовать его наяву? Почему Бонни сам с такой жадностью, не присущей безмозглой машине, цепляется за них? Кажется, ещё чуть-чуть, и он поймёт, вспомнит то, что забыл, узнает такого знакомого, но чужого кого-то, кто не даёт ему покою много лет. Бонни ощущает, что у его затылка явственно что-то копошится, и оттого нечто резко подымается по груди. Нет. Всё не так. Голодная крыса принята за долгожданную Мысль, а собственная тень, крадущаяся к стене, — за Радость и Надежду. Нет, ничего нет. Видения расплываются, оставляя Бонни одиноко замерзать в действительности. Пиццерия ныряет в ночь с головой. Теперь под ногами холодно, по хребту горячо бьёт электричество. Бонни встаёт. Где-то там, в ледяной темноте, скрывается человек, умеющий смеяться и думать. Бонни ненавидел бы его, если б мог. Ненавидел, потому что у человека есть то, что Бонни уже не вернуть. Бонни медленно бредёт по коридору. Тень на стене улыбается.