***
Утро начинается с головной боли и до неузнаваемости охрипшего голоса. Микеланджело шарит рукой по ложу, ища телефон. Спустя несколько мгновений он его все же сжимает в руке, забрав с тумбочки… которая никогда не стояла в гостиной возле их дивана. Мужчина едва разлепляет глаза, борясь с отчего–то подступившей тошнотой. С криками и портвейном он вчера явно переборщил. А еще болят все, абсолютно все мышцы. В его ладони, поблескивая стразами, лежит чужой мобильный. Какая прелесть. Значит, вчера он все–таки не остался дома? Странно, ему казалось, что он был уже просто не в состоянии пошевелиться, когда валился на старенький диван. Интересно, что за существо выплывет сейчас из ванной и приторно–сладким мурчащим голосом пожелает ему доброго утра? Наверное, какая–то молоденькая блондиночка при понтах, вон какой расфуфыренный гаджет. Хотя, если это окажется какой–то красавец–мажор, он, в принципе, не сильно удивится. Черт, вот уж не думал, что «новая жизнь» без подачек этого надутого француза начнется с незапланированного секса с незнакомцем. Весело, ничего не скажешь. Микеле переворачивается на спину, невидяще уставившись в потолок. Минуты ожидания тянутся целую вечность. Он даже засыпает ненадолго, забывшись, будто кто–то внутри внезапно нажал кнопку «выкл». Ему снится что–то до нереальности пестрое и легкое, что уж ну никак не вяжется с его внутренним состоянием. Когда Локонте снова открывает глаза, за окном во всю бушует полдень. Дисплей мобильного показывает половину первого. Он оглядывается в поисках хозяина хором, но рядом по–прежнему никого нет. Это в меньшей мере странно. Ну да и фиг с ним, значит, есть возможность по–быстрому собрать свои манатки и смотаться, не знакомясь со своим случайным «встречным». Мужчина чуть иронично усмехается: Фло тоже был случайным знакомым, действительно случайным. Что ж, возможно, сейчас он и бежит от своей новой «судьбы», но ему хватило и предыдущей. Кстати, да, о ней… то есть, о нем. Микеланджело оглядывает помещение в поисках своей одежды. Что–то отдаленно похожее на его вещи висит на спинке стула. Хм… вполне вероятно, что если он не помнит, как вчера выходил из дома, то и в чем выходил – вряд ли вспомнит. Он медленно сползает с постели, преодолевая расстояние в пару шагов, берет в руки джинсы, в петельки затянут пояс с большой белой звездой – его любимый. Точно его вещи. Он невольно улыбается, что–что, а это никогда не изменится, наверняка. Пока итальянец облачается в черную рубашку, взгляд скользит по предметам интерьера. Комната достаточно уютная, даже не смотря на то, что, наверное, в три, а то и в четыре раза больше их с Фло гостиной. Много мелких деталей, типа больших фото–портретов звезд прошлого века, высокий пенал с книгами – на корешках имена исключительно итальянских поэтов и писателей, ближе к большому, просто огромному окну, чуть ли не в половину стены, располагается пару подушек–кресел и низенький журнальный столик, по углам стоят высокие торшеры. Микеле искренне изумляется, когда замечает подставку с двумя гитарами, которые будто специально выставлены на показ. Он просто не мог из их не узнать! Как же, ему о таком инструменте остается только мечтать. Какой–то популярный журнал не так давно публиковал статью о гитарах, что–то вроде топ–10 или как–то так… Мужчина, даже забыв застегнуть рубашку, медленно, будто подкрадываясь, подходит к «стойке». Ох ты ж черт! Это точно они! Глаза загораются лихорадочным блеском. Это, несомненно, просто легенды в своем роде. Локонте обводит бесстыдным взглядом округлые формы первого инструмента, склоняясь немного ближе, будто понюхав, и очень осторожно касается пальцем одного из черных колышек, чтобы убедится, что они на самом деле осязаемы, тут же резко отдергивая руку. Снова вертит головой по сторонам, мол, не заметил ли кто, но он – единственная живая душа, кажется, во всей квартире. А поэтому вновь обращается лицом к ней – гитара Боба Марли, ни больше, ни меньше, ни дать, ни взять. Он не торопясь обходит стеллаж, любуясь столь плавными изгибами, тем, как один оттенок лака переходит в другой, тем, как тонкие «усики» струн торчат из–под кольев. И тут же присаживается на колени возле другой. Ох. Пару мгновений мужчина просто скользит взглядом по идеально белой, без единого изъяна деке, рассматривая автографы, которых на ней ровно девятнадцать, и улыбка расползается от уха до уха. Кажется, что даже похмелье махнуло на необъяснимо радующегося блондина и свалило куда подальше. Как бы он хотел, чтобы эта гитара принадлежала ему! Но у него вряд ли найдется лишних почти три миллиона долларов, чтобы выкупить ее у владельца. Да ему ни в жизнь не заработать такую гору денег! Хозяин этой вещи просто счастливчик. Вот черт, а руки–то так и тянутся, чтобы прикоснуться. Кончики пальцев едва–едва проходятся по струнам от тонкой «ми», «ля», затем более ощутимо «ре» и «соль», и совсем глухо «си» и вновь «ми». На самом деле, звуки едва слышно, но они столь ярко отдаются в его воображении, что дрожь волной проходит по телу. Хочется просто сидеть и любоваться. Кхм, все это, конечно, прекрасно, но в любой момент сюда может войти хозяин квартиры, и Микеланджело не может поддаться такому остервенелому желанию испытать ее в своих руках. Это как минимум выходит за рамки всякого приличия и гостеприимства. Честно признаться, если бы к нему заглянул такой наглый «гость», то он бы не стесняясь отметелил незнакомца по чем попадет, да и в дорожку пару ласковых не пожалел бы насыпать. Тяжело вздохнув напоследок, Локонте вновь встает на ноги, с долей сожаления отходит к постели, попутно шаря по своим карманам. Мобильного нет. Он даже наклоняется, чтобы заглянуть под упавшее на пол одеяло, помнится его телефон очень любит темные и неподобающие для нахождения места. Но, увы, в поисках не везет. Но на подушке лежит чужая дорогая игрушка… ну что ж, особой таки скромностью итальянец никогда не отличался, да и от одного звонка хозяину таких хором вряд ли будет убыток. Микеланджело вертит в пальцах телефон, размышляя над тем, что нужно сказать Флорану. Отчего–то желание позвонить Моту возникло первым. Чувство вины… да, есть такое. Но, во–первых, как объяснить всегда ревнующему французу, почему он звонит ему с неизвестного номера; во–вторых, где он находится и как его отсюда забрать? Хотя по грани сознания скользит проказливая мысль, что тут можно немного и задержаться. Но все же. И, в–третьих, что именно Фло хочет услышать? В принципе, сейчас воображение блондина дальше банального «прости, я мудак, я обязательно исправлюсь» не идет. Но заслышав нечто подобное, Фло обидится еще больше и наверняка больше не ответит на звонок. Судьбу испытывать не хочется… Ну, если уж основательно так призадуматься, то Микеле никогда не отличался особой чистоплотностью, чистюлей, «мамочкой» в их паре всегда был Мот. И мужчина сейчас соврет, если скажет, что ему это не нравилось. Что плохого в том, что любимый человек помнит, что вещи нужно отнести в прачечную, за продуктами выезжать в супермаркет два раза в неделю, и еще что неплохо бы на ночь перед сном пить какие–то витамины? Но с другой стороны, что плохого в том, что Локонте немного… эм, необязательный? Ведь вся эта расхлябанность и игнорирование некоторых важных дел сполна компенсируется его вниманием, лаской и маленькими сувенирами: картины, стихи… деньги, если картины и стихи удавалось продать. И вообще–то Флоран не прав, так–то. Потому что не он каждый вечер заморачивался над тем, что приготовить на ужин, над тем, как развлекать внезапно завалившихся в гости друзей, и к кому их всех потом компактно спихнуть. На язык так и просятся ответные обвинения, но итальянец мысленно успокаивает себя. Вчера они оба просто вспылили. Да, это была полная ж… жесть, но ничто, внутренний голос повторяет это еще громче – ничто не стоит их отношений. Несколько секунд, чтобы собрать себя в кучу, перекреститься и набрать заветные цифры. – Давай, Фло, я очень хочу с тобой поговорить… После мгновения тишины, вежливый женский голос сообщает, что этот номер не действителен. Хм… Мужчина решает, что ошибся, поэтому снова медленно повторяет набор и – результат тот же. – Не понял. Микеланджело непонимающе во все глаза таращится на поблескивающий стразами аппарат. Нет, ну, допустим, Фло психанул так, что мог выключить телефон, поставить переадресацию, не желая слушать оправданий. Еще куда не шло. Но менять номер? Да ну нет. Во–первых, это снова мучиться с выбором оператора мобильной связи, во–вторых, прежний номер подключен на контракт, ну а в–третьих, так мог поступить только последний идиот! Это же столько контактов теряется… Ладно, дьявол с ним, извинятся, так до конца. В конце концов, адрес квартиры, в которой вчера Микеле вроде как засыпал, он еще помнит. Он с улыбкой снова оборачивается к гитарам, будто прощаясь, но не решаясь вновь приблизиться, держа дистанцию, чтобы снова не сорваться в сплошное умиление и восторг. Откладывает навороченную игрушку обратно на подушку, надевает тонкий пуловер и лежащую все на том же стуле спортивную толстовку, и плетется куда–то в другую сторону квартиры. Чуть вправо по широкому коридору – кухня, влево – двери санузла и ванной комнаты. Микеле, правда, не решается куда–либо еще заглядывать, и идет сразу ко входной двери. О черт, о такой гардеробной комнате он мечтал всю жизнь! Нет, ну нет так, чтобы прямо всю, но все же! Где–то среди своих фантазий на тему «я – супер–звезда» у него проскальзывало наличие такого уютного пятачка с кучей шмоток. Несколько больших вешалок с кучей броской одежды, парочка маленьких с совсем невзрачными футболками и брюками, дофига ящиков с обувью. Бегло, о–очень бегло взглянув на которые, сразу становится понятно, что здесь живет мужчина, который явно не привык себе в чем–то отказывать. Интересное дело, однако… У самой двери высится небольшой комод, на котором свалено огромное количество визиток, флаеров, брошюр, пригласительных. Среди всей этой разноцветной «мишуры» итальянец находит пухлый блокнот, из которого нагло вырывает чистый листок и, немного подумав, аккуратно выводит несколько строчек на итальянском, надеясь, что он не ошибся в своих предположениях о хозяине. «Я не знаю, кто ты, но ты крутой. Надеюсь, я вчера вел себя достойно. Возможно мы еще когда–то встретимся :) М.Л.» Вот теперь все, теперь его точно тут ничто не держит, да и пора бы идти уже, в самом деле. Блондин вздыхает, предвкушая длинный и сложный разговор с Флораном, но он не отступится. Сложности – это не то, перед чем он привык пасовать. Он захлопывает дверь, не найдя ключа, мысленно надеясь, что владелец апартаментов вернется домой раньше, чем к нему решат наведаться какие–нибудь маргиналы. Хотя, если судить только по внутреннему убранству, хоромы явно расположены в каком–то элитном районе города… Ну да и в общем–то, черт с этим. «Но вот гитары было бы жалко», – думает мужчина, уже спускаясь в лифте. На первом этаже ему встречается высокий парень в форме. И как–то внутри все сжимается от непонятного страха. Но он же не вор, ничего плохого – он очень на это надеется – не делал… – Добрый день, месье Локонте! – басит охранник, склоняя голову в знак приветствия. – Сегодня на удивление солнечно, – парень даже улыбается, а потом нажимает на кнопку на какой–то панели слева от стеклянной двери, пропуская чуть ли не онемевшего итальянца. – Хорошего Вам дня. – С–спасибо, – заикаясь, кивает тому в ответ, просто выбегая в открытую дверь, не преминув взглянуть на табличку с адресом. Фигня какая–то происходит, ей–богу. Микеле всего просто подкидывает от эмоций. Это что ж такое надо было вытворять, чтобы с ним лично секьюрити здоровался? «А может ты по кварталу голым гулял?» – как–то вот совсем не вовремя интересуется внутренний голос. «Тогда где толпа репортеров, фотографирующих сумасшедшего?» – иронически тут же усмехается самому себе. На улице действительно солнечно и Микеланджело жалеет, что вечером явно не подумал о том, как будет возвращаться домой. Но накинуть на голову капюшон любимой толстовки ему никто не мешает, поэтому вполне в терпимом состоянии он добредает до какой–то площади и там уже спускается в метро. В подземке прохладно и это немного бодрит. Он даже заставляет себя придумать извинительную речь, потому что знает, что слова могут кончится, как всегда, в самый неподходящий момент. И стоит признать… Фло старался делать все, чтобы их отношения были комфортными, что ли. Действительно частенько создавал для блондина, с головой ушедшего в творческий процесс, правильную атмосферу. Это, все–таки, что–то да значит ведь. Любит. И Микеле его любит. И без ссор никуда, конечно, жить сразу скучно становится, но лучше пока не практиковать в этом русле больше. Неприятно. Локонте чуть не пропускает свою станцию, задумавшись. Но все же благополучно выбирается снова на свежий воздух. – Не подскажешь, который час? – он интересуется у сидящего на парапете мальчишки. – Без четверти четыре, месье, – малец кивает ему и улыбается. Подозри–и–ительно… столько учтивости? Кхм, стоит заметить, что их квартира расположена не в самом благополучном округе. – Спасибо, – благодарит, направляясь в сторону дома Мота. Итак, не важно, что ему вменяет Фло, пусть что угодно говорит, хочет – кричит. Самое главное – донести до него простую суть: ничего важнее их отношений для блондина нет и никогда не будет, что и кто бы не говорил. План прост в своей гениальности. В их небольшом дворике тихо и спокойно. Локонте останавливается у невысокой арки, в тени деревьев, все же чуть нервно теребя завязочки капюшона. Ну… сейчас. Две минуты промедления ведь ничего не изменят, а безумно бьющееся в груди сердце немного успокоится. Микеланджело даже не успевает додумать о важности момента, как… из подъезда их дома выходит Флоран. У итальянца даже челюсть отвисает секунды на три. Во–первых, Фло выглядит просто сногсшибательно: совсем немного растрепанная буйная шевелюра, аккуратная бородка, на шее намотан шарф, черная кожаная курточка застегнута не до конца, темно–синие узкие джинсы, которые не скрывают всех прелестей его тела… А во–вторых: что это за ребенок у него на руках?! И пока Микеле фокусирует взгляд на новом «персонаже», пытаясь понять, кто из соседских детишек мог настолько обнаглеть, как к французу присоединяется невысокая девушка в коротком пальтишке. Берет парня под руку, целует в щеку – Моту приходится склонится, чтобы ответить на поцелуй… Маэва? Что за черт? Сердце в груди просто замирает, резко – раз – и все. Не может быть, чтобы это была Эва… та девчонка, благодаря которой они по сути и познакомились. Нет, точно не она. Но… да ну нафиг. Мужчина резво срывается со своего места, направляясь к ним. – Фло! – Микеле окликает его, когда понимает, что эта «сладкая парочка» мылится идти в другую сторону. – Флоран, подожди! Брюнет оборачивается, удивленно оглядывая двор, но не заметив ничего и никого, ради чего стоило бы отлучиться от своей спутницы, вновь отворачивается. Локонте бессильно сжимает кулаки. «Ах, вот как? То есть, теперь я для тебя пустое место?» – обида иголкой колет ноющее сердце и подкатывает к горлу тугим комком. – Мот, я с тобой разговариваю, если до тебя не доходит! – совсем не по–мужски возмущенно восклицает итальянец, догоняя, шаг в шаг, своего возлюбленного, и хватает за плечо. – Что, простите? – тот непонимающе таращится на блондина, непроизвольно прикрывая собой Маэву. – Отли–и–ично! Если ты хотел меня убедить, что ты лицедействуешь лучше меня, то поздравляю, у тебя это получилось! – Микеле псевдо–счастливо прихлопывает в ладоши, растягивая губы в саркастичной усмешке. – Может, хватит? Не думаешь, что нам просто стоит поговорить, чтобы решить все вопросы? Хотя да, понимаю, если ты искал самый мизерный повод, чтобы меня бросить, то у тебя, несомненно, получилось без труда и очень–очень впечатляюще. Но что теперь, ты собрался разбивать сердце этой прекрасной де… – он заглядывает за плечо Флорана, глядя на порядком испуганную Эву, которая придерживает возле себя маленькую девочку, не отпуская, а второй рукой обнимает себя поперек живота… Только сейчас блондин замечает, что Маэва в положении. «Все это какой–то дурной сон» – убеждает себя итальянец, но полный решимости пронзительный взгляд реального Мота, свидетельствует совершенно об обратном. – Месье, я настоятельно прошу Вас оставить нас в покое, – тихо, но уверенно произносит француз, делая полшага к Локонте, тем самым отталкивая незнакомца от своей жены и ребенка. – Подожди… Ты?.. Вы с ней?.. – кажется, у кого–то ненадолго отняло дар речи. – Мне придется позвать полицейских, если Вы сейчас же не уйдете, – четко произносит брюнет. А Микеле кажется, будто ему дали под дых. – Фло, перестань, хватит паясничать. Я понимаю, что ты обижен, но мне тоже не легко и... Я ведь пришел мириться и готов признать, что был не прав, – голос звучит неуверенно и немного дрожит, потому что мужчина не уверен уже вообще ни в чем. – Простите, мы с Вами не знакомы, – как–то даже сочувственно бросает парень, разворачиваясь, приобнимая непонимающе хлопающую ресницами девушку. Локонте стоит, будто громом пораженный. – Милый, кто это? Что он от тебя хотел? Откуда он знает твое имя? – Маэва взволнованно задает все назревшие у нее вопросы сразу, крепче прижимаясь к нему. – Не знаю, наверное, перепутал меня со своим знакомым, – до итальянца долетает его негромкий ответ. – Не бойся, я все ему объяснил, – присаживается на корточки возле ребенка. – Ну, что, кокетка, – обращается к девчушке, по–доброму улыбаясь, – мы идем в парк? – Идем–идем! – она несколько раз подпрыгивает, пока отец не берет ее на руки. – Все хорошо, родная? – Флоран выравнивается в полный рост, целуя жену в макушку и беря ее за руку. – Д–да, пойдемте… – Эва все еще немного недоверчиво косится на странного незнакомца, столь пристально наблюдающего за ними, но потом, словно решив, что он не сможет им реально ничем навредить, улыбается французу, следуя за ним. Ребенок, обнимающий Мота за шею, смотрит на Микеле грустными глазами, будто понимая, что что–то тут не так, и когда их разделяет добрый десяток метров, она машет ему миниатюрной ладошкой и улыбается. Микеланджело наконец–то может вздохнуть, как будто кто–то внезапно дал команду набрать в легкие воздуха, и чисто автоматически взмахивает рукой, наблюдая за тем, как его Фло… его славный, любимый Фло уходит. «Второй раз за сутки» – снова не к месту напоминает о себе внутренний голос. Но итальянец тут же перебивает самого себя – или… не за сутки? Мысли путаются, сплетаясь в по–змеиному шипящий ком, и это не позволяет трезво оценить ситуацию. Слишком многое внезапно изменилось за последние часы, слишком разителен контраст. Но… не могли они так притворяться. Обида на возлюбленного подступает слезами к глазам. Что–либо решить сейчас просто не представляется возможным. Но ноги сами несут его за скрывшейся за углом парочкой. Безрассудно! Если он хочет делать вид, что они даже не знакомы, черт, пусть так. Если он хочет продолжать глумиться над чувствами итальянца, что ж, вперед! Да пусть хоть бьет! Почему–то от этой мысли по телу пробегает морозная дрожь и в памяти всплывает то, как вчера тяжелая рука француза впечаталась в стену буквально в дюйме от его головы… Неужели он и вправду хотел, и мог ударить? Неужели правда? Сердце заходится под самым горлом. Микеле никогда подумать не мог, что у них дойдет до такого. Он ускоряет шаг. В небольшом тихом парке недалеко от дома, где он сам частенько любил прогуливаться в свободное от разноса квартиры время, непривычно шумит толпа детей, которые водят хоровод вокруг небольшой кучи сухих листьев, сиротливо собранных на газоне. Флоран и Маэва, в лучших традициях американских семейных комедий, обнявшись, бредут по тротуару, наслаждаясь осенним солнцем, перешептываясь и смеясь. Локонте пытается не дергаться и не вести себя подозрительно, но это, конечно, не получается, поэтому он решает, что стоит просто присесть на одну из лавочек, чтобы как можно меньше светиться перед этой «образцовой ячейкой общества». Даже самому противно от подобной мысли почему–то. Малышка, которую Мот отпустил гулять, вместе с остальной детворой носится по кругу, ее родители чинно наблюдают, чтобы чадо не упало… Блондин обнимает себя за плечи, опуская взгляд, не желая видеть их радостных лиц, рассматривая трещины на асфальте под ногами. В голове не укладывается: что могло произойти, чтобы все так резко стало другим. И зря он, наверное, пошел за ними. Сейчас только больнее от осознания, что без него Фло, кажется, счастлив, потому что нет тех извечных проблем, которые привносил в их жизнь итальянец, нет вечных споров и подколов. О том, что его француз спит с девушкой вообще не хочется думать. Просидев еще минут десять почти бездвижно, мужчина поднимается и достаточно быстро, чтобы все же остаться незамеченным, направляется к метро. Нет, сейчас с разговором явно не сложится, как ни старайся. Нужно хорошенько все обдумать, решить, что делать дальше, и только потом – действовать. Хотя стратегия, стоит признать, тоже не его фишка. Остается нерешенным еще один вопрос: куда идти? Он скидывает капюшон, чтобы «проветрить» голову. В самом–то деле, не возвращаться же ему в чужую кварти… – Микеланджело? – кто–то резко тормозит итальянца, хватая его за предплечье. – Микеланджело? Микеланджело! Он опасливо оборачивается на внезапный оклик, чуть отшатываясь, пытаясь отступить, но его держат очень крепко. – Микеланджело, это Вы? – как заведенная, повторяет молодая девушка, буквально повисая на локте и восторженно тараторя. – Можно мне автограф? А лучше два? Можно я Вас обниму? А можно я Вас поцелую? Я буду рассказывать об этой встрече своим детям! – ее глаза горят каким–то неподдельным безумием, а последние ее слова про детей и вовсе пугают блондина не на шутку. «Нет–нет–нет, никаким детям, хватит с меня на сегодня этого». Он выворачивается из ее цепких ручонок, чуть ли не оставшись без толстовки, хотя, да черт с ней, главное, что вообще жив, и срывается почти на бег, уходя от этой сумасшедшей. Что за дрянь вообще происходит? Но не успевает Микеле даже свернуть за угол, как натыкается на группку похожих один на другого подростков, их человек десять, не меньше, их одежда пестрит количеством звезд и цепей, все, как один, облачены в кожаные курточки и… это девушки? Он резко останавливается, встревоженно поглядывая на них. Кажется, на какое–то время он забыл про свой неблагополучный округ, а рано. Правда, какие–то гламурные нынче гопники… в розовых маечках и порезанных джинсах. – Это он, это он, это он! – за спиной неожиданно снова появляется та сумасшедшая, вереща так, что, кажется, и уши заложило. – Микеланджело, можно с Вами сфотографироваться? Если честно, от этого визгливого «Микеланджело» уже голова кружится. Какого черта она его преследует?! – Ааа, это правда он! – на таких же повышенных тонах «вздыхает» кто–то из толпы, и все они, будто заранее сговорившись, быстро приближаются к мужчине. – Что… что Вам нужно? Я не понимаю… Не трогайте меня! – ишь, какие активные, окружили, зажали, словно в тиски, бессовестно лапают. – Скажите, а после концерта будет фан–встреча? – кто–то подсовывает ему под нос блокнот с маркером. – А билеты будут разыгрываться, как в прошлый раз? А Вы споете свою новую песню? А можно фото на память? Распишитесь, пожалуйста! О, господи, пусть это прекратиться! Слишком много информации для одного утра! Он оглядывается по сторонам, пытаясь найти выход из этой нелепой ситуации, но куда бежать?.. Выход находится сам собой. – Пропустите! – громогласно возвещает мужской голос, и тут же крепкая рука вцепляется в плечо Локонте. – Скорее, шеф, пойдемте, – высокий парень всячески пытается отгородить его от толпы, на разный манер выкрикивающей его имя. – В машину, скорее! Уже даже пофиг, почему незнакомец называет его шефом, да пусть хоть Наполеоном! Главное, что можно сбежать от этих сумасшедших. Чуть ли не выпрыгнув из центра жужжащего роя, все же оставив кому–то трофеем свою кофту, блондин, сломя голову, несется к припаркованной у дороги машине, запрыгивает на переднее сидение, захлопывая дверцу, поджимает под себя ноги, замирая в каком–то диком оцепенении. Кажется, весь мир вокруг чокнулся, хе–хе, все нормально, все–так и должно быть. Ну а чему удивляться? Тому, что на него внезапно налетели какие–то фанатично настроенные девушки? Да пф! Тому, что он спасается бегством в автомобиле тоже не совсем адекватного парня? Подумаешь, какие мелочи! – Вы целы? – на водительском месте материализуется растрепанный молодой мужчина, моментально поворачивающий ключ зажигания. – Сейчас я Вас с ветерком домчу домой. Все равно, что он называет «домом», главное, чтобы подальше отсюда.***
…Микеле неторопливо запирает дверь на ключ, стягивая через голову пуловер, отбрасывая его куда–то на комод, и не спеша идет в гостиную. У самого порога он тормозит, совершенно безжизненным взглядом окидывая просторную комнату. – Ну, здравствуй, дом родной, – тонких губ касается грустная усмешка. Тот самый незнакомец, который пятнадцать минут назад спас его шкуру, собственно и рассказал о том, что итальянец живет здесь. Странно, он бы никогда не подумал, что действительно может быть хозяином таких хором. И это такое странное чувство… фантасмагория. Но сейчас его заботит другое. Ноги сами несут к постели, потому что кажется, что встреча с Флораном отобрала последние силы. Черт, ну как так? Разве можно любить человека больше жизни, но забыть об этом всего за одну ночь? В том, что Мот любит его, итальянец по–прежнему не сомневается ни на секунду, а вот в том, долго ли длилась эта самая «ночь», он теперь не уверен. Почему–то стойкое ощущение, что это такая шутка, что все вокруг смеются за его спиной, будто все подстроено специально. Но такого ведь не бывает, правда? Да и Маэва ведь беременна. Разве подобное можно сыграть? Хотя… Безвольной марионеткой валится на белоснежное покрывало, вновь утыкаясь взглядом в потолок. – И что мне теперь делать? Отражение в зеркальной глади безучастно хлопает ресницами. Чертовщина какая–то… медленно впутывает руку в волосы, небрежно зачесывая пряди, и тяжело выдыхает. Нет, все это оставлять, как есть, нельзя. Просто категорически. Нужно понять, что происходит, и выбираться из этого дерьма. В принципе, если взглянуть на ситуацию не столь скептически, то… Блондин резко поворачивает голову, на пару мгновений задерживая предательски сбившееся дыхание. Значит, вот кому принадлежат самые знаменитые в мире гитары. Он осторожно поднимается на ноги, по–кошачьи размеренно подбираясь ближе к стеллажам с такими манящими инструментами. В этот раз ладони скользят по полированному боку смелее, собственнически, совершенно не стыдясь прослеживая деревянные изгибы. Крепко сжимает гриф, снимая одну из них с подставки, прижимает ближе к себе, но все еще не решаясь сыграть хотя бы пару аккордов. Возвращается к постели, присаживаясь на мягкий ковер, устраивая инструмент у себя на коленях, и только тогда, сделав несколько глубоких вдохов, наконец, касается струн. Неторопливо перебирает пальцами, пытаясь вспомнить хоть одну из мелодий, которые писали они с Фло, но почему–то ничего не приходит на ум. Снова одолевают мысли. Они спутанные и не имеют единого русла. Там все: воспоминания, брошенные в запале слова ненависти, нежные поцелуи, которыми француз обычно будил Локонте. И от этого так горько. Как он мог позволить всему разрушиться? Почему запустил все до такой степени, что теперь не имеет представления, как все это разрешить? Все же, правду, наверное, говорил Фло: для такого разгильдяя, как итальянец, отношения – слишком сложная вещь. От вереницы ярких образов его отрывает настойчивый стук в дверь. Гитара бережно откладывается на кровать, и мужчина чуть опасливо крадется в коридор, ступая почти бесшумно, вслушиваясь в доносящиеся из–за двери возгласы. – Микеланджело, открывай! Я знаю, что ты дома! Не вынуждай меня звать вашего Арнольда, мало тебе того, что он в прошлый раз вынес тебе дверь по моей просьбе? – голос женский, красивый, несмотря даже на немного истеричные нотки, проскальзывающие в речи незнакомки. – Микеланджело! Микеле воровато оглядывается. Эта девушка его явно знает, и хочется надеяться, что она не одна из тех ненормальных. Помнится, когда–то он пытался выступать под этим псевдонимом – Микеланджело, но, да–да, очередное разочарование и все такое. А сейчас ему, возможно, предоставляется шанс узнать, что тут творится–то. Ну, чем черт не шутит, правда? В конце концов, хуже того, что его любимый Флоран его не узнал и что толпа чуть не разорвала его на клочья, быть уже ничего не может. Да еще и каким–то Арнольдом угрожают… Максимально осторожно поворачивает ключ в замке и сразу же отскакивает на несколько шагов назад. Двери распахиваются с оглушительным грохотом, ударяясь о стену – и как только с петель не слетели?.. – Ты просто форменный засранец! – рассерженной кошкой шипит высокая брюнетка, чуть ли не влетая в прихожую. – Совести никакой! Если ты думаешь, что твой статус рок–стар помешает мне всыпать тебе по первое число, то ты сильно–сильно ошибаешься! – она бросает сумочку на комод, туда, где уже валяется его толстовка, и направляется в глубь квартиры. – Я надеюсь, ты не обдолбан настолько, чтобы не закрыть дверь, – доносится чуть приглушенно, но все так же строго. Статус рок–что? Обдолбан? Последняя логическая мысль выметается из головы, а сердце просто уходит в пятки от того, что ситуация становится все абсурднее и абсурднее. Сначала тот мужчина в авто, теперь вот эта фурия… Дурдом какой–то! Итальянец еще несколько минут стоит в коридоре, не сумев решить, стоит ли сейчас искать эту умалишенную или то, что она ворвалась в его квартиру – в его ведь, да?.. – это вполне себе в порядке вещей? – Ну и чего мы стоим истуканом? Не попустило еще? – миловидное лицо показывается из–за угла следующей комнаты. – Ладно, иди сюда, будем тебя в чувство приводить, – незнакомка снисходительно машет рукой и снова скрывается из виду. Что бы там ни было, а его, Микеле, явно принимают за другого человека, потому что… да потому что иначе все происходящее ну никак не объяснить. Значит, пока надо им всем подыграть. Хотя бы до того момента, пока не станет понятно, как все вернуть обратно. Надо собраться. Блондин трясет головой, несколько раз невысоко подпрыгивая на месте. Нужно просто представить, что это сцена, спектакль или что–то вроде… когда–то же он хотел выступать на Бродвее, так что это замечательный шанс убедиться в своем актерском мастерстве. «И доказать Фло, что ты тоже не промах» – язвит внутренний голос, что придает Микеле только уверенности в своих возможностях. Игра начинается. Все еще немного неуверенно мужчина идет на голос, оказываясь в просторной кухне. Брюнетка что–то колдует над столом. – Сядь и не мельтеши, а то от тебя одни проблемы, – бросает она через плечо, потянувшись за какой–то жестяной банкой. «Ну, похоже, пока я отлично справляюсь» – чуть не давится внезапным приступом смеха Локонте, старательно пытаясь скрыть сей факт. Он примащивается на высокий стул за широкой столешкой, больше похожей на барную стойку, чем на обеденный стол, внимательно наблюдая за девушкой. Кажется, в последний раз он видел женщину на своей кухне лет эдак… двадцать назад. Ее звали Аурелия, и это была та самая первая и несчастная любовь, которая бывает в жизни каждого человека. И единственная девушка из всего «послужного списка», который имеется за его плечами. Но, признаться, Лия была не так хороша, как этот тайфун, ворвавшийся в квартиру. Даже не на треть. Микеле задумчиво морщит лоб, вызывая из памяти образ, с удивлением понимая, что ничего толком–то и вспомнить не может, потому что на уме один только Флоран. Блядство. – Пил? – сочувственно произносит девушка, поворачиваясь к нему и подавая чашку с зеленым чаем. – И не морщись так, я знаю, что ты его не любишь, но так быстрее токсины из организма выведутся. Итальянец вскидывает брови. О том, что он терпеть не может зеленый чай, знал только француз, и то только потому, что однажды Фло его чуть ли не силком пытался заставить выпить этот напиток. Они тогда еще повздорили, кажется, из–за того, что Мот упрямо доказывал, что это самый полезный из всех сортов чая, а Микеле, конечно же, спорил с ним на этот счет. Но не суть. – Ладно, пил, понимаю, но больше чтоб никакой дряни: ни нюхать, ни колоть, ни курить, слышал меня? – черты лица незнакомки приобретают некоторую ожесточенность, и карие глаза – так похожи на ласковые глаза Флорана – почти чернеют. – Иначе Франсуа снова запихнет тебя в дурку. Тебе ведь не понравилось там в прошлый раз, правда? Что?.. О–отлично, кажется, его еще и психом считают. Зашибись, не задался денек с самого утра. Девушка снова отворачивается, позвякивая посудой. Мужчина продолжает молчать, не то от шока, который на него произвело появление и поведение брюнетки, не то от страха. Такое чувство, будто он в параллельной вселенной оказался… – Держи, – на столе появляется красивое большое блюдо с парой ароматных тостов и пиала с клубничным джемом. – Прости, что–то более существенное – уже после встречи с Франсуа, потому что если я тебя не привезу на студию через час, он меня просто прикончит, – тяжело вздыхает девушка, наконец–то опускаясь на стул напротив и роняя голову на скрещенные на столешке руки, затихая. Только сейчас блондин понимает насколько голоден. Пальцы судорожно хватают тост, макая в джем и моментально отправляя в рот. Мм… он с удовольствием жмурится, как маленький ребенок, облизывает губы, чуть покачиваясь на месте. Брюнетка усмехается. – Сколько ж ты не ел? Ты этими диетами себя до добра не доведешь. Хотя, да, кому, как не мне знать о жертвах ради красоты, – тихо фыркает, поднимая голову, глядя на мужчину. – И что, мы даже не расскажем мне, что у нас вчера был за повод накидаться? Микеле на мгновение замирает, быстро стирая с лица выражение крайнего блаженства и чуть отводя в сторону взгляд. – Мм, я не помню, – ну по большому счету, он говорит чистую правду. Кто знает, почему вчерашнему ему захотелось напиться? Вот вчерашнему захотелось, а сегодняшнему – отдувайся. – Не хочешь говорить – не надо, но я надеюсь, что… – она резко хватает его за запястья, дергая руки на себя. – Ну, хоть следов нет, меня и то радует. Локонте резко отдергивает руки обратно, прижимая их к груди. Какое право эта особа имеет так с ним обращаться?! Хватать за руки, командовать, кричать?! Да кто это, черт побери? Он немного враждебно зыркает в сторону девушки, преспокойно глядящей ему в глаза. Что–то такое знакомое есть… никак не получается вспомнить. – Да что ты творишь! – зло рычит, откладывая тост и складывая руки на груди. – И вообще, не трогай меня! Запястья немного неприятно жжет. Ее пальцы – длинные и холодные – будто обожгли тонкую кожу, оставив следы. Он всматривается в точеные черты ее лица, немного щурясь, будто фокусируя взгляд, и на язык так и просится какое–то имя. – Мелисса? – каждая буква имени звучит так неуверенно, будто сейчас растворится в воздухе. – Все, отпустило? – по–доброму улыбается она, пододвигая к нему чашку с чаем. – Давай–давай, – кивает, – у нас нет столько свободного времени. Внизу в машине нас ждет Стефан, у него твое расписание, так что поторапливайся, хорошо? А я пока найду, во что тебя укутать, чтобы никто не узнал, – вздыхает, откидывая назад волосы, спавшие на плечо, и скрывается в коридоре. Мелисса… итальянец едва верит самому себе. Это ведь та самая фотограф–блогер, которая однажды пригласила их с Флораном на фотосессию. Таких совпадений не бывает.***
– К месье Ферже, затем в студию к мадмуазель Марс, – зеленоглазый молодой парень, кивает в сторону Мелиссы, возвращаясь взглядом к мелкому тексту в пухлом блокноте, продолжая перечислять. – Потом в зал репетиций. В двадцать три у Вас встреча с мадмуазель Перо. – Это все, конечно, здорово, но в таком виде нам нельзя показываться на глаза Франсуа, – горестно вздыхает брюнетка, сочувственно глядя на абсолютно дезориентированного и взъерошенного Локонте. – Так что сейчас, хотя бы на полчаса, нужно сдать его в руки визажиста. Думаю, Ди сможет уделить нам немного времени, – она растягивает губы почти в милой улыбке. – Соскучился, небось, Ромео? Мужчина склоняет голову, неопределенно пожимая плечами. Кто такая эта Ди и почему он должен за ней скучать, Микеле, конечно же, не имеет ни малейшего представления. – Да, это тебе не истеричка Перо, – тихо хмыкает девушка, отворачиваясь к окну. – Ты бы был с ней поосторожней, ладно? А то ведь втянет в очередное дерьмо, а нам потом… – отмахивается от какой–то назойливой мысли, снова взглянув на него. – Франсуа, безусловно, ангел–хранитель нашей эстрады, но и он не всесилен. Микеле неуверенно кивает, с какой–то ехидной усмешкой и не прикрытым интересом рассматривая нутро автомобиля. Было–было в его жизни, но ехать по Парижу на собственном лимузине – впервые. Когда–то он представлял себе подобную ситуацию, только в фантазии, вместо фотографа и личного секретаря, на мягком кожаном сидении восседал облаченный в черный фрак Флоран, крепко держащий итальянца за руку. От того, каким все это кажется далеким и нереальным, к глазам подступают непрошеные слезы. – Микеланджело, ты в порядке? – моментально меняется в лице Мелисса, спохватываясь. – Тебя мутит? Плохо? Стеф, подай воды, – помощник безапелляционно слушается, отдавая в ее ледяные руки высокий стакан, мгновенно оказывающийся у его лица. – Выпей немного, легче станет, – она уговаривает блондина, словно маленького ребенка, едва ли не насильно заставляя повернуться его к себе. В очаровательно подведенных глазах Марс неподдельная тревога. – Нужно собраться, Микеле, слышишь? Сейчас в девушке, сидящей рядом, нет совершенно ничего от той фурии, не так давно влетевшей в его квартиру. Сейчас она кажется заботливой и кроткой, сейчас ее почему–то очень хочется обнять. А итальянец привык подчиняться своим даже самым безумным и необоснованным порывам. Его ладони осторожно опускаются на острые плечи, сминая мех на воротнике ее жилета, притягивая француженку к себе. Закрывает глаза, пытаясь абстрагироваться. Кажется, будто целую вечность он никого так искренне не обнимал. В салоне машины повисает совсем капельку неловкая пауза. Хотя Стефан и пытается сделать вид, что вовсе не обращает внимания на странное поведение своего работодателя, но столь разительные перемены, когда еще вчера надутый павлин Микеланджело пренебрежительно фыркал на платиновые часы, подаренные кем–то из спонсоров, и дорогущие фирменные костюмы от самых известных брендов, а сейчас сидит, будто совершенно другой человек, закутанный в два простеньких пуловера и теплую толстовку – даже без стразов, и так… по–человечески выражает свои эмоции, не заметить сложно. – Т–ты меня п–пугаешь, – бубнит Мелисса, едва сумев вернуть на место чуть не упавшую на пол челюсть. – Прости, – он разнимает руки, немного отодвигаясь, и виновато косится в ее сторону, опуская глаза. – Я не думал, что это может быть неприятно. Ну, вот почему, каждое чертово слово вызывает мимолетные вспышки воспоминаний? Маэва – не та, с которой сегодня «посчастливилось» познакомиться Локонте, а та, которая была лучшим другом их с Мотом маленькой семьи, – всегда говорила, что объятия – это лучший способ передать свои чувства: радость, грусть, счастье, отчаяние, надежду. Это лучший способ поделиться внутренним теплом и дать опору, если вдруг у кого–то выбили почву из–под ног. Сейчас Микеле не чувствует почвы даже под своими ногами, что уж говорить о других, но он почему–то чувствует, что Марс эта опора сейчас важнее, чем ему. – Нет, что ты, не в этом дело! – она округляет глаза, начиная активно жестикулировать. – Просто это было очень… неожиданно, – губ снова касается скромная улыбка, а в глазах пляшут по–доброму озорные искорки. – И очень приятно, – завершает она и тушуется, замолкая, что ей и вовсе не свойственно. Стефан поднимает голову, на миг прекращая разбирать наизусть заученное расписание, замечая, как девушка прижимает ладони к нещадно алеющим щекам. Остается надеяться, что это каким–то невероятным способом Микеланджело удалось растопить лед неприступной, холодной брюнетки, и что теперь ее руки станут хоть чуточку теплее. «Это какая–то неправильная вселенная, – думает Локонте. – Если даже такой, по сути, не значительный жест с моей стороны, влечет за собой, как оказалось, нестандартные реакции, – он теребит в пальцах «язычок» змейки. – Но, наверное, нужно сделать вид, что все в порядке вещей, иначе выдам себя с головой». А потому всю оставшуюся дорогу он молча смотрит в окно, не решаясь снова обернуться. Лимузин притормаживает возле пафосно отделанного салона красоты. – Стефан, – снова ровным голосом произносит Мелисса, забирая с соседнего сидения свою сумочку. – Ты на телефонах. Если позвонит месье Ферже, скажи ему, что мы… мм, в пробке застряли или… соври, в общем, что–то. Я знаю, с этой задачей ты справишься на отлично, – лукаво щурит глаза, но без укора во взгляде. – Иначе не сносить нам головы, сам знаешь. Если что – пиши мне на мобильный. Если через полчаса мы не появимся – можешь вызывать группу захвата, потому что другим способом его, – едва заметный кивок в сторону мужчины, – мне самой оттуда не вытащить. «Подельники» понимающе перемигиваются, и брюнетка выходит из машины, поджидая, пока сеньор соизволит выползти из теплого нутра автомобиля и последует за ней. Но как только ноги ступают в небольшой холл, все размышления Микеле о вечном и не очень просто канут в лету. – Месье Локонте, мадмуазель Марс, – учтиво кивает девушка на ресепшн, приветствуя вошедших. – Натали, добрый вечер. Нам, пожалуйста… Звонкие голоса девушек тонут в тонком шуме электрических ламп. Вау… Когда–то блондин слышал об этом месте. Сюда пытаются попасть все модники и модницы столицы. Он никогда не понимал, что такого особенного в салоне красоты. До этого момента. Итальянец зачарованно, едва ли не раскрыв рот, наблюдает за тем, как переливается каскад свешенных с потолка зеркал, отражая белый слепящий свет, причудливо кружа «зайчиков» по стенам, вдоль которых выстроены целые сады люминесцентных деревьев. Ничего особенного, да, но, черт, глаз не отвести. – Прошу, месье, – неброско накрашенная девушка, которую минутой ранее Мелисса назвала Натали, затянутая в экстравагантный комбинезон цвета спелой вишни с просто умопомрачительным вырезом, осторожно касается его предплечья, призывая пойти за собой. Коридор, на удивление, не петляет, и они входят чуть ли не в первую же дверь. – Мы приносим глубочайшие извинения, но, к сожалению, красная комната сейчас не доступна. Мадмуазель Марс заверила, что Вы будете не против желтой. Прошу, присаживайтесь, – она едва заметным жестом приглашает мужчину пройти. – Диан придет к Вам через минуту, – и, учтиво склонив голову, скрывается за дверью. Взгляд невольно скользит по предметам мебели, что расположены в небольшой комнатке, и это почему–то невольно набивает оскому. Когда–то он слышал фразу: «Не кисло жить в лимоне»*, еще и удивлялся – бред ведь какой–то, но сейчас он на себе чувствует это «не кисло», аж мурашки по коже. Ежится, аккуратно примащиваясь на край большого кресла и закрывая глаза, решив, что если не видеть всего этого, станет как–то попроще. – Еще одна такая оплошность, и я лишу тебя месячной зарплаты, ясно тебе? – мужской голос раздается где–то из–за спины и Микеле резко поднимается на ноги, оглядываясь. – Откуда только у тебя руки растут? Объясни мне, как можно было умудриться разбить столько зеркал?! – кажется, этот невидимый кто–то не шуточно сердит. – Я исправлюсь, я заплачу, – чуть не плача, шепчет другой голос, женский, более нежный и теплый, будто парное молоко. – Конечно, заплатишь! Господи, да если бы не этот твой Микеланджело, идиот с мешком долларов, ты бы тут давным–давно не работала! Отлично! Мало того, что его считают психом, наркоманом, так теперь еще и идиотом. Ну офигенно, что уж сказать! Итальянец тихо фыркает, подходя к стене, завешенной тканью, на несколько тонов темнее, чем отделка остальной комнаты, отодвигая воздушные складки и натыкаясь на дверь. Не красиво, конечно, прерывать разговор совершенно незнакомых людей, но есть одно оправдательное обстоятельство. – Кхм–кхм, – громко откашливается, поворачивая ручку и оказываясь в соседней комнатке, стены которой выкрашены в ярко–алый цвет. – Я бы попросил не выражаться столь категорично. Высокая блондинка с большими по–детски наивными голубыми глазами смотрит на него чуть растерянно, но в то же время обрадовано, и чуть сутулится, порываясь опустить голову, а вот мужчина рядом с ней… Даже не так. Толстосум с раскрасневшимися от воплей щеками какой–то миг взирает на обоих свысока, как на провинившихся школьников, но тут же меняется в лице, осознавая, кто перед ним. – О, Микеланджело! Прошу прощения, что Вы стали свидетелем этой сцены, рабочие моменты, сами понимаете, – в два шага оказывается рядом с Локонте, слишком уж приторно улыбаясь. – Диан, – оборачивается к все еще стоящей на месте девушке, произнося уже строже, – почему ты мне не сообщила, что тебя ждет наш любимый вип–клиент? Я бы не стал задерживать такого уважаемого человека, – его губы снова растягивает омерзительная улыбочка. – Не стой на месте, – машет рукой, подзывая ее, – поторапливайся, у месье не так много времени. – Да, – девушка смиренно кивает и стремительно проносится мимо них в желтую комнату. – Прошу Вас, Микеланджело, если Вы не возражаете, мы можем начать. Блондин подозрительно щурится, осматривая с головы до ног управляющего, ну или кто он там. Мерзкий тип. Именно такие вот экземпляры и забраковали его песни на студии, именно они своими животами и жирными ручонками закрыли для него путь на эстраду. Он едва заметно кривится, глядя на то, как мужчина пресмыкается перед ним. – Я распоряжусь, чтобы Вам принесли вина. – Не нужно, – итальянец дергает плечом, дважды махнув рукой, показывая, что аудиенция окончена. – Тогда распоряжусь, чтобы вам не мешали, – он кивает, медленно пробираясь к двери в противоположной стороне комнаты. – Если Вам что–то будет нужно, я к Вашим услугам, – и с этими словами его, обтянутое розовым костюмом, тело скрывается из виду. За спиной раздается негромкий вздох. Микеле оборачивается, сочувственно глядя на девушку. Значит, Диан… Хм, странно, с этим именем у него совершенно ничего не ассоциируется. Но, кажется, Мелисса говорила что–то о том, что он по ней должен был соскучиться. Ну… чем черт не шутит? – Он тебя обидел? – Локонте закрывает двери, вновь завешивая их своеобразным пологом. – Чего этот петух раскричался? Ди давит грустную усмешку, принимаясь раскладывать на стеклянном столике косметику. – Я разбила пару зеркал. Не специально, конечно же, просто как–то так… сложилось, – она поворачивается к мужчине, на этот раз улыбаясь вполне искренне. – Присядешь? Ноги сами несут к высокому стулу. Диан обходит Микеле со спины, пальцами осторожно зачесывая торчащие во все стороны волосы назад. Склоняется немного ниже, касаясь его щеки едва ощутимо, почти невесомо, улыбаясь каким–то своим мыслям, а затем вновь отходит на полшага, склоняясь над горой косметики. Минут двадцать они вообще не разговаривают. Мужчина, банально, не знает, о чем, девушка же, кажется, просто сильно увлечена своим занятием. Микеланджело чувствует, как кончики пальцев аккуратно скользят по скулам и лбу, втирая какой–то крем, как кисточки легко касаются лица, нанося пудру и растушевывая румяна. До этого он, конечно, красился, но не столь… мм, основательно, что ли. Почему–то всегда казалось, что так красятся только девчушки, но сейчас эти манипуляции не вызывают ни отвращения, ни какого бы то ни было негатива. Сейчас это скорее похоже на ласку… Фло любил так делать по утрам: прикасаться к его сонному лицу, поглаживая, прослеживать линии бровей и носа, рисуя незатейливые невидимые линии, ожидая, когда же Микеле наконец–то откроет глаза и сонно улыбнется, крепче прижимаясь к теплому французу… Ладонь непроизвольно сжимается на стальной ручке стула. – Прости. Тебе неприятно? – Диан отнимает руки, откладывая кисточки в сторону. – Нет–нет, что ты, просто задумался, – блондин пытается улыбнуться, отгоняя от себя непрошеные воспоминания. Сейчас нет того Флорана, которого он любил… Любит. Сейчас есть только роль, которую он сам решил довести до совершенства. – Микеле, я… – Ди отходит немного назад, присаживаясь за его спиной в кресло, и замолкает. То, что она называет его по имени, в какой–то степени даже радует. Значит, между ними не просто деловые отношения. Дружеские, возможно, но она точно не воспринимает итальянца, как способ добычи денег. – Я подумала над тем, что ты мне вчера сказал. Наверное, ты прав. Это не имеет смысла, – блондинка комкает в пальцах уголок белоснежной юбки, явно, нервничая. – Но… я хотела тебя попросить еще раз все взвесить. Что, если я больше никогда не смогу... – запинается, поднимая глаза. – Я тебе буду нужна даже такой? Приехали… что–то внутри подсказывает, что, о чем бы она сейчас ни говорила, нужно соглашаться. Может тому причиной ее внезапно ставший на тон ниже дрожащий голос, или растерянный взгляд, постепенно наполняющийся слезами. Напасть какая–то, честное слово. – Не надо, Диан, – Локонте поднимается со своего места, присаживаясь перед ней на корточки. – Если это так важно, я готов изменить решение, – а–а–а, вот бы еще знать, что она имеет в виду! Это, ой, как не помешало бы. – Нет, ты прав, да, я это понимаю, но… – она ласково гладит его руку, которой он упирается в подлокотник. – Я обещаю тебе, что подумаю еще раз, хорошо? – Микеле заискивающе заглядывает ей в лицо. – Если ты перестанешь плакать. – Хорошо, я больше не буду, – на губах появляется робкая улыбка. – Вот и замечательно, – он немного нерешительно сжимает ее плечо, не имея представления, какова грань дозволенного в их отношениях. – Тебе, наверное, пора? Мелисса наверняка начинает нервничать уже. – Наверное, – итальянец отводит взгляд куда–то в сторону, замирая. Из зеркала на него смотрит едва ли узнаваемое лицо. Касается щек, лба, носа, чуть жмурит глаза, рассматривая себя в серебряной глади. – У тебя золотые руки, – наконец выдыхает, улыбаясь во все тридцать два. Впервые за много лет ему нравится то, что он видит. У Микеланджело, который находится по ту сторону, аккуратно подведены глаза, россыпь темных теней покрывает веки, кожа без единого изъяна или неровного тона, четко выделены скулы и линия подбородка. Микеле несильно щипает себя за щеку, чтобы убедиться, что это не маска, которую ему дали примерить… – Спасибо, – искренне благодарит девушка, будто забывая о своей грусти. – Еще один штрих, и я тебя отпущу. В руках Диан оказывается расческа. Она несколько раз проводит по непослушным волосам, придавая его «прическе» более божеский вид, фиксируя результат лаком, заботливо прикрывая его глаза ладошкой, чтобы ненароком не навредить. – Так гораздо лучше, – Ди кокетливо щурится, кивая. – До завтра? – Ты – волшебница, – порывисто целуя девушку в щеку, Локонте снова смотрится в зеркало. Ему определенно начинает нравиться эта «вселенная». – Удачи тебе в студии, – тихое напутствие звучит, когда он вновь ступает в слепящий зеркальными лучиками коридор, и так и остается без ответа. Сейчас он чувствует себя куда увереннее, чем, допустим, еще час назад. Может, просто не хватало декораций для этого «спектакля», а так, пожалуй, намного лучше.***
– Скажи мне, пожалуйста, Микеланджело, как долго это будет продолжаться? – высокий седовласый мужчина в строгом черном костюме останавливается напротив блондина, замершего, будто кролик перед удавом. Он сдавливает пальцами виски, поднимая взгляд на Марс. – В этот раз, надеюсь, без сорванного концерта и промывания? – К счастью, без, – облегченно кивает девушка, ожидавшая куда более громкого скандала. – Умнеет – это прогресс, – вздыхает в потолок Франсуа, и не успевает отойти даже на шаг, как звучит возмущенный возглас. – А давайте не будем судить о моих умственных способностях?! – рассерженно шипит итальянец, моментально сбросив с себя оцепенение. «Подумаешь, тоже мне, большой босс нашелся!» – Я никому не давал такого права, – быстро скрещивает руки на груди, вскакивая с места. – Господи, да что ж ты никак не успокоишься? – устало шепчет Ферже, моментально усаживая мужчину на место. – Послушай, я говорил тебе не раз, но готов повторять снова и снова: я желаю тебе только добра. Я никогда не принимал решений тебе во вред, и не собираюсь. Это наше общее дело. Перестань щетиниться, – недовольно бурчит, только крепче сжимая его плечи. – Мы с тобой в одной команде. На подводной лодке: тонешь ты – тону я. Понимаешь? Мм, на самом деле, не очень, но не признаваться же в этом, в конце–то концов! Микеле дергается в сильных руках. – Что ты хочешь этим сказать? – остается надеяться, что к обращению на «ты» его собеседник привыкший. – Ты вытворяешь – я теряю деньги. Я теряю деньги – ты их тоже теряешь. Ты теряешь деньги – ты больше не имеешь возможности вытворять. Так доходчивее? Ка–акое интересное положение, однако. – Значительно, – пренебрежительно фыркает Локонте, недовольный тем, что каждый норовит его поучить. – И хорошо, – Франсуа обходит стол, присаживаясь в кресло. – А теперь давай по делу. У нас впереди три концерта: два сборных, один сольный. За первую пару я не беспокоюсь. Ты – мальчик не глупый, сам понимаешь, что это нужно для поддержания имиджа и закреплением нужных связей, – он сцепляет руки в замок. – А вот на сольник… думаю, Клэр непременно захочет явиться, – тяжело вздыхает. – От нее можно ожидать вообще чего угодно. Нам надо бы перестраховаться, – короткий взгляд на Мелиссу. – У нас чуть больше недели. – Мы со Стефаном что–нибудь придумаем, – кивает та, мысленно прикидывая, как бы сделать так, чтобы Перо, например, не пропустила охрана. – Спасибо, одной проблемой меньше. Так же я хотел тебе предложить подписать один контракт, но об этом позже, я расскажу все нюансы. Через час тебя ждут на репетиции. Не дай бог, я узнаю, что ты ее завалил, – Ферже грозит пальцем с напускной серьезностью. – Я не пожалею и снова закрою тебя в «белом доме» на неделю, две, месяц, если понадобится. Слышишь? В «белом доме» – это где? В… в психушке, что ли? Серьезно? – Слышу, – бубнит Микеланджело, отворачиваясь от директора. – Я запомнил, – хмыкает мужчина и снова обращается к Марс. – Фотосет перенесем на завтра или, еще лучше, на послезавтра. Сейчас его в студию, штудировать тексты. – Будет сделано, босс, – улыбается брюнетка, снимая сумочку с подставки. – И немедленно переодень его во что–то… нормальное. Где он нашел это убожество? – пренебрежительный жесть в сторону верхней одежды подопечного. – Эй–эй, попридержи–ка ты свой я–а–а–а… Мелисса хватает его за ухо, чуть ли вырывая с кресла, и быстро выводит из кабинета, пока глупостей не успел намолоть. Все–таки, иногда хорошо, когда за тебя думает и действует кто–то другой.***
– Я похож на павлина, – отмечает Микеланджело, вертясь перед зеркалом посреди костюмерной и рассматривая чудаковатый наряд. – Ого, как мы заговорили, – издевательски замечает француженка, поправляя платок на его шее. На самом деле от обилия стразов и паеток действительно рябит в глазах. И кто только придумал украшать кожаные курточки камнями? Это же такая дикость. Что в этом, допустим, брутального? Все какое–то девчачье… – Ладно, курточка, но можно сменить хотя бы это? – он дергает на себе белую футболку, на которой черными паетками вышито слово «fuck». – Но это же твоя любимая футболка. – Да ла–а–адно, ты меня разыгрываешь, – утвердительно фыркает Локонте. – Дайте я лучше сам что–нибудь выберу. Можно? – смотрит на Мелиссу, та только пожимает плечами. – Да кто ж тебе запретить может. Мужчина быстро перебирает «плечики» на большой вешалке, мимолетно разглядывая предложенные «наряды». Вот слово чести, если бы он в таком вышел на улицу в своем районе, то до метро, те несчастные пять–семь минут пешком, он бы точно не дошел. На глаза попадается единственный не блестящий «набор». От радости подпрыгнув на месте, блондин оборачивается к костюмеру. – Вот к этому мне нужна серая жилетка и белая рубашка, – он почему–то на все двести пятьдесят процентов уверен, что заполучит требуемое в течение пары минут. Девушка кивает и куда–то уносится. – Хм, не похоже на тебя, чтобы ты упустил такой шанс порасхаживать в этих вычурных тряпках, – удивленно произносит Марс, указывая на надетую на него футболку. – Как же эпатаж и рок? – Это, по–твоему, рок? – он кривит губы, поворачиваясь, чтобы посмотреться в зеркало. – Ну у вас и нравы, – вообще–то эту фразу он не должен был озвучивать, так, мысли вслух, но… – У нас? Слушай, а тебя ночью точно по голове ничем не того? – она шуточно замахивается рукой, имитируя удар. – Напомню, что гардероб ты себе выбираешь всегда сам. «Ну у меня и вкус», – на этот раз таки мысленно присвистывает Микеле. «Все мои знания о сочетании цветов и фактур просто по боку». Повисает неловкая пауза, а через мгновение в его руках оказывается новая пара вешалок. – Отлично, спасибо, – довольно улыбается. – А где я могу переодеться? – И откуда в тебе столько жеманства? – всплескивает руками брюнетка, которой уже порядком надоело его непонимание. – Ты перед нами раздеваешься уже лет пять. Чего мы там не видели? – Что?! – этот возглас кажется особо громким, на секунду во всей комнате воцаряется молчание. Микеланджело инстинктивно перехватывает себя за плечи, будто прячась от обращенных к нему двух пар глаз. Когда–то… да не так давно, по сути, вчера, от мысли о публичном обнажении его просто безбожно коробило. Это ведь в какой–то степени даже унизительно, когда на тебя, не защищенного ничем, смотрят жадные взгляды. Взгляд Марс и этой, как ее… Элли, кажется, вряд ли можно назвать жадным, скорее уж безразличным, но пока это не меняет совершенно ничего. – Я не собираюсь перед вами тут… – Хватит ломать комедию! – немного зло бросает Мелисса, толкая мужчину в сторону небольшой ширмы. – Если ты через десять минут не появишься в холле одетым, то я без зазрений совести повезу тебя на репетицию в одних трусах! – разворачивается и стремительно вылетает из комнаты. Локонте не менее зло показывает ей вслед не безызвестную фигуру из трех пальцев и уносится в направлении угла со шторой, прихватив с собой вещички. Элли продолжает бездвижно стоять на месте, только теперь еще и опустив голову.***
Лимузин останавливается возле неприметного высотного здания. Первой под блеклым светом фонарей появляется Мелисса, она чеканным шагом пересекает аллею и открывает двери, ожидая, когда же этот «надутый, возомнивший себя богом, индюк» наконец соизволит последовать за ней. Микеле откровенно не хочется совершенно никуда идти. Марс, которая еще час назад ему казалась нормальной, может быть даже близкой подругой или кем–то в этом роде, оказалась просто фурией, никак не считающейся с его мнением. Где же такое видано, чтобы друзья так… по–хамски относились–то? Но идти надо. Во–первых, Франсуа, похоже, на самом деле нормальный мужик, а не такая «двуличная сволочь, беспокоящаяся только о своем благе», как брюнетка. Ну, а во–вторых, банальный интерес познакомиться со всеми аспектами своей новой жизни никак не дает покоя. По–царски медленно выплыв из автомобиля, будто делая огромное одолжение, мужчина неторопливо вошел внутрь здания, никак не отреагировав на колкое замечание, что можно было и «спасибо» сказать за придержанные двери. Еще чего. Ступени, по которым они спускаются, уводят куда–то в подвальное помещение, но итальянец пытается не обращать на это внимания. Вряд ли кто–то рискнет причинить ему вред, потому что хорошо запомнил фразу все той же «двуличной сволочи» о том, что Ферже – его ангел–хранитель. А с таким покровителем и бояться, наверное, нечего. В маленьком помещении тепло и даже как–то уютно, и пахнет чаем с лимоном. Невысокий полноватый парень пожимает руку Микеле, что–то весьма неразборчиво бубня себе под нос. Другой, сидящий за пультом, приветствует вошедших кивком. – Карл, просто дай ему текст и пусть уже катится и не действует мне на нервы! – обиженно произносит девушка, стягивая с себя меховую жилетку и падая в мягкое кресло возле журнального столика, на котором стоит чайник и пара аккуратных чашечек на блюдцах. Вышеназванный прекращает бубнеть, робко протягивает Локонте два листа. – Эт–то ориг–гинальный текст, а здесь внес–сено пару изм–менений, – заикается парень, указывая, где какой экземпляр. – Какой Вам понравится, тот и запишем. Мужчина нарочито медленно принимает из его рук листки, придирчиво вглядываясь в текст, демонстративно игнорируя все замечания Марс. – Вполне сносно, – наконец отмечает он, толком даже не разбирая, что там написано. Рифмы не самые банальные, а смысл можно понять, только услышав музыку. – Т–тогда прошу вас, – Карл указывает рукой на неприметную дверь, ведущую в соседнюю комнату за стеклом. Сейчас почему–то вспоминается то, как он впервые писался на студии, как дрожал его голос, как приходилось из раза в раз пропевать один отрывок, чтобы довести его до пусть не совершенства, но до «не рези в ушах». Они с Фло познакомились немногим позже… Он надевает наушники, поправляя их так, чтобы не испортить прическу, и машет рукой, давая добро. Но вместо красивой мелодии по ушам долбят басы, и он резко подскакивает, отбрасывая наушники куда–то в сторону. – Что за дрянь?! – щурится Микеланджело, возмущенно жестикулируя. В звукоизолированной комнате моментально появляется Карл. – П–простите, н–но Вы с–сами выб–бирали аранжировку. М–мы м–можем ее замен–нить, но д–для этого понад–добится как–кое–то время, – оправдывается парень, чуть дергаясь, будто сейчас на него грозит вылиться поток брани. – Так, стой… Микеле отходит от микрофона и пару минут просто ходит по комнате, сжимая пальцами виски и погрузившись в свои мысли. Неужели он поет… такое? Нет, ну, вкусы у молодежи всегда были «черт их разберет», но… Рок – это, конечно, хорошо, но вот то, что он услышал, ой как далеко от его представлений данного стиля. Кошмар, как на этом можно было приобрести популярность? В памяти как–то непроизвольно всплывает пара знакомых строчек. – Карл, сколько ты со мной работаешь? – внезапно задает вопрос блондин, наблюдая за искренним замешательством в глазах парня. – Т–три год–да, – мямлит он, опуская голову. – Пож–жалуйста, не ув–вольняйт–те меня. Мы с П–пьером все исправ–вим. – Стой, – снова приказывает Локонте, жестом останавливая дальнейшие стенания. – У меня есть песня с такими словами?.. Он отворачивается от Карла, закрывая глаза и выравнивая дыхание, и начинает петь на итальянском. Эта песня писалась в те вечера, когда все в их с Флораном жизни шло наперекосяк. Все переживания, ссоры, желание все бросить, отказаться от устоявшихся взглядов и предпочтений. Странно, что никогда ранее он не любил эту пеню, а сейчас в голову пришла почему–то именно она. Спустя пару мгновений, он останавливается, снова взглянув на парня. – Н–насколько я зн–наю, нет, – не очень уверенно отвечает тот, явно напрягаясь, чтобы вспомнить. – Тогда дайте мне гитару, и вместо вот этого, – Микеле с пренебрежением тычет пальцем в наушники, – мы запишем ее. – К–конечно, – словно китайский болванчик кивает Карл и мгновенно оставляет его одного. Взглянув через стекло в комнату, Микеланджело замечает, как округлились глаза Мелиссы.***
– Не думала, что ты пишешь любовные баллады, – наконец, негромко проговаривает Марс, откладывая телефон на соседнее с собой обтянутое кожей сидение. С момента, как они покинули студию, прошло добрых полчаса, но до этой секунду молчание не нарушил ни один из сидящих в машине. – Это не баллада, это… – итальянец на мгновение задумывается, как бы точнее выразиться, объяснить, кто, что и почему, но на это нет ни сил, ни желания, поэтому он, просто махнув рукой, снова отворачивается к окну. – Не важно. Как же он устал. Ноги просто отваливаются, все тело ломит, и голова вот–вот разболится, не хватает только катализатора, который бы ускорил весь процесс. Но все это мелочи, если учесть, что сегодня он «по–новой» перезнакомился с кучей народу, сейчас его ждет какая–то таинственная, неугомонная Перо, а спать хочется смертельно. Хоть бы не упасть нигде. – Не важно выглядишь, – снова начинает девушка, но ее обрывают достаточно резким: – Сомнительный комплимент. Она фыркает, снова утыкаясь чуть ли не носом в дисплей мобильного телефона. – Завтра утром у нас прогон с танцорами. – Репетиция с одиннадцати до четырех в большом зале, – уточняет Стефан, по–прежнему не отрываясь от своего блокнота. – Вечером ты должен появиться на приеме у Дениз. – Официальная часть начинается в половине девятого, приглашено много прессы. Фуршет, светские речи, шутки, музыкальная программа. После полуночи начнется неофициальная часть. – Мальчики, девочки, коктейли… разврат, обнаженные тела, – насмешливо дополняет Марс. – Лучше бы ты с Дениз спал, а не с Перо. Микеле только закатывает глаза. «Отлично, может, ты тогда вместо меня и пойдешь на эту сходку пафоса и секса?» – иронически хмыкает он, мысленно открещиваясь от всего происходящего. В конце концов, кому какая разница?! – Мне кажется, или это не твое дело? – чуть скалясь, интересуется мужчина, расправляя манжеты. – И, может, ты перестанешь лезть в мою личную жизнь? – Больно надо. Девушка отворачивается, состроив обиженную моську, и теперь сверлит взглядом меховую опушку на своих ботинках. – Только сделай так, чтобы завтра мы не нашли твое почти бездыханное тело в каком–нибудь наркопритоне, как это было в прошлый раз, – ее голос просто сочится ядом. Ну а что он хотел? Зря, что ли, столько лет он не доверял ни одной женщине? Вот чувствовало его сердце, что эти «фурии» приносят в жизнь только негатив. – Ты бы не могла закрыть свой рот? – едва не выплевывает Локонте, сжимая кулаки. – Иначе еще одно слово, и я высажу тебя просто посреди дороги! На самом деле он думал, что сейчас брюнетка начнет ему перечить и умышленно ввязываться в ссору, но та только притихла, не глядя на него. «Ну и славно, – думает он, – хоть немного отдохну от этой сороки». Через пару минут лимузин останавливается, и Марс тут же выбирается на улицу. Следом за ней выходит Стефан, оставляя Микеле одного в салоне. – Франсуа приказал отправить машину с тобой. Рене позаботится о твоей транспортировке домой, – будто нехотя произносит девушка, чуть склоняясь к приоткрытому окну. – И, пожалуйста, сделай так, чтобы завтра Ферже не поубивал нас. На этой весьма «оптимистической ноте» автомобиль снова трогается с места, продолжая свой путь. Несколько минут тишины и блаженного бездумия кажутся ему просто манной небесной. Отчего–то немного саднит горло и чешется все тело, но это, скорее, от нервов, потраченных на протяжении всего дня. Хотя, что там, в общей сложности прошло не многим больше шести часов с момента их «знакомства» с Мелиссой. «А она уже в печенках сидит», – недовольно бурчит внутренний голос, но итальянец только усмехается на это замечание. Да, оказывается, не так–то и просто быть тем, к кому он всегда стремился. Потому что усталость сейчас вовсе не приятная, а какая–то давящая. Сейчас бы оказаться у Флорана под боком, завернуть их обоих в плед, взять по бокалу красного вина и просто нежится в тепле его объятий до тех пор, пока сон не одолеет. Но… наверное сейчас француз крепко обнимает Маэву, шепча ей на ушко какую–то сладкую дребедень, или укладывает ту малютку, что сегодня махала мужчине миниатюрной ручкой, в кроватку, читая на ночь ее любимую сказку… Микеланджело открывает глаза, избавляясь от столь ярких образов. Нужно обязательно не забыть и предпринять еще одну попытку, чтобы сгладить неприятный осадок после их первой встречи. Уж на этот раз, он уверен, ему удастся оставить о себе хорошее впечатление. – Сеньор, мы на месте, – раздается из маленького динамика где–то из–за спины, так неожиданно, что мужчина даже подскакивает. – Рене, – он ведь верно вспомнил имя? – Да, сеньор. Локонте разворачивается, упираясь в сидение коленями, и осторожно стучит в тонированное стекло, которое тут же опускается, давая возможность встретиться взглядом с удивленно распахнутыми глазами своего водителя. Оказывается, они уже знакомы, вот так дела. Значит, вот кому он должен быть благодарен за свое «утреннее» спасение? – Не дайте мне сегодня попасть не домой. – Будет сделано, шеф, – согласно кивает он, касаясь двумя пальцами козырька своей фуражки и чуть улыбаясь. – Ну и славно, – немного облегченно выдыхает блондин, сползая на прежнее место, а после и вовсе выходит из машины. На улице немного прохладно, но как для конца ноября так вообще теплынь, обычно в эту пору в Париже куда холоднее, но Микеле все равно невольно ежится, хватаясь за воротник своей кожанки, прикрывая ничем не защищенную шею. Очевидно, в этой жизни у него нет привычки носить шарф… Но сейчас не до этого. Уж раз принял правила игры, так, будь добр, иди до конца. Секьюрити у входа приветствует его кивком, ставя галочку напротив его имени в каком–то списке, и открывает перед ним дверь клуба. По ушам снова ударяет громкая музыка. Что ж, кажется, эта напасть будет его теперь преследовать все время, так что нужно просто смириться. В итоге, это не самое худшее, что он слышал за свою жизнь. В небольшом зале много народа, поэтому быстро становится душно, и он расстегивает курточку, направляясь к барной стойке. Молодой, вежливо улыбающийся бармен моментально подлетает к нему, учтиво подавая меню. Итальянец наугад указывает на какой–то коктейль, даже не думая о том, будет он это пить или уже вряд ли. Сейчас перед ним стоит немного иная проблема: Перо. Все замечательно, встреча – и ладно, но как он ее узнает? Он ведь видеть не видывал столь «выдающуюся», судя по рассказам Марс, девушку. И как теперь быть? Может уехать, а потом попросить Стефана отправить ей извинительную открытку с букетом цветов? Как бы там ни было, а этот жест достаточно романтичный. Все лучше, чем сейчас опозориться и с кем–то ее перепутать. Но его почти «коварному» плану не суждено сбыться. На глаза опускаются две прохладные ладошки, а уха касается низкий, вкрадчивый шепот: – Скучал по мне, мон амур? А в следующую секунду перед ним возникает высокая, тщедушная девушка со встрепанным вороньем гнездом на голове. Микеле окидывает ее быстрым взглядом. На незнакомке очень–очень–очень короткое черное платье, кожаное болеро и длинные сапоги–чулки. Детали он не успевает разглядеть, так как девушка просто набрасывается на него, принимаясь зацеловывать лицо и оставляя следы от алой помады. Он даже не успевает сориентироваться, совершенно безвольно поддаваясь ее действиям, какой–то задней мыслью ухватывая суть происходящего. Воу, как–то слишком много женщин в его жизни, очень слишком. – Я хочу с тобой поиграть, – усмехается она, буквально на секунду отстраняясь от мужчины, заказывая себе напиток, и снова поворачивается лицом к лицу. – У меня кое–что есть. А вот тут, кажется, стоит насторожиться… – Закрой глаза и открой рот, – Перо цокает язычком, ожидая, пока он повинуется ее желанию. И какого черта он не сопротивляется?! Итальянец послушно открывает рот, но глаза не закрывает, с удивлением и искоркой азарта глядя на довольно усмехающуюся девушку. Ее пальцы касаются его губ, а затем она кладет что–то в рот, моментально затыкая мужчину новым поцелуем. Микеланджело чувствует, как ловко ее язык проталкивает что–то, подозрительно похожее на таблетку, в горло, заставляя чуть ли не задыхаться. Как только рядом с ними снова материализуется бармен, он мгновенно отталкивает Клэр, кажется, и хватает свой коктейль, выпивая содержимое бокала почти до дна, чтобы избавиться от чуть горчащего послевкусия. – У нас впереди до–о–олгая ночь, – ухмыляется шатенка, жадно припадая губами к своему напитку. Сейчас он даже знать не хочет, что за дрянь ему подсунула эта особа. Если это поможет расслабиться – черт с ним, будь, что будет. Через пару минут к духоте добавляется головокружение и чувство необычайной легкости. Еще через пару минут они вдвоем покидают зал, смеясь и пошатываясь, направляясь к черному выходу из клуба.***