D-moll

Спустя пару дней изрядно потрёпанная карета со слугами Иеронима Колоредо въехала в столицу Австрии. Сидящий в ней Амадей безрадостно глядел в окно: погода была на редкость мерзкой, да и былого энтузиазма у композитора уже не осталось ни капли. — Что же вы так печальны, Моцарт? — раздался над ухом издевательский голос камердинера. — Вам не нравится в карете для слуг? Считаете нас ниже своего достоинства? Сидящие рядом дружно загоготали, как стадо глумливых гусаков. Кто-то не слишком дружелюбно потрепал композитора по торчащим в разные стороны волосам. — Но вы не грустите, — с издёвкой продолжал слуга, — мы уже почти приехали и вскоре избавим вашу светлость от нашего низкого общества. Карета едва остановилась, когда музыкант выскочил из неё под хохот и насмешки слуг. Как бы взбешён ни был Амадей, до препирательства со сворой прислуги он ещё не опустился. Они ненавидели Моцарта за то, что он ставил себя выше них, а он презирал их за то, что свой труд — чистку господских камзолов и горшков — слуги считали равнозначным сотворению и исполнению музыки. Да даже самый ничтожный композитор выше этих чванливых камердинеров и пустоголовых прислужников — в этом Моцарт не сомневался даже сейчас, когда, казалось, он растерял всю былую силу духа и уверенность в себе. Музыканта препроводили в его апартаменты, больше напоминавшие каморку. В комнате было очень влажно и пахло плесенью, вид из окна на задний двор был едва различим из-за мутной пелены грязи на стёклах, рядом с нечищеным камином валялась пара трухлявых поленьев. Моцарт оглядел убранство комнаты и со вздохом сел на кровать, которая упрекающе всхлипнула, когда под весом тела композитора сжались проржавевшие пружины. Уже начинало смеркаться, и Вольфганг зажёг огарок свечи, стоявший на старинном комоде. Из потёртого саквояжа он достал нотную тетрадь, на ровных линеечках которой были поспешно нацарапаны кривоватые музыкальные знаки. Амадей едва слышно вздохнул: это была увертюра к той опере, которую он так хотел написать на немецком языке. Музыкант в последний момент положил её дорожную сумку с обречённой, едва промелькнувшей надеждой попытать счастья здесь, в Вене. — Наивный глупец, — пробормотал композитор, усталым взглядом окидывая собственные ноты-закорючки. — На что ты надеялся? С внезапно нахлынувшей злостью Моцарт резким движением разорвал надвое тонкую тетрадь. Затем снова и снова. Когда уже весь пол был устлан крошечными клочками бумаги, он в бессильной ярости с силой ударил кулаком по стене и резко отвернулся к окну. — Наивный глупец? — раздался сзади низкий шипящий голос. — Хм, пожалуй, вы и правда крайне наивны… но глупы ли? Что ж, это мы скоро узнаем. Вольфганг испуганно вздрогнул и обернулся: звук исходил из дальнего угла; света стоящей на комоде свечи не хватало, чтобы осветить всё пространство комнаты, поэтому обладателя шипящего голоса не было видно. Лишь два алых, как тлеющие угольки, глаза были различимы во тьме. Музыкант вжался в стену, инстинктивно пытаясь оказаться подальше от этого неведомого и потенциально опасного существа, и одной рукой взял свечу, освещая пространство перед собой. — К-к-кто здесь? — голос композитора заметно дрожал. — Ну-ну, не нужно так нервничать, — почти по-отечески заботливо отозвался шипящий голос. — Меня зовут Антео, и я просто хотел кое-что обсудить с вами, господин Моцарт. С этими словами на робкий свет дрожащего огонька осторожно вышло ужасающей наружности создание. При каждом его шаге по деревянному полу клацали острые загнутые когти, вся кожа была покрыта чёрными сухими чешуйками. Складки плотной ткани скрывали угловатую фигуру. Два ряда прямых, как колья, пик поднимались по поверхности головы, которую венчали массивные витые рога. Застывший на лице полуоскал почти дружелюбно растянулся, обнажая острые клыки. — Я полагаю, вас это может заинтересовать. — Аккуратно оправив складки длинного чёрного балахона, демон присел на краешек скрипнувшей кровати, начисто игнорируя панический взгляд композитора, ещё сильнее вжавшегося в стену. — Скажите мне, Моцарт, чего вы хотите от этой жизни?.. Только не торопитесь, думайте как следует, что бы вы желали получить от такого короткого и быстротечного промежутка времени. Вольфганг непонимающе и испуганно смотрел на сидящего, как будто даже не слыша того, что он говорит. — Амадей? — Да-да? — Композитор быстро заморгал, словно пытаясь стряхнуть наваждение. — Я не порождение вашего сознания и не сон, так что, может, обратите на меня внимание? — Недовольный панической реакцией жалкого человечишки, Антео вздохнул. — Я полагаю, вам лучше сначала выслушать меня, а потом хорошенько обдумать всё, что я скажу. Договорились? — После робкого кивка он продолжил: — Я в состоянии дать вам что угодно, чего бы вы ни пожелали. Вы можете попросить всё, чего алкает ваша душа. — Антео едва заметно усмехнулся. — Но её я и потребую взамен. После, спустя долгие годы вашей счастливой жизни. — Но как же… — Композитор в ужасе уставился на демона. — Моя душа, что будет с ней? — Это уже будет нашей заботой. Хотя, — сомнения и страх Моцарта не ускользнули от зорких кровавых глаз Антео, — конечно же, вы более чем вправе отказаться. В конце концов, не всем суждено стать великими… Многие маленькие трусливые человечки остаются на своём месте, не пытаясь прыгнуть выше собственной головы. Жизнь к ним несправедлива, но ведь, говорят, нищие духом блаженны и избранны на Небесах. Демон ухмыльнулся и медленно встал с жёсткой постели. — В любом случае решение за вами. У вас есть двадцать четыре часа, чтобы поразмыслить над моим предложением, так что за сим разрешите откланяться. И ещё, Вольфганг. — Композитор нервно сглотнул. — Я рекомендую вам тщательнейшим образом всё обдумать! Взмах руки — и, будто бы скрывшись под полой собственного плаща, искуситель исчез, оставив Моцарта одного. Оставшиеся силы моментально покинули композитора; комната закружилась, и Амадей медленно съехал по стене, теряя сознание. Утром музыкант очнулся лёжа на полу. Потирая затылок, он встал и попытался припомнить события прошлой ночи. При дневном свете они показались настолько нереальными, что Вольфганг недолго думая отмахнулся от этих странных воспоминаний и принялся собираться на приём к его светлости. Колоредо встретил своего протеже даже более неприветливо, чем обычно: казалось, он был крайне раздосадован чем-то и решил отыграться на несчастном Амадее. Патрон отказал композитору в посещении званого вечера, на котором тот намеревался представить одно из своих новых произведений, а также запретил завязывать знакомство с несколькими крайне влиятельными людьми Вены. — Я надеюсь, вы поняли меня, Моцарт? — с ноткой глумления в голосе закончил Иероним Колоредо свою речь, глядя на дрожащего от гнева музыканта. Он издевался над подопечным с явным наслаждением, и это стало последней каплей. — Хватит… — неожиданно для самого себя прошептал Вольфганг. — Что вы там бубните, Моцарт, неужели так сложно говорить членораздельно? Ваше бормотание мне тут ни к чему! — Хватит! — резко и холодно произнёс композитор. — Господин богослов, посмотрите на меня в последний раз! Я, Вольфганг Амадей Моцарт, с этого дня вам больше не слуга! — Музыкант перешёл на крик. Его глаза сверкали от ярости. — Вы слышите, мой сударь? Я свободен! Резко развернувшись, Амадей поспешно вышел из приёмного зала, оставляя своего бывшего патрона в равной степени ошеломлённым и возмущённым.