D-moll

Огромный зал Венского государственного оперного театра гудел в нетерпении. В тот вечер там впервые представлялась долгожданная опера «Похищение из Сераля», которая уже полгода занимала большую часть разговоров в светском обществе и попасть на которую было делом чести для каждого уважаемого человека, относящего себя к музыкальной элите Австрии. Все места были заняты, а билеты распроданы ещё за несколько месяцев до премьеры. В самой роскошной ложе, возле его величества императора Иосифа II, занимал почётное место придворный композитор Антонио Сальери. Он сел в бархатное кресло, старательно избегая любых разговоров и игнорируя великосветские обращения и приветствия, направленные ему. Казалось, что Сальери абсолютно невозмутим и холоден, но внутренне он был несколько взволнован. Хотя демон и наблюдал незаметно за репетициями, он делал это урывками: во-первых, потому, что тратить время на «подглядывания» за смертными казалось ему чем-то недостойным, а во-вторых – чтобы не испортить себе впечатление от премьеры. Потому сейчас он мог лишь смутно представлять, что ему предстоит услышать. Однако демон уже давно успел оценить масштаб таланта Моцарта и понимал, что конечный результат работы композитора безусловно будет впечатлять. Наконец красное полотно занавеса поднялось, открывая пространство сцены, и зазвучали торжественные, постепенно нарастающие звуки увертюры оперы. Оркестр неистовствовал, воспроизводя шедевр музыкального гения, а слушатели замерли в своих креслах. На сцене появились артисты, открывая первый акт. Музыка, изливаемая со сцены, не была похожа ни на что, слышанное австрийской — да и, по правде сказать, любой земной — публикой ранее. Глубокие голоса артистов оперы и насыщенное звучание музыкальных инструментов гармонично сливались в единый звуковой поток; неблагозвучный немецкий язык, преподнесённый в виде изящных арий, заиграл новыми красками; смелые тональные модуляции порождали необычайные мелодические образы, а лёгкость и интонационная выразительность музыки поражали воображение даже самых изощрённых ценителей искусства. Но больше всего были потрясены и впечатлены даже не присутствовавшие в зале люди: не привыкшие к подобному звучанию, они едва ли могли действительно оценить талант Моцарта по достоинству, в отличие от сидевшего в императорской ложе демона. Сальери никогда не слышал на Земле подобной музыки. Всё сотворённое земными композиторами, даже самыми одарёнными, всегда казалось ему пресным и невыразительным. Здесь же демон не находил слов, чтобы выразить свой восторг. Даже его собственная музыка, написанная им в качестве придворного композитора, вдруг оказалась такой фальшивой, дисгармоничной, несовершенной. Невыносимое благозвучие истинного гения острой болью проникало в сознание Антео, разъедая всё его существо и пробуждая в груди бессердечного демона давно затухшее чувство. Едва ли он сам смог бы определить, что это было, но, пока он слышал эту неземную музыку, ему казалось, будто он никогда и не покидал Рая. Антонио, сопровождаемый удивлённым взглядом Розенберга, поспешно выбежал из зала, едва раздался завершающий аккорд, — пожалуй, впервые бессмертный демон пребывал в столь сильном замешательстве. Чтобы творение какого-то музыкантишки так выбило у него почву из-под ног — немыслимо! Стоя на балюстраде лестницы, он слепо, бездумно смотрел вперёд, облокотившись на роскошный резной поручень. Демон никак не мог понять, почему вдруг музыка жалкого человека оказала на него такой эффект, что было в ней такого… Конечно, Моцарт одарён, Антео это признал уже давно — но это не было достаточным поводом для того, чтобы будоражить обычно столь бесстрастное и невозмутимое сознание обитателя преисподней. — Сальери? — Надоедливый приспешник моментально оказался за спиной. — С вами всё нормально? Антео поморщился — вот только этого ему сейчас не хватало! — и недовольно отозвался: — Да, всё прекрасно! — Так что же вы выскочили, будто за вами гналось войско архангелов? — Войско архангелов? — хохотнул демон, пытаясь скрыть угрюмую задумчивость. — Ну, можно сказать и так… Вы позволите? Мне необходимо побыть одному. И, ловко увернувшись от дальнейших расспросов немало заинтригованного чёрта, Сальери поспешно спустился по лестнице в холл, о чём моментально пожалел. Там взору смятённого демона представилась сцена, несколько покоробившая его: Моцарт стоял в центре холла, окружённый немногочисленными друзьями и почитателями. Его миловидная жёнушка — новоиспечённая мадам Моцарт сразу же не понравилась Антео — писклявым голоском восторгалась премьерой и поздравляла мужа с этой победой: — Моя любовь, я так горжусь вами, — говорила она, преданно глядя на обожаемого супруга. Все собравшиеся казались такими искренне счастливыми, что Сальери невольно испытал резкое ощущение гадливости: радость людей всегда воспринималась демонами крайне болезненно. Будто не хватило ему морального ущерба, нанесённого божественной музыкой композитора, так ещё и тут напакостили, мерзкие создания. Антонио торопливо направился к выходу. Проходя мимо Амадея, он, едва сдерживая отвращение, пробормотал слова поздравления, после чего незамедлительно вышел на улицу. Чуть прохладный воздух вечернего города, влажный после летнего дождя, не приносил успокоения. Демон быстро шёл по маленьким улочкам Вены, игнорируя всех и вся на своём пути. Он часто терзал несчастные души смертных пагубными страстями, но сам всегда оставался холоден. Антонио никогда не подозревал, даже помыслить не мог, что подобное безумие может подстеречь его самого и нахлынуть в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал. Какофония из смешения услышанной в опере музыки и уличных звуков раскалывала голову, не умолкая ни на секунду. Ночь подкралась незаметно, а смятение, подобное врагу, затаившемуся в разуме Антео, всё не стихало. Он возвратился в излишне роскошный и комфортабельный дом, где проживал придворный композитор Антонио Сальери, и, наглухо закрыв дверь кабинета, не зажигая света, сел в кресло. Не нуждающийся во сне демон зачастую проводил часы мрака в наблюдениях и слежке, контролируя то, что происходит в сотнях и тысячах километрах от него. В эту ночь его взор уже не в первый раз обратился к причине всех его внутренних беспокойств и терзаний: Вольфганг Амадей Моцарт уже вернулся в небольшую съёмную квартиру на окраине Вены, которую молодые супруги могли себе позволить. Композитор стоял возле камина и таинственно улыбался, глядя на язычки пламени, ласкающие наполовину обгоревшие брёвна. Казалось, он тоже мыслями был где-то далеко, но, не обладая, разумеется, талантом Сальери, использовал для этого лишь собственное воображение. Из мечтательных размышлений Амадея вывела Констанс: подойдя сзади, она нежно провела рукой по его плечу, привлекая внимание. Музыкант тут же повернулся к жене и улыбнулся. — Я люблю вас, Вольфганг… — с какой-то ласковой грустью произнесла она. «Тьфу ты, проклятие! — мысленно выругался демон, не в силах наблюдать за столь неприятной ему сценой. — Дьявол бы побрал этих людишек!»