Золотой шейд

      — Я не знал… не знал, что нельзя его трогать. Что теперь будет?       Зловещая тишина повисла в зале. Гальбаторикс резко выдохнул и почти рухнул на трон. Спешить было уже некуда. И решать, кому поручить долгожданное оружие — тоже. Дракон сделал выбор. Только вот… чем он думал при этом? Старик, бедняк, калека… среди Всадников были те, другие и третьи, но обычно таковыми становились в процессе, а чаще — после смерти дракона; вылуплялись же детёныши для здоровых цветущих юношей. Гальбаторикс давал яйца в руки сотням таких на протяжении последних пятидесяти лет, но ни одно не проклюнулось. Ему хотелось взять ящерицу в руки, встряхнуть и спросить — чем она смотрела?! И чем ей не понравился тот же Гастон, который из брони выпрыгивал — так хотел стать Всадником? Что он только не делал с яйцом, когда было его дежурство. Пол замка сбегалось послушать легенды, песни и посмотреть, как рыцарь заботливо полирует и без того блестящую скорлупу тряпочкой.       В этот момент до упомянутого Гастона наконец дошло, что ЕГО ДРАКОН ему изменил. Юнец покраснел и взорвался:       — Ты!.. Ты!.. Да как ты?!. — Он готов был наброситься на безоружного простолюдина, но стоявший рядом с тем шейд несколько охлаждал пыл. Поэтому Гастон сделал шаг по направлению к трону. — Мой король! Нужно принять меры немедленно! Я знаю, я узнал этого человека! Он дезертир! Он сам покалечил себя, чтобы не воевать за вас! Его презирают все, кто считает себя мужчиной! А теперь он посмел явиться к вам и насмехается, утверждая, что его выбрал дракон?!       Двор загомонил — все заговорили, одновременно, громко, яростно. Румпель, который вовсе не насмехался и ничего не утверждал, вскинулся, желая оправдаться, открыл рот… но на затылок легла на удивление тяжёлая рука, швырнув обратно на пол.       «Я бы не советовал тебе упоминать сына, — прошелестело в голове. Сбитый с толку прядильщик покосился на стоящего рядом шейда. Дарза скучающе смотрел поверх голов. Удивительно, но даже с небольшим ростом удавалось ему это мастерски. Губы его не шевелились, но, вне всяких сомнений, принадлежащий магу голос продолжил: — Ты действительно сам себя искалечил?»       Румпельштильцхен кивнул. Щёки заливала краска стыда и гнева. Страх страхом, но какое отношение имели к происходящему дела более чем десятилетней давности?! Он всего лишь не хотел, чтобы его сын рос без отца. Он не бежал с поля боя, как другие до него. Он заплатил свою цену за право воспитывать ребёнка! И уж тем более он не просил вручать ему дракона!       Лёгкая улыбка Дарзы стала отчётливой.       «Дети не должны оставаться одни».       — Мой король, — волнуясь, заговорил кто-то из Проклятых, сжимая рукоять меча. — Позвольте, я отрублю ему голову и мы избавимся от всех проблем! Дракон маленький — найдёт утешение в ком-нибудь достойном и привыкнет! Шрюкн так же попал к вам — и служит верой и правдой уже не первое столетие!       Вокруг закивали, Гальбаторикс задумался. Дракон из-под плаща протестующе зашипел. Румпельштильцхен вцепился в полу одежд Дарзы. Страшный шейд был сейчас единственным, кто мог бы ему помочь.       — Тогда у вас не было выбора, мой король, — бархатным, как тьма по углам тронного зала, голосом заговорил Дарза, поднимая на Императора пронзительно-светлые глаза. — И риск был оправдан. Но можем ли мы рисковать сейчас, когда род драконов почти иссяк? Когда одно из трёх яиц выкрадено мятежниками, и мы не знаем, для кого предназначено последнее и сколько придётся ждать?       — Значит, ты предлагаешь сохранить ему жизнь? — буднично спросил король Алагейзии, жестом приказав замолчать остальным.       — Я предлагаю не рисковать жизнью дракона, — жёстко бросил Дарза, скрещивая руки. И добавил: — Тем более что это самка.       Взгляды всех скрестились на плаще, пытаясь проникнуть сквозь ткань. Гальбаторикс ощутил внимание заинтересовавшегося людскими разговорами Шрюкна. По мнению дракона, риск потерять свежую самку и её возможное потомство не стоил смерти какого-то сломанного человечка. Румпельштильцхен тоже повернул голову, не удержавшись. Дракон — драконица — тут же высунула морду ему навстречу и привычно прошлась раздвоенным языком по носу.       — Хорош же новый Драконий Всадничек! — зло выкрикнул Гастон, понимая, что мечта всей жизни медленно, но неуклонно ускользает из его рук. Вроде бы все высказались за убийство, кроме шейда — только это «кроме» было, увы, решающим. Но он не мог не предпринять последней попытки переубедить своего сюзерена: — Не только трус, но и калека! Представляю, с какой ловкостью он будет карабкаться на спину дракона и спрыгивать с него… непременно в самую гущу сражения! Женщины бывают слепы, мой король, но вы!..       — Молчать! — рявкнул Гальбаторикс, вновь поднимаясь. — Щ-щенок!..       — Но мальчик в чём-то прав, — вмешался кто-то из магов. — Всадник — воитель, страх и гордость, одно его появление должно внушать трепет!       За троном нарисовалась чёрная голова, сама размером почти с трон, и продемонстрировала собравшимся зубы — каждый размером с меч. Проклятые недовольно заворчали, не собираясь сдаваться так легко. Большинство их аргументов сводилось к «а вдруг дракон выживет?!»       «Если хочешь ещё когда-нибудь увидеть сына — самое время принести клятву».       Румпель вскинул отчаянный взгляд на шейда.       «Какую?!»       «Да хоть присягу повтори».       Прядильщик панически попытался вспомнить хоть слово из того, что вещал им в дупель пьяный капитан отряда, размахивая бутылью с вином. Нет — годы стёрли абсолютно всё, кроме острого чувства брезгливости и тоскливого ощущения абсолютного несоответствия своего присутствия и места действия. Кажется, клятва начиналась с «Убийца драконов»… или «Убийца тысяч драконов»? «Гроза чего-то там»… Но если он обратится сейчас так к королю, то тот станет убийцей прядильщика, не иначе!       «Ладно, повторяй за мной, — смилостивился Дарза. — Только погромче».       Прядильщик распрямился, оставшись на коленях, и возвысил голос, обращаясь к королю:       — Я, Румпельштильцхен, торжественно клянусь принадлежать и повиноваться, быть преданным умом и сердцем, храбро сражаться в будущих битвах под знаменем самого могущественного имени в Алагейзии, облечённого властью карать и миловать, и преумножать его славу отныне и всю свою жизнь!       Гастон расхохотался первым. «Храбро сражаться! — всхлипывал он. — Храбро сражаться!» Остальные вторили рыцарю. Громкий смех бил по ушам, отражаясь от каменных стен. Румпелю захотелось броситься прочь — всю жизнь над ним смеялись вот так, не веря ни единому слову!       «Не вздумай! — остановил его мысленный приказ. — Всё хорошо. Гляди королю в глаза!»       Терять было нечего. Румпельштильцхен поднял голову и впервые за всё время посмотрел королю в лицо. Гальбаторикс некоторое время испытующе удерживал его взгляд, а потом вдруг слегка улыбнулся уголками рта.       — Дарза! — сказал он, и гулкий голос перекрыл чужой смех и задавил его в глотках. — Он мне нравится. Забери этого калеку с ящерицей и верни мне Всадника с драконом! Всё равно, что ты будешь делать с ним и его ногой. Хочешь — ломай и сращивай заново. Не сможешь — сделай его шейдом. Но он должен владеть собственным телом к тому моменту, как дракон вырастет и окрепнет.       Глаза Дарзы заблестели. Они с королём давно спорили на этот счёт. С того самого момента, как эльфийка Арья убила второго шейда. Гальбаторикс требовал от Дарзы обратить кого-нибудь из Проклятых. Тот отвечал, что пытаться провести ритуал с ними бессмысленно — сильные демоны побрезгуют пьяным недалёким отребьем. А те, которые придут на зов… лучше бы им не приходить вовсе. Но на этот раз он не стал возражать — только слегка кивнул и обратился к прядильщику:       — Хватит вытирать пол, у нас и так довольно чисто, — протянул руку и с лёгкостью поднял крестьянина на ноги — тот едва успел подхватить палку. Драконица повисла на плаще, цепляясь всеми лапами, и переползла на плечо. Стоящий на возвышении Гальбаторикс снова заговорил, на этот раз обращаясь прямо к носителю золотой метки:       — А ты… ты повторишь свою клятву позже. Когда будешь способен её сдержать.       — Да, мой король, — поклонился тот.