Слова бессильны

Глаза и класс.

Если бы Тому сказали, что найти класс, в котором он будет учиться, будет тяжелее, чем внутренний двор – он бы не поверил. В конце концов не настолько же он немощный и потерянный. Так он считал до того, как оказался среди просто огромной толпы не только малышей, но и «разнокалиберных» подростков, рядом с которыми можно было только понабраться комплексов, нежели избавиться. Высокие и статные альфы года на два старше Томаса; красивые и миловидные омеги, что на несколько лет были его младше, но выглядели, как ни странно, намного лучше; видные беты обоих полов, что иногда смешивались в одну кучку, явно ища круг общих интересов, который был намного обширней, чем у тех же омег или альф. И глубокий капюшон не помогал, юноше чудилось, будто все смотрят на него осуждающе, с призрением, как бы спрашивая: «Как это ничтожество попало сюда?» И как бы Томас не пытался – он не мог понять, куда ему идти, а потому попытался отойти куда подальше от мнимых взглядов, которые буквально пожирали его тело и душу, окатывали омерзеньем и напоминали о том, что, таким как он тут явно не место. Участок кожи на запястье, что был прикрыт никогда неснимаемым напульсником, отчего-то горел и чесался. Так и хотелось сорвать ткань и содрать кожу, чтобы стало легче. Но зная, что это не поможет, Том закрыл глаза и глубоко вздохнул. Все-таки его никто не заставлял, он сам сделал выбор, тем самым переступая через себя. Школа. Школа для элиты. Школа, где учатся отпрыски состоятельных родителей. И он выбрал ее. Именно ее из сотен других. Что он пытался доказать другим? Что он пытался доказать самому себе?.. Понимая, что ловить тут нечего, а искать свой класс, людей, которых он даже не знал, все равно, что иголку в стоге сена: возможно, но после длительных манипуляций. Он стал высматривать своих родителей. Бродя вокруг школьного двора, поднимаясь на носочки и задирая голову, попутно придерживая капюшон, чтобы тот не свалился с его головы, он потихоньку передвигался по кругу, пытаясь не задевать проходивших людей. Однако не всегда все идет гладко. А зная везучесть Тома, фортуна улыбается ему только три минуты, после чего наступает очередная казусная ситуация. Так случилось и сейчас. Передвигаясь бочком, он не смотрел по сторонам, тщательно думая о том, как добраться до своего класса быстрее, чем начнется (или хотя бы закончится) линейка. А потому, столкновение с какой-либо персоной было вполне оправдано. Потеряв равновесие, парень почти упал, но вовремя удержался. Последний раз неуверенно покачнувшись и поняв, что на земле держится относительно ровно, он поднял взгляд и столкнулся с глазами неестественного цвета. Ярко-синие глаза прожигали душу насквозь, будто заглядывали во внутрь, рылись в памяти, узнавали все слабости Тома, а потом выходили из души, оставляя внутри холод и опустошенность. Линзы, а это были именно они, выглядели очень вызывающе для школы, что уж там, их в повседневной жизни вряд ли нормальными и приемлемыми назовешь. Глаза на минуту сощурились, а после, веки вздрогнули, и их хозяин на секунду отвел взгляд и свел брови к переносице. Это было всего за секунду, но парню показалось, что перед ним, в глазах другого неизвестного человека, протекла его жизнь. И опять глаза незнакомца встречаются с глазами Томаса, что так и не отвел взгляда от инородного тела, а непоколебимо рассматривал лицо того, с кем несколько секунд назад столкнулся. На этот раз контакт глаз был прямой и не так тревожил душу. Яркие линзы теперь не казались живыми и глубокими. На этот раз они были пустыми и принадлежали словно другому человеку, да и смотрели теперь с раздражением и озлобленностью. Левая бровь приподнялась, делая взгляд более издевательским и… сволочным. Сердце пропускало удары от смущения и осознания того, что он действительно ничтожество. Руки дрожали, а челюсть сводило. Плакать не хотелось, хотелось орать. Его опустили, опустили взглядом. Прямым и полным презрения. И все было бы нормально, и он, возможно, принял бы эту ситуацию более сдержанно, если бы это был коренастый альфа или самый милый омега района, на которого молилась и дрочила бы вся округа, но нет. Это была бета. Причем девушка. Стерва. И, что еще хуже, неформал. Почему «еще хуже», Томас не знал, он изначально любви к субкультурам не питал, а после этой встречи, наверное, и вовсе возненавидит. Перед ним стояла девушка лет пятнадцати отроду, довольно маленького роста, если судить по тому, что на каблуках она была почти по плечо парню, что и так высоким ростом не отличался. Острые черты лица, курносый нос, большие глаза и тонкие бледно-розовые губы, которые она прикусила, длинный высокий хвост, перекинутый на плечо и спокойно ложившийся чуть ниже груди. Волосы были вообще отдельной темой. Если на корнях и затылке они были жгуче-черными, то уже в начале хвоста медленно начинали переходить в фиолетовый и после цвет становился светлее, потому, концы были уже не черными, а лиловыми. Руки девушки были сложенные на груди в вызывающей позе. На ней была надета приталенная рубашка, что подчеркивала небольшую грудь и талию, которой бы позавидовал омега, что только и хочет хорошую фигурку да богатого альфу. Черная жилетка, надетая поверх рубашки, была не застегнута, отчего уголки её достигали середины шорт, обтягивающих худые ноги. Чулки непонятно как держались на ногах и не спадали. А дополняли образ белые кеды-криперы. Весь вид был броский, вызывающий, стервозный. Он отталкивал Томаса и вызывал дикую неприязнь к человеку, что стоял напротив. Холод и высокомерие, ничего больше. Ни капли человеческого или теплого, ничего доброго и нежного. Холодная глыба. Айсберг. Но надо было быть выше, а потому, достав из кармана брюк ручку, он открыл блокнот и большими буквами на весь немалый лист написал одно слово, а после перевернул его, чтобы бета могла увидеть написанное. Та, проскользнув взглядом по размашистым буквам, фыркнула, опять посмотрела в глаза, а после резко отвернулась и пошла дальше, медленно растворяясь в толпе. Слова извинения были никому не нужны. И парень это понимал, а потому лишь закатил глаза к небу и выдохнул, молясь всем богам, чтобы больше не встретиться с этой наглой особой, с которой всего несколько минут показались Адом. -- Как он нашел родителей, а затем класс и классного руководителя – вообще отдельная, долгая, построенная на страданиях и мучениях история. И вот, сейчас он стоит в окружении двадцати трех (он их уже посчитал) семнадцатилетних подростков, что наплевав на речь директора и выступления малышей, активно болтали и обсуждали новости и истории, что накопились за время каникул. И все было бы хорошо, если бы одним человеком из этих двадцати трех, не оказалась та стервозная особа, которая лишь проводила его взглядом, когда тот подошел к их линии – одиннадцатый класс. Более она на него не взглянула, безэмоционально провожая взглядом улетающие шарики и вполуха слушая радостную речь главы школы. Видимо, боги, услышав молитвы омеги, решили пошутить над ним, даря такой подарок в первый же день учебы. Зажмурив глаза и опустив голову, Томас потер переносицу. Он пытался уверить себя, что жизнь не такое уж и говно и обязательно все будет хорошо. Ну, например, они окажутся на разных концах класса и в разных компаниях (если он вообще будет в какой-нибудь компании), а после чего их общение глазами и вовсе сойдет на нет. Но верить в подобное было глупо, зная «удачливость» Томаса. Когда парень только подошел к классу, его с головы до ног оглядело множество пар глаз. А некоторые уже во время линейки пробовали подходить и задавать вопросы, на которые была ответом лишь тишина и безучастный взгляд. Не то чтобы Том не хотел общения, он попросту не знал как себя вести, как отвечать и что, собственно, делать. Вообще, на класс приходилось больше омег, чем альф, а о бетах и говорить не стоит. Бета была всего одна и, не думаю, что читатель усомнится, кем она являлась. Каждый альфа был уже занят собственническим и плотоядным взглядом омег. Либо его собирались занять, заранее не подпуская соперников, убивая глазами и посылая лучи ненависти ко всем омегам на всю округу. Классов в школе было тринадцать, как и во многих других. Если раньше люди обыкновенно отбывали свой срок на два года меньше, то теперешние «узники» ходили в данное учебное заведение дольше. А всему виной была новая система образования, где детям предстояло не только сдать экзамены, но так же начать изучать свою профессию и, если уж говорить совсем точно, заканчивать в школе те же два курса, что и в вузе. Это делалось с той выгодой, что если профессия за два года стала учащемуся неинтересной, он мог пойти учиться на другую, но уже в конкретное высшее заведение. Те же, кто оставался доволен специальностью, шли уже на третий курс, сдав третий пропускной экзамен. Том, как говорилось раньше, пошел в одиннадцатый, так что впереди ему светило и махало рукой три веселых года, кои он будет прибывать здесь с утра до полудня, вслушиваясь в речи учителя и стараясь не заснуть под монотонный голос. Но не будем о плохом, а поговорим о хорошем: по слухам, в школе был свой магазин с всякими вкусностями, а в столовой готовили очень вкусную и ароматную еду. Поесть юноша любил, а если еда еще и очень вкусная, то тем более. Поразмышляв о еде, помечтав о каком-нибудь мясе или салате с сухариками под звучное урчание собственного живота, он понял, что линейка закончена, а все классы потихоньку начинают расползаться в сторону входа, пихаясь, матерясь и иногда извиняясь. Стараясь не отстать от более или менее знакомых лиц, он поспешил в школу, держась поодаль учителя, дабы не заблудиться в большом здании. Резко уткнувшись в чей-то пиджак и уловив приятный секундный аромат, Томас остановился, пытаясь найти его источник, что растворился в толпе. Запах был необычным, приятным и почему-то настолько знакомым. Постояв так еще секунду, он решил не задерживаться, дабы не отстать. Но все равно, он запомнил этот странный запах, который буквально заставил остановиться. Так начался его первый учебный день. Так постепенно начиналась его новая жизнь. -- В класс Томас зашел последним и, ожидая увидеть, что все сидят за партами, был немного ошеломлен тем, что все столпились вокруг одного стола. Там стояла черная коробочка, наверху которой виднелась дырочка. Все поочередно опускали в неё руку, а после доставали маленький листочек и раскрывали его. Прочитав что-то на белом куске бумаги, они начинали сверяться с другими; некоторые радостно, с улыбкой давая другому «пятюню», а другие дулись на злосчастную бумажку и, бросив тоскливый взгляд, шли к парте. Стерва (а именно так и стал называть ее мысленно Томас) уже сидела на третьей парте третьего ряда практически полулежа, смотря в окно, которое находилось на другом конце класса. А вот место рядом, возле стенки, было совершенно свободно, что изрядно напрягало Тома. За ним стояло еще двое омег, которые все не решались опустить руку в ящик, когда Томас уже вытаскивал и разворачивал свой клочок. «26» - число, которое стало словно приговором, заставляя выдохнуть с такой безнадегой, с какой только вообще можно. Переведя взгляд на стерву, а затем на рядом стоящий свободный стул, он прошествовал к месту, будто шел на казнь, а не просто за парту. Хотя, в принципе, одно и то же, если представить, что палачом будет как раз эта особа, что выжидательного на него посмотрела, когда он подошел к парте. Показав ей номерок, Томас заметил, что она едва кивнула, чуть подвигая к парте свой стул, давая пройти. Но ясно и понятно, что оба были не особо рады разделять парту друг с другом, а предпочли бы, если б вместо другого был орк или, например, циклоп. Но выбирать не приходилось, именно поэтому парень сел, опираясь спиной о стенку, предварительно кинув на парту блокнот с ручкой. Девушка на это не среагировала, провожая ярко-синими глазами птиц за окном. Звонок на урок, которого уже лет девять не слышал Томас, растворился в хлопке, когда дверь закрылась, не давая путей к отступлению. Их классный руководитель подошел к своему столу, встал и оглянул класс, а потом хмыкнул и взял со стола тетрадь. - Ну что, моя задумка не оказалась настолько плоха и нереалистична, как вам могло показаться, - он улыбнулся, между тем поправляя съехавшие очки. - Вот, посмотрите, хотя бы последние парты не заняты, да и общение с друзьями и своими парами на уроках я сократил до минимума! – с задоринкой в глазах сказал седоволосый мужчина, а по совместительству классный руководитель и учитель по истории и обществу. И, если радость и счастье за успешную работу были в глазах старенького учителя, то у учеников было в глазах совсем иное: тоска, отчаянье и скука. Поняв это, классный руководитель опять внимательно всех осмотрел, а потом потребовал, чтобы все по очереди встали, сказали свою фамилию и номер, заодно показав свой листочек. Мужчина же все запоминал и вырисовывал аккуратными буквами в тетради. - Рик Базельский, номер двадцать три. - Димитрий Вольф, номер двадцать четыре. - Мирослава Брежлевская, номер двадцать пять, - поднимаясь, сказала девушка, но вовсе не ленивым и раздраженным голосом, а мягким, скорее даже смущенным. Поняв, что сейчас его очередь, Том быстро открыл на нужной странице блокнот, где были заранее записаны его имя и фамилия. Он быстро приписал туда свой номерок. Развернув блокнот в сторону, юноша приложил к блокноту свою бумажку. «Томас Найтлин, 26» - красовалось большими буквами и цифрами на листе. - А, ты же новенький, забыл тебя познакомить с классом! – встрепенулся учитель, забывая про последнюю парту, что была после них, – выходи к доске. Томас послушно встал и пошел в сторону белоснежной поверхности электронной доски, держа в руках ручку и единственную связь с людьми – свой вечно любимый блокнот. - Ну же, представься, - проговорил учитель, как только он развернулся к классу лицом. То ли с памятью у него не все в порядке, то ли поиздеваться решил. Но бежать некуда, а просить представить тебя постороннего человека – глупо. «Я – Томас Найтлин» - гласила первая страничка, которую он поднял и, дождавшись, когда все прочитают, убрал ее, начиная писать новое послание к одноклассникам. «Я – ваш новый одноклассник» - опять подождав, пока все прочтут поднятый лист, он опустил его, выписывая новые слова, вдавливая ручку. «И я немой».