Сообщение.
"Мама... Почему люди жестоки ко мне? Я никогда ещё не видел в жизни столько камней, Тыкали пальцами в меня, да и вовсе, Кто им право дал винить меня в уродстве, мама?" Тони Раут.
--
« Тема сочинения: «Люди вокруг меня». … «Мама, смотри, этот человек грязный!» - как-то воскликнул мальчик, что стоял с мамой на остановке, в противоположной от меня стороне. Малыш показывал пальцем на старого мужчину, чей старый пуховик был чем-то вымазан. То ли грязью, то ли едой, то ли еще чем-то. Взгляд его пробежал по мальчику, и он тепло улыбнулся. А глаза добрые, даже не пьяные, хотя, возможно, можно было сказать, что он обычный алкаш, коих в наше время много. А если задуматься, грязный ли это человек? Нет, конечно, я не буду оспаривать то, что его пуховик чем-то вымазан, да и сам он не очень опрятно выглядит. Только вот глаза… Они были чистыми, добрыми. Понятие «грязный человек» в наше время, в основе своей, относится к тем людям, чьи вещи в чем-то испачканы, да и сам человек в чем-то испачкан. Но все за этой одежкой и телом забывают о том, что как бы ни был человек опрятно одет, сколько бы он не купался, и не стирал пять раз на дню свою одежду, ему не искупать и не выстирать свою душу. Пусть мы и можем спрятать свою душу, пусть ее никто не видит, не ощущает, но, я думаю, каждый из нас ощущает свою, эту самую, «грязноту». Я не чист, кто-то другой не чист. Да пусть вы хоть голые будете ходить и сверкать белоснежной кожей, вы – грязны. Столь же грязны, сколько и этот человек на этой самой остановке. Только вот вы не понимаете этого, точно также как и ребенок. Вы также будете тыкать пальцем, обсуждать, осуждать, смеяться. А кто-то посмеется над вами. «Чистые люди», что смеются над «грязными», вы хоть сами понимаете кто вы? Вам неприятно находиться с «такими» в одном месте? Касаться их? А с собой вы вполне находитесь часами, вам приятно касаться собственной кожи. Только вот если коснуться вашей дрянной души, то может вырвать. Вы этого пока не понимаете, как я заметил. Что в вас такого особенного, что вы считаете себя лучше этого человека? Новая одежда и пристойный вид? А душа в наше время ничего не стоит. Да и гордость тоже. Продажное поколение, что видит смысл только в деньгах. Грязнота в самих вас, а не на вас, и пусть над вами не смеются прохожие, заходите в магазин вы спокойно, на вас не летят косые взгляды в метро и на остановках. Но есть другое. Есть более глубокое, что не снаружи, что находится внутри, и, рано или поздно, оно вскроется, правда откроется, ваша душа устанет и пропадет под этими пятнами и мусором, что вы таите. И тогда вам уже будет не до смеха. Что в вас? В вас ничего. И пусть это ребенок, но, если он уже имеет подобное отношение к людям в подобном возрасте, то во что это выльется после? Кем станет это маленькое существо? Посмотрит ли он трезво на ситуацию позже, или станет, как и вы, моральным уродом? Я не знаю этого, но я этого боюсь. Этого будущего, этих детей, что растут, что уже так относятся к людям. Кто они? Наша опора, или то, что будет гнить и то, что будет помогать гнить всем дальше? Почему в наше время такие недостатки, как немота, слепота или глухота – считаются чем-то неправильным, грязным, противным? Почему люди, что обречены жить с подобным недугом считаются отбросами, недостойными на нормальное существование, отношение и просто человеческое понимание? Почему пороки, в коих зачастую сам человек даже не виноват, сравниваются с той же грязью на одежде? Почему человека в грязном пуховике и, к примеру, слепого, ставят на самую низкую ступеньку общества, тыкая в него пальцем, шепча за его спиной, а иногда даже бросая смешки прямо в лицо. Презренный взгляд. Ухмылка. Руки в карманах. Надутая жвачка. Высокомерный вид. В наушниках матерный рэп. Это стало признаком аристократии и того, что человек может запросто сравнивать другого человека с мусором или навозом, совершенно забывая о «внутреннем я», которое стало уже хуже всякого отброса. Чего стоят люди, что не могут сострадать или хотя бы понимать? Чего стоят люди, которые только и могут, что видеть внешние недостатки и указывать на них другим людям? Чего стоят люди, которые только и делают, что насмехаются над другими? В них есть что-то? Я думаю – нет.Сочинение Томаса Найтлина. Домашние обучение. Оценка «2». Сочинение не раскрывает заданную тему»
-- Надпись на листке блокнота произвела огромное воздействие на учеников класса, которые несколько секунд вглядывались в написанное, а потом еще минуты две тщательно обдумывали эти два слова, которые в жизни Найтлина играли не то, что большую роль… Они были частью его жизни. Как и ожидалось, реакция была совершенно разной: кто-то вернулся к своему прежнему делу – колупанию деревянной парты; кто-то посмотрел сверху вниз, с нескрываемой насмешкой, а после вальяжно откинулся на спинку стула, ощущая свое превосходство; а кто-то смотрел сочувствующе и с жалостью. Первый тип людей – те, которые предпочли не зацикливаться на парне с недугом, а просто принять это, как нормальность – симпатизировал Томасу больше всего, ибо в них крылась, как он считал, самая настоящая человечность. Второй тип был для Томаса хоть и раздражающим, но он уже свыкся с мыслью о том, что это люди, а изменить таковых нереально. Ну а третий тип парень просто люто ненавидел. Если бы его спросили: что плохого в сострадании? Он бы не стал отвечать, ибо сам ответ он так и не нашел, только вот на подсознательном уровне мысль о том, что его будут жалеть и говорить, что он сможет еще заговорить – как это делали все врачи и мед сестры - ему была отвратна. Томас не хотел чувствовать себя беспомощным и маленьким, не хотел, чтобы люди думали, что он смотрит на мир через розовые очки. Ему до тошноты были неприятны эти лживые речи, натянутая на лицо маска грусти вызвала омерзенье. Уже давно стала понятна простая истина: никому кроме тебя и твоих самых родных не нужна твоя боль, твои переживания, твои болезни. Люди скажут «пару ласковых», а потом пойдут решать свои проблемы, начисто забыв о тебе. И зачем же слушать их приторные речи? Утешать себя, мол, ты кому-то нужен? Но что это даст?.. Томас был парнем не из глупых, да и простофилей никогда не являлся, а потому к подобному изначально относился со скепсисом, а позже и вовсе с ненавистью. - Надеюсь, наш дружный класс примет нового ученика, - подойдя к Найтлину, сказал учитель, а потом положил руку на плечо паренька, как бы подбадривая его. – А теперь можешь сесть на место. Пройдя за свое место, шатен одарил взглядом соседку, которая пристально изучала парту, а после присел. Закрыв блокнот и положив его на край парты, он заметил, что рука дрожит, да притом барабанит по синей обложке. Кто бы что не говорил, а это маленькое выступление далось ему трудно, хоть и готовился он к нему чуть ли не с того момента, как решил, что будет подавать документы в школу. - Успокойся, - услышал парень вкрадчивый голос со стороны крашеной миниатюрной стервы, что между тем выводила круги на деревянной поверхности парты. – Если так подумать, то ничего сверхъестественного в твоих словах и действиях нет. Ты не снял штаны посреди класса, не признался, что убил дворника, которого нашли расчлененного недалеко от газовой станции, да и не было слов о том, что ты с другой планеты. Так что успокойся. Ты донес до нас факт, который, хоть достаточно редко, но встречается в жизни людей. Ничего нового. Она замолчала, а вместе с тем, остановился и палец. Но это было ненадолго, после чего последовала фраза: - Так что приструни свои нервишки, ибо стук твоих пальцев весьма раздражает. Парень, что пристально наблюдал за действием девушки, даже сам не понял, как его глаза встретились с ярко-синими линзами, а после ни думать, ни нервничать уже не хотелось. Оставалась какая-то пустота. Какое-то понимание того, что, по сути, нервничать было не из-за чего. -- Школьный звонок оповестил о том, что классный час окончен, а вместе с тем и первый школьный день. Посему все ученики могли уже спокойно покидать учебное заведение и идти поминать свои погибшие каникулы в пиццерию или в бар – для тех, кто постарше. Томас, даже если бы и хотел, уйти со всеми не смог, так как ему предстояла долгая и муторная работа в библиотеке, где он долго пытался объяснить на блокноте практически слепому омеге-библиотекарю, что ему нужно. Тот, в силу своих не малых годов, сначала долго разбирал написанное большими буквами слово «Учебники», а потом название каждого. Хоть класс нужный находил, и то хорошо было. Итак, провозившись с книгами около часа, опосля вогрузил весь этот бумажный ад в сумку, а оставшиеся книги уложил в специально уготованный пакет. Читать Томас любил, но явно не то, что предлагала школа. Дальше дело пошло еще хуже. Родители, как выяснилось по небольшой переписке с отцом, уже куда-то уехали, а добираться до дома как-то надо было. Маршрутками Томас не пользовался, так как в принципе не знал, как сделать так, чтобы данный вид транспорта притормозил на нужной остановке. А потому в мыслях ему уже махал рукой и звал с собой долгий путь до дома, который с поклажей в килограмм пять (если не больше), он осилит, разве что, за часа два. Но… была не была. Хотелось пить, но стоять у прилавка магазина еще полчаса, чтобы объяснить, что нужна определенная вода, ему не хотелось. А потому он присел на лавочку, морально готовясь к своему новому путешествию. До ушей парнишки долетает звук лопнувшей надутой жвачки, а до носа сладкий запах, похоже, арбуза. Томас поворачивает голову и сталкивается с рядом сидящей стервой, что закинув ногу на ногу, сложив руки на груди и чуть съехав со спинки лавочки, безэмоционально смотрела куда-то, надувая очередной шарик жевательной резинки. «Чего тебе?» - протянув блокнот к девушке, показал на надпись Томас. Та выгнула одну бровь, а затем фыркнула, и на секунду отвернула голову, но через мгновение повернулась лицом к парню и надула очередной шарик, который лопнул. - Мне – ничего, - смерив взглядом Томаса, ответила фиолетоволосая. – А вот нашему классруку надо, чтобы я тебя со школой ознакомила. Первый день. Я твоя соседка по парте. Так что делай выводы. Бежать быстрее из класса тебя никто не заставлял, а вот мне пришлось бесцельно бродить по школе, пока ты в библиотеке зависал час. Даже упаковку жвачки сжевать успела. «Могла идти домой» - написал парень и протянул Мирославе страничку с текстом. - Чтобы потом получить от классного, за то, что ты потерялся, когда искал кабинет? – с сарказмом ответила она, пристально рассматривая свои волосы, которые перебирала правой рукой. «Не волнуйся, не заблужусь» - показал очередную надпись и для вида еще закатил глаза к потолку, давая понять, что он не такой уж ребенок. - Как знаешь, мне же меньше мороки, - безэмоционально ответила она, вставая со своего места, надувая шарик. - И, еще, твой подчерк еле прочитать, переходи на клавиатуру гаджетов. Твои предложения, написанные «а-ля, курица левой лапой», особого восторга не вызывают. Прими к сведенью. Дальше послышались удаляющиеся шаги, а после тишина. Томас посмотрел на свой блокнот и ручку, потом на портфель и пакет с учебниками, а после откинул голову назад. И все-таки она – стерва. -- Как он добрался до дома – лучше не вспоминать. Как он узнавал расписание на завтра – тоже. Да и о том, как провел свой последний свободный от домашних заданий и уроков день, стоит промолчать. Приготовив небольшой салат, состоящий из консервированной кукурузы, опять же консервированной фасоли, маринованных огурцов и сухариков со специями, залитый майонезом, он сел за стол. Рядом был открытый ноутбук, браузер был открыт, а вместе с ним и вкладка с сайтом, куда Томас выкладывал свое творчество. Перейдя по выученной наизусть ссылке, он узрел свой профиль, а заодно и одно непрочитанное сообщение. Закинув в рот очередную вилку с салатом, открыл сообщения. И остолбенел. Сообщение было от одного из редакторов, с коим он сотрудничал около года. Но не оттого оно было неожиданно. А от… Omikron: «Привет, Хейлер! Как там с продолжением той истории? Я с нетерпением его жду. Меня действительно затянул твой рассказ! И, еще… как твой первый день в моей школе? :)»