Железный стул

Утро в кхаласаре началось раньше обычного. Рассвет только-только коснулся желтой травы на мили окрест, пропитывая ее своим еще едва уловимым теплом, когда по всему лагерю стали доноситься ритмичные мелодии барабанов и песни повитух. Крики и стоны в шатре кхала наконец-то стихли, а на смену им пришел детский плач. — Принц едет, и он будет тем жеребцом, который покроет весь мир, — разносились голоса женщин, подхватываемые со всех сторон. Дейенерис помнила эти слова по тому дню в Ваес Дотрак, когда она должна была съесть лошадиное сердце. Старухи из дош кхалин заунывно распевали их, предрекая рождение могущественного кхала, но только сейчас Дейенерис действительно понимала их. Сейчас, когда ее сын был у нее на руках. Сегодня, как подобает обычай, кхаласар не станет идти дальше, а устроит празднество в честь рождения vezh fin saja rhaesheseres*. По всему лагерю разведут костры, где зажарят конину в травах и меду. Специально же для кхалиси лучшие охотники отправились за дикими кроликами, чье мясо она любила больше конины. Ни одна бочка вина или пива, ни один бурдюк с переброженым кобыльим молоком не останется без внимания, впрочем, как и женщины, покрыть которых в день великого праздника считалось хорошим знаком. Однако все это празднество развернется лишь к вечеру, когда кхалиси будет в состоянии предстать перед своим народом вместе с новорожденным сыном. Эти же несколько часов были в ее власти: сон, муж и сын — всё, в чем она нуждалась. Именно поэтому песни начали быстро стихать, а все приготовления проходили как можно дальше от шатра кхала. Сказать, сколько прошло времени, прежде чем Дрого появился в шатре, было сложно. Но не заметить волнения на лице кхала было нельзя. За эту ночь, пожалуй, было слишком много событий, чтобы он мог по-прежнему оставаться хладнокровным, как то обычно случалось. — Дрого, — на устах Дейенерис растянулась усталая улыбка, она редко называла его по имени. Она лежала в окружении мягких шкур вся растрепанная и измученная, но улыбка не сходила с ее искусанных до крови губ. В руках она держала спящего сына, укатанного в ткани, купленные кхалом, а сама же укрывалась шкурой льва, которую Дрого добыл для нее в травах, когда они еще пребывали в Ваес Дотрак. Эта шкура была для нее ценнее лишь больше от мыслей, что в тот день Дрого поклялся завоевать Железный Трон для их сына. Кхал не сразу ответил на ее призыв. Некоторое время он стоял в проходе и не двигался. Казалось, что малейшее движение могло разрушить все на этом чертовом свете. Все, что ему, Великому Кхалу, было… дорого? Взгляд его карих глаз был направлен на сына. Смуглый, как все дотракийцы, он был лишь немного светлее цветом кожи, чем сам Дрого. Его редкие беленькие волосики небольшой опушкой покрывали крохотную головку Рейего. Дрого мог лишь догадываться, какого цвета у него глаза, но чутье настаивало на фиалковом взоре его жены, который, вне сомнений, венчал и их сына. — Мое солнце и звезды, — вновь окликнула его Дени тихо и мягко, словно обнимала во сне после страстной ночи. Она немного привстала на локте и переменила позу, чтобы Дрого было где сесть. Сам же кхал, похоже, наконец-то пришел в себя достаточно, чтобы это осознать. Звать его снова не пришлось — Дрого прошел вглубь шатра, садясь подле Дейенерис, и принял из ее рук сладко спавшего Рейего. У самой Таргариен сил сидеть не было, поэтому она просто возложила свою маленькую ладошку на его предплечье и слегка сжала. Она устала и хотела спать после столь изнурительных родов, но на устах ее, помимо улыбки, держалось и еще кое-что: — Я была права? — она прекрасно знала, что он поймет ее и без лишних слов. Тем более, что у нее на них не было никаких сил. Даже если бы сейчас у ее шатра стояла сама Серсея Ланнистер со всем своим красно-золотым войском, у Дейенерис вряд ли нашлось бы мужество пересилить свою усталость и подняться. — Более, чем того ожидал бы кто-либо в этом дерьмовом мире, — с гордой улыбкой изрек Дрого, тряхнув головой, и звон маленьких колокольчиков в его волосах разбавил тишину шатра. У Дейенерис не хватило сих, чтобы что-то ему ответить, и она сама того не заметила, как заснула, укрываясь львиной шкурой по самые уши. Во сне ей казалось, что она стала драконом и может парить над всем известным людям миром. Что ее крылья, подобные холодному молоку с медом на манер вестеросцев, рассекают ночное небо и несут ее так далеко на запад, как только себе можно было представить. Она летела домой, окруженная луной и звездами, а ее воинственный рев был слышен одинаково четко и в Королевской Гавани, и в Дотракийском Море. Она, Дейенерис Таргариен, заявляла о том, что летит домой. Сон был сладок, но вечер сменял знойную жару дня ночной прохладой, что так приятно окутывала кожу, и Дени была вынуждена проснуться. Этих нескольких часов было вполне достаточно, чтобы привести себя в чувства, но так отчаянно не хотелось никуда выходить, что Дейенерис почти поймала себя на просьбе остаться в шатре. Возможно, Дрого и позволил бы ей такую вольность, но сама Таргариен не могла допустить подобное проявление слабости перед сорока тысячами воинов, которые готовы были переплыть ради нее Узкое Море. Проснувшись, Дени не застала Дрого в шатре, но сын спал рядом с ней, так и не проснувшись ни разу за эти часы. Похоже, это было изнурительное испытание для них обоих. Тонкие пальцы ее касались хрупкого личика Рейего, а с губ не сходила улыбка. Ей до сих пор не верилось, что он реален. Рейего был таким крошечным и беззащитным, но пророчество сулило ему великую судьбу. И Дейенерис оставалось только молиться и верить, что Великий Жеребец пошлет ее сыну счастливую жизнь. Что он будет расти в своем доме, а вскоре и править там. — Принцесса, — от раздумий ее отвлек голос Мормонта, который стоял в проходе и всем своим видом просил разрешения, чтобы войти. Дейенерис махнула ему рукой, приглашая пройти. Джорах был для нее тем человеком, что заменил ей отца в этом долгом путешествии, и ей хотелось разделить с ним свою радость материнства прежде, чем ее сына вынесут на всеобщее обозрение кхаласара. — Мне стоило бы Вас поздравить, — он сел на полу, скрестив ноги для удобства, и попытался улыбнуться, что в силу возраста и характера далось ему с трудом. Но Дени ценила и эти мимолетные подрагивания губ. — Считайте, что Ваш визит можно считать поздравлением. Мне не нужно ваше преклоненное колено, того раза на свадьбе вполне достаточно. А после того, как вы спасли меня на рынке, то, пожалуй, я хотела бы видеть вас за своим обеденным столом. Джорах внимал ее словам и чувствовал, как сердце сжимается от стыда. Если бы ей только довелось узнать о его двойной игре, которую он вел до недавнего времени. Если бы она знала о его миссии, возложенной на него Робертом Баратеоном, то, вне всякого сомнения, приказала бы Дрого снести ему голову. И была бы абсолютно права в своем суждении: он был предателем, который вымаливал прощения в своих глазах. — Я приму за честь проводить трапезы в Вашей компании, — он приложил правую руку к груди и преклонил голову. — Вашей и Вашего сына. Но я пришел сюда не за этим. — А за чем же? — Дени нахмурилась и села, упираясь спиной в одну из подпорок ее шатра. Тело ее было изнурено, а промежность мучительно ныла, волнами боли расходясь по всем частям ее хрупкого тельца. Такую боль способны выдержать лишь женщины, ведь только им даны такая мука и такое счастье от рождения собственного ребенка. — Предупредить и, по возможности, предостеречь. — Предостеречь от чего? Право, Мормонт, не томите меня, я и так не в лучшем для этого состоянии, — голос ее был требовательным и не терпящим отлагательств, но не превышал допустимой громкости, чтобы не побеспокоить спящего ребенка. — Сын Ваш теперь, как и Вы с Дрого, станет мишенью номер один по всему континенту, если уже не стал. Кхалы будут видеть в нем угрозу, а лорды Семи Королевств ополчатся ордой наемников из вольных городов и своих приближенных. — Vezh fin saja rhaesheseres, — сорвалось у нее с губ заученной скороговоркой, заставив Дени с печалью поглядеть на сына. Он был в опасности, о которой она знала уже давно. Но знание и принятие — вещи диаметрально противоположные. — Именно так, — Мормонт тяжело выдохнул и уперся руками в колени, немного наклоняя туловище вперед. — Дотракийцы достаточно суеверны и кровожадны, чтобы покуситься на жизнь Рейего. Но вместе с тем и достаточно безголовы, чтобы забыть о Дрого и обо мне, не говоря уже о драконах, которые с каждым днем будут все больше и свирепее. — Что вы хотите этим сказать, сир Джорах? Что вы предлагаете мне предпринять? — она видела зерно правды в его словах, и это зерно, кажется, породило целое поле. Дейенерис искренне не хотела верить в его слова, но приходилось. — Поговорите со своим мужем и пригласите на эту беседу меня. Пусть он откажется от идеи собирания рабов по пути на запад, а сосредоточится на воинах. Сорок тысяч — это хорошо, но у Ланнистеров хватит денег и союзников, чтобы собрать в два раза больше и переправить их всех в Браавос на кораблях, о которых нам пока и думать рано. — Смею напомнить Вам, что Эссос не славится бескрайними армиями, а наш кхаласар — золотыми залежами. Как вы себе представляете наем воинов, когда у нас едва ли хватает на несколько кораблей? — Дейенерис прекрасно понимала, что им негде брать деньги, только если лошади не начнут выдавать его вместе с дерьмом. — Это безумие, сир Джорах. — Безумие — идти на запад с сорока тысячами воинов, которые ни разу не стояли на палубе корабля, — он перебил ее достаточно бесцеремонно и грубо, но Дени не оказала особого внимания этому, позволив ему продолжить. — Вам нужны союзники и золото, которое хранится в вольных городах, а вместе с ними и время. В драконах нет смысла, если они не смогут вырасти достаточно, чтобы вступить в бой. Принцесса, прислушайтесь к человеку, который вырос на Севере и всем своим сердцем прочувствовал все Семь Королевств. Вам нужен план действий, в котором Вы направляетесь в Весетерос не через месяц с сорока тысячами воинов, а через несколько лет, но с сотнями тысяч воинов, флотом, союзниками и драконами. Дейенерис молчала. Зрачки ее несколько расширились, давая понять все ее удивление. За всю ее жизнь ей не приходилось чувствовать себя большей дурой, чем сейчас. Даже Визерис не мог поставить ее в более затруднительное и в то же время унизительное положение, чем Джорах в данный момент. И это наводило на мысли. — Вы считаете меня слишком глупой для войны, я так понимаю? — она смотрела ему прямо в глаза и чувствовала, как слезы подступают к глазам. В словах Джораха она чувствовала больше предательства, чем во всей ее жизни до этого. А ведь он заменял ей отца, которого у нее никогда не было. По крайней мере Дени думала о нем так. — Я никогда не смел думать о Вас так и никогда не посмею, принцесса, но, при всем моем уважении к Вам, я знаю о войне гораздо больше, — он протянул руку и зажал хрупкую ладонь Дейенерис меж своих, тем самым заставляя смотреть ему прямо в глаза. Сейчас, возможно, он впервые после всего не врал. — Я родился и вырос на Севере. Возможно, в самом суровом доме, что там имеется. Я был лордом Медвежьего Острова, а мой отец, насколько я знаю, до сих пор командует Ночным Дозором. Даже моя восьмилетняя кузина Лианна придерживается ценностей моего дома и, при надобности, вцепится в горло своему врагу, разодрав ему артерию. Я получил звание рыцаря в боях при Пайке во время восстания Грейджоев. И я знаю, насколько суровой может быть война в Вестеросе. Да, сейчас я не там и считаюсь предателем, но суть остается той же: я знаю Вестерос и знаю войну в нем. Так действительно ли Вы думаете, что я основываюсь только на своих эмоциях относительно Вас? Я поклялся Вас оберегать. И даже если мне придется задеть Вас своими словами, чтобы уберечь, я это сделаю. Она отвернулась, но руки не убрала. Дени нужно было время, чтобы обдумать его слова как следует. Сейчас она пришла к выводу, что не может быть объективной. И это, пожалуй, было самым правильным ее решением на данный момент. — Думаю, нам стоит отложить этот разговор, сир Джорах. Сегодня, как Вы успели заметить, я не в состоянии вести беседы на эту тему, — Дени вытянула свою руку и подтянула ноги под себя, понимая, что сейчас больше всего на свете хочет побыть в одиночестве. — Прошу, оставьте меня и позовите Ирри и Чхику. Джорах тяжело выдохнул, но приказ исполнил, покинув шатер. Кажется, до него сейчас дошло, что он выбрал не самый подходящий момент для разговора. Хотя, если честно, лучшего момента было не найти. Только вот Дейенерис пока этого не понимала, как не понимала важности в подборе момента для нападения. По крайней мере пока. Служанки примчались сразу же, как Мормонт покинул шатер. Весь кхас Дейенерис караулил снаружи на случай чего и ждал ее указаний, если таковые появятся, поэтому долго ждать никто из них себя бы не заставил. Первым ее указанием было подать ей ванну с настолько горячей водой, насколько только возможно. Апельсиновое масло и травы окрасили воздух, когда служанки наполняли ванну водой, подаваемой им снаружи. Лишь когда Дейенерис оказалась в воде, а Ирри стала мыть ее волосы, она снова заговорила. — Принесите мне воды и подготовьте мое красное платье — я закончу сама. Позже я выберу украшения. Девушки переглянулись и начали бегать по шатру, выполняя указания. Они заметили настрой своей госпожи и искренне за нее переживали, но побоялись соваться. Лишь когда в шатер вошла Дореа, они оживились и осмелели. — Кхалиси, скоро уже начнется празднование, вам стоит поторопиться, — поклонившись, произнесла служанка из Лиса и прошла внутрь. — Я дала сегодня жизнь кхалу всех кхалов — они будут ждать столько, сколько я скажу. Подай мне шкатулку, — небрежно бросила Дени и уже успела об этом пожалеть, но было поздно. — Госпожа, Джорах из андалов Вас чем-то обидел? — осторожно спросила Чхику, забирая пустую чашу от воды. — Если это так, то я попрошу Чхого отрубить ему пальцы, чтобы проучить. Или… Дейенерис не смогла слушать эти бредни и дальше. Ее дрянной настрой сейчас был девушкам весьма некстати. — Чхику, ради всего святого, просто делай свою работу, — поднимаясь из воды, весьма раздраженно бросила Дени и стиснула зубы от нахлынувшей боли меж ее ног. Тело до сих пор ныло от боли, но уже не настолько, чтобы приковывать к постели. — Лучше проследи за Рейего, пока я буду собираться. Служанка склонила голову и присела около ребенка, пока Ирри помогала кхалиси надеть платье, а Дореа держала в руках раскрытую шкатулку, где змеиным клубком вились цепочки и браслеты, смешиваясь и с более крупными украшениями. В основном, они были привезены из разных городов и являлись подарками от Иллирио, но одно из них все же было особенным. — Подай мне брошь с лунным камнем, — покончив с завязками платья и усевшись на стул, чтобы Ирри расчесала и заплела ее волосы, указала Дени и протянула руку вперед. Эту брошь подарил ей Дрого. Камень был красивого молочного цвета и лишь при нужном освещении немного отливал голубым. Кхал не знал, что это за камень и как он называется, и говорил, что взял ее лишь потому что захотел. Но где-то в глубине души ей казалось, что он хотелось ее порадовать. После того случая с отравлением он часто делал ей подарки. — Косу. — Что? — Ирри немного опешила, когда услышала голос госпожи, и остановила свои пальцы, что так ловко подхватывали прядки волос Дейенерис. — Не распущенные волосы, а косу, Ирри. — Как вам будет угодно, кхалиси. Ирри продолжила заплетать волосы госпожи, а Дореа тем временем принялась за обувь. Сандалии из мягкой кожи подходили для опухших от беременности ног как нельзя лучше. Приятные к телу ленты опоясывали ее лодыжки, не перетягивая их, как то бывало с ездовой обувью. Служанки рвались умаслить ее тело редкими запахами, что смогли найти на восточном базаре, но Дейенерис предпочла простое сандаловое и несколько капель апельсинового масел. Ими она умаслила свои запястья, волосы и шею, а последняя капля пришлась на ложбинку меж грудей. Это было ее последнее приготовление. Дрого вошел в шатер в тот самый миг, когда она подняла на руки просыпающегося Рейего. Чхику запеленала его, пока он спал, но стоило его матери привести себя в порядок, как ребенок проснулся. Казалось, что он чувствовал и подстраивался под нее, но на деле это было большей случайностью, чем могло бы казаться. — Пора, луна моей жизни. Кхал взял своего сына на руки и шагнул в сторону выхода. На секунду Дени показалось, что в его глазах мелькнул счастливый огонек отцовства, но она была не уверена. Дрого часто был холоден и скрытен, а порой даже и груб, когда дело касалось его эмоций. Но сейчас ей почему-то очень хотелось верить, что это не так. Дрого сделал еще несколько шагов к выходу и уже собирался отодвинуть ширму, но она потянула за спинку его жилета, и кхал остановился. Он чувствовал, что с ней что-то не так. И этим чем-то был страх. Ребенок на руках Дрого негромко кряхтел, и мужчина не хотел лишний раз его тревожить, но не обращать внимания на свою жену не мог. Да и не хотел — это было глупо скрывать. — Что тебя тревожит, луна моей жизни? — голос его был несколько нетерпелив, так как страху ее он не видел причин. — Война, — она говорила тихо и неуверенно, словно опасаясь, что их кто-то подслушивает. Тот разговор с Мормонтом вызвал в ней бурю гнева, что она выплеснула на своих служанок. Но сейчас, стоя перед свои кхалом, она видела лишь призраков, что туманили ее разум страхом и даже каким-то животным ужасом. — Мы еще не начали войну. — Но они — да, — Дейенерис коснулась его могучего плеча и подняла глаза вверх. Они покраснели от нахлынувших слез. — Не только эти железные лорды, что сидят за Узким Морем, но и каждый кхал каждого кхаласара. Каждый наёмник в вольном городе и каждый его правитель. Рейего сулили великую судьбу, но кто помешает им отнять ее у него? У нас всех. Она не заметила, как слеза скатилась по ее щеке, покрытой золотистым загаром. Она давно не плакала перед кхалом: с тех пор, как поняла, что полюбила его. Дрого смотрел на нее молча и слушал ее с таким же холодным терпением. Она, кхалиси его сердца, луна его жизни, плакала из-за страха перед будущим, которое он ей обещал. Сильная и так повзрослевшая за год Дени сейчас казалась ребенком, что ищет защиты. И Дрого даже сомневался, кому она нужна сейчас больше: его новорожденному сыну или любви всей его дотракийской жизни. — Луна моей жизни, — он приподнял ее подбородок большим и указательным пальцами, заглядывая ей прямо в глаза. Отпустив ее подбородок, он коснулся своей ладонью ее щеки и стер большим пальцем слезу, что по ней катилась. Сын, спокойно умещающийся на его второй руке, беспокойно бормотал, но Дрого смотрел сейчас только на свою жену. — Каждый воин из моего кхаласара сложит голову за тебя, меня и нашего сына. Каждый из моих ко, каждый из моих кровных всадников, каждый из наших рабов — все они умрут, если того потребуется. Я лично расстанусь со своей косой, а вместе с ней и головой, ели буду уверен, что это оградит вас от беды. — Я этого не позволю! — Я не стану тебя спрашивать, если посчитаю нужным умереть. Но я не говорил, что собираюсь это делать, — на губах его растянулась ухмылка, от которой сердце Дени пропустило несколько ударов. — Я обещал Рейего этот чертов железный стул, а своим воинам — новые пастбища для их коней, новых женщин для их утех и новую выпивку для их праздников. И я намерен выполнить это обещание и стать первым кхалом, что пересечет соленую воду, которую не пьют его кони. Дейенерис слушала его с замиранием сердца, понимая, что почти не дышит, слушая его. Слез на ее щеках больше не осталось, но некоторая обида в груди застыла. Сейчас он был перед ней кхалом, который имеет над ней власть. И Таргариен приходилось ее признавать. Впрочем, Дрого был единственным, кому она готова была подчиняться. Пусть это и заставляло ее проглатывать обиду и желчь, что застревали в горле противным ядовитым комом. — Ты клянешься, мое солнце и звезды, что не покинешь меня? Клянешься, что не умрешь? Дрого улыбнулся, целуя ее в лоб, и отодвинул одну из штор, что служили проходом в их шатер. Уже на выходе он обернулся и сказал: — Я клянусь быть с тобой рядом. И порождения твоей мудрости нам в этом помогут, — объяснять что-то было лишним. Драконий клич разнесся по всему кхаласару и достиг ушей Дейенерис. Это были ее дети, которые звали ее. Звали и обещали отвезти домой. Большего ей не нужно было, чтоб с уверенностью шагнуть за Дрого под звон дотракийских песен.