Аберфорт посмотрел на Арину, и из его глаз исчезли те самые добрые искорки, которые ей так нравились — сейчас перед ней был всего лишь мальчишка, даже не юноша еще, почему-то обиженный и даже немного напуганный. Он присел на бревно, которое под его весом тихо, но веско хрустнуло, и, достав из кармана жилета кисет с небрежной, но старательной вышивкой, закурил.
— Ты, Ари, совсем не знаешь, что такое быть средним ребенком в семье. Когда я достиг такого возраста, чтобы быть самостоятельным и понимать, что происходит, я обнаружил, что, в общем-то, никому и не нужен: старший брат — гений и вундеркинд, с которым советуется даже папа, и младшая сестра, милое, доброе и беззащитное создание, которое нуждается в помощи. А когда папа попал в Азкабан, и вовсе стало совсем плохо. Альбус навсегда заперся со своими книгами, мама бегала за тобой…
— Но я… — начала было Арина, желая сказать, что уж она-то всегда готова была прийти на помощь своему любимому старшему братику, как Аберфорт ласково приложил ей палец к губам.
— Ты не виновата, милая. Неужели ты думаешь, что я совсем выжил из ума? Ты была не в себе и ничего не понимала, но в минуты твоего просветления я был счастлив, как никогда. Но сейчас это не имеет никакого значения, ибо то, что я тебе поведаю, произошло уже очень давно…
Осекшись, Аберфорт пододвинулся поближе к Арине и опустился так низко, что его глаза оказались на одном с ней уровне и так близко, что девочка могла увидеть в них свое испуганное отражение.
— Помни, Ари, все, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами. Я не хочу, чтобы об этом знал не только Альбус, но даже и этот австрийский прилизанный хлыщ, тем более что он и так у нас начал бывать больше, чем у себя дома. Не нравится он мне… Ты меня поняла, милая?
— Хорошо, — быстро сказала Арина, особо не задумываясь: все равно она почти не общается ни с одним, ни с другим, либо делая что-то по дому, либо помогая Аберфорту, либо вообще гуляя где-то в лесу и изучая окрестную топографию. — Обещаю не говорить об этом никому!
Аберфорт покачал головой.
— Не следовало бы тебе обещать, — сказал он. – Ты, наверное, не знаешь, что у нас, волшебников, к обещаниям относятся совсем по-другому. Если ты дал обещание, то ты никогда его не сможешь нарушить, даже случайно, даже под пытками… Если бы я хотел, чтобы ты мне обещала это, я бы взял у тебя Нерушимый Обет…
— Нерушимый Обет? Что это? — тотчас же спросила Арина. Аберфорт обреченно застонал.
— Ну не мастер я рассказывать, понятно! Рассказывать и объяснять, тем более такие сложные вещи… Альбус у нас ученый-интеллигентишка, вот он пусть тебе это и объясняет. Я не прошу у тебя этого Обета, я просто прошу, чтобы ты держала язык за зубами и зря не болтала, ладно?
— Ладно, — Арина пожала плечами. — Прости…
— Да ничего, что ты, — Аберфорт махнул рукой. — Так вот, давай продолжим. В тот день мне было, наверное, лет десять… Да, десять. Мой одиннадцатый день рождения еще не наступил, письмо еще не пришло, а потому я ходил в сельскую школу, в отличие от нашего умницы Альбуса, которого в свое время учил лично папа, — его крепкое, ладное, доброе лицо исказилось, пусть даже не от ненависти, скорее от досады. — Я ходил в школу, потом помогал по дому — мама совершенно не обращала на меня внимания, предоставив самому себе, и этим я прекрасно пользовался. Однажды летом, пока письмо еще не пришло, я переделал все дела, и, пока не был занят, решил сходить искупаться на речку. Обычно мы все купаемся в одном месте, рядом с берегом, где никто пока еще не утонул… А я решил исследовать другой берег. Я перебрался по мосту на другой берег — я там никогда не был и не знал, что там находится маггловский город — и принялся плавать. Тогда было лето, но вода еще не успела согреться, и тогда…
Аберфорт замер, словно бы погрузившись в воспоминания. Вспомнив, как однажды она заплыла на глубину и чуть не утонула, Арина поежилась.
— У тебя ногу свело, да? — спросила она и поболтала ногами для наглядности. Аберфорт промолчал и только кивнул.
— У того берега вода оказалась гораздо глубже, нежели я думал, — тихо сказал он. — Я барахтался, как мог, кричал, но вскоре голова закружилась и все поплыло перед глазами…
Арина прижала руки ко рту и ахнула. В голове сразу возникла яркая картинка, как маленький Аберфорт, в ее воображении почему-то имевший черты актера, игравшего Гарри Поттера и Драко Малфоя одновременно, но более худой и в старинной одежде, отчаянно пытается выплыть и, прикрыв глаза, медленно плывет ко дну… Кажется, не то в фанфике, который она читала достаточно давно, чтобы это отложилось в ее памяти в полной мере, не то в какой-то из книг, она читала, что настоящий волшебник в детстве не может умереть — его будет защищать магия. Тогда что же…
Аберфорт прервал ее размышления, продолжив свою историю.
— Очнулся я уже на берегу. Кто-то бил меня по щекам, тогда я еще помню, как меня стошнило водой… А потом этот самый кто-то спросил, чей я сын. И я сказал, что я Дамблдор, он ответил, что не знает таких, потом предложил мне дойти с ним до его дома. У меня особо выбора не было, да и к тому же я здорово испугался, так что я пошел с ним. Так я и познакомился с Гарри Осборном.
— Осборном? Знакомая фамилия, — хохотнула Арина, вспоминая любимого Человека-паука. Аберфорт тяжело посмотрел на нее и, очевидно, решил, что она шутит.
— С тех пор мы и друзья, — неуклюже закончил он. — Но чтобы никому, ясно? Я этих снобов знаю, тоже, сверхчеловеки… Будут еще издеваться, а потом, чего доброго, еще и Гарри что-нибудь плохое сделают.
Если быть объективно честной, Арина не думала, что Альбус, в общем-то, имеющий странные представления о том, что такое хорошо и что такое плохо вообще и что такое мораль в частности, но вполне себе добрый и умный молодой человек, мог калечить маггла и издеваться над ним. Хотя предпосылки к этому были — как-никак, его родная сестра была покалечена магглами и чудом выздоровела (девочка поймала себя на том, что уже на автомате считает себя Арианой, и ей стало немного страшно).
Аберфорт поднялся на ноги и сунул погасшую трубку в карман жилета.
— Ладно, пойдем, милая, — он взял ее за руку. — Язык держи за зубами, особенно перед этим странным. Когда в следующий раз пойдем в город, возьмешь с собой пергамент и перо, ладно?
— Ладно, — они наконец-то пошли домой после такого ужасно долгого и тяжелого дня.
Дома их ждала умилительная картина: в творческом запале обоих гениев — и Альбуса, и Геллерта — так разморило, что они уснули прямо на стульях, совершенно одинаково опустив головы на дубовый кухонный стол; лишь сиротливо валялся кусок пергамента, весь изрисованный какими-то схемами и страшно выглядящими уравнениями, в которых явно чувствовалась рука Альбуса.
Отправив Арину хлопотать на кухне, Аберфорт отправился будить неудавшихся ученых. Доставая из погреба котлеты по-киевски, которые ее когда-то научила готовить бабушка и которые в английской семье отчего-то пошли на ура, Арина краем глаза следила за тем, что происходит.
Быстро разбудив Альбуса, который сейчас подслеповато и сонно щурился, протирая глаза рукой, на которой осталась отметина от скатерти, Аберфорт принялся за своего непутевого соседа.
— Вставай давай, — он потряс его за плечо.
— Ну, тетя, я встаю, правда, еще пять минуточек… — Геллерт ясно пробормотал эту фразу и вновь заснул.
Хмыкнув, уже окончательно проснувшийся Альбус взмахнув палочкой, призвал стакан, послал его на улицу наполниться ледяной колодезной водой и, когда холодный стакан прыгнул ему в руку, он переглянулся с Аберфортом, который начал улыбаться все сильнее и сильнее. Альбус, недолго думая, вылил его прямо Гриндевальду за шиворот.
Подскочив на месте, Геллерт с расширенными от ужаса глазами огляделся вокруг.
— Где… Где этот урод… — медленно придя в себя, он облегченно вздохнул и высушил свою мокрую макушку взмахом волшебной палочки. — Простите меня за мое маленькое упущение… Просто я немного заболтался с Альбусом — у нас была очень интересная дискуссия по поводу универсальных формул для заклинаний, вот меня и разморило. Что ж, я смотрю, на улице уже темно, так что я, пожалуй, уже пойду. Приятно было пообщаться.
Как человек, у которого слово редко расходилось с делом, Геллерт поднялся со стула и, зевнув, принялся искать в шкафу-гардеробе свое клетчатое пальто, с которым он, по-видимому, не расставался. На празднике жизни Дамблдоров он выглядел настолько чужеродно и одиноко, что Арина помимо воли испытала укол жалости.
— Геллерт, — на своей памяти она впервые позвала его по имени.
Уже надевающий старые, разношенные, но аккуратные и начищенные до блеска «американские» ботинки с круглыми носами, Геллерт, оторвавшись от своего занятия, привстал и удивленно посмотрел на нее.
— Я тут подумала… Раз уж тебе так нравится компания моего братишки, может, останешься на ужин? — Арина сама не поняла, как эти слова вырвались у нее, и посмотрела на себя в зеркало, будто проверяя, ей ли принадлежит это предложение.
Аберфорт, да и Альбус тоже, смотрели на нее так удивленно и испуганно, будто она выпустила в гостиную целый львиный прайд. Старший брат открыл рот, чтобы что-то сказать, но затем передумал и промолчал, убирая со стола схемы и книги.
— Почему бы и нет? — пожал плечами Аберфорт, плеская себе на руки из фаянсового умывальника холодную воду и вытирая руки крахмальным вафельным полотенцем. — В любом случае отказываться невежливо, тем более от приглашения такой прекрасной дамы, — Аберфорт весело подмигнул Арине и устроился за столом.
Против таких весомых аргументов Геллерт устоять не мог и сдался, повесив пальто обратно в шкаф и разгладив на нем все складки — от взгляда Арины не ускользнуло то, что рукав у него был весь залатан — и вскоре он, вымыв руки и закатав рукава, сидел в самом углу дубового стола, как бедный родственник. Арина, лучившаяся от гордости за свое творение, несла на вытянутых руках блюдо с горячими котлетами по-киевски, думая про себя, что скоро придется готовить опять.
Когда ужин начался, напряженная атмосфера тут же рассеялась, и Геллерт, будто и не жавшийся в уголочке, уже весело переговаривался с Аберфортом, который слушал его истории, не перебивая, и Арине казалось, что неприкрытая враждебность в его взгляде медленно выцветала. Альбус и вовсе был на седьмом небе от счастья — когда ужин близился к завершению, все истории уже были рассказаны, а события перебраны, он взмахнул палочкой, и из открывшегося погреба на стол вылетела бутылка с криво наклеенной этикеткой, написанной от руки, внутри которой плескалась какая-то мутная жидкость.
— Ну, давайте обмоем знакомство? — спросил он, призывая четыре стакана.
Аберфорт раскрыл рот от удивления.
— Мамина яблочная наливка? Альбус, козлина ты этакая, ты сейчас серьезно?
— Почему бы и нет, — Альбус, нисколько не обидевшись, лишь кивнул. — Почему нет? Все тут, в общем-то, уже взрослые…
— А я? — требовательно спросила Арина. Спросила и тут же одернула себя: как только перед гостем не стыдно! Впрочем, ей тоже ужасно хотелось попробовать загадочную наливку, которую делала еще мама Арианы…
— Подростковый алкоголизм — это плохо, — сказал Геллерт, который и сам-то ее был старше буквально на полтора года, и налил себе буквально до краев.
Альбус неодобрительно посмотрел на него и под его неодобрительным взглядом бутылка словно бы сама собой полетела в ее сторону, и ее стакан оказался заполненным чуть более чем наполовину.
— Я разрешаю, но только на сегодня, — сказал он, как обычно, без особых эмоций, и Арина почувствовала, как ее затопляет горячая благодарность к этому человеку, которого она без сомнений давно уже признала старшим братом.
— Ну, давайте за встречу двух профессоров кислых щей, — хохотнул Аберфорт, и четыре стакана встретились. По гостиной разлился красивый протяжный звенящий звук.
***
Арина сидела за столом и неспешно ела желтый вязкий омлет, размазывая его по глубокой тарелке. Тихо играло радио, хлопотала бабушка, в окно светило яркое солнышко… Она болтала ногами, не доставая до пола, и ей казалось, что она так навечно и застрянет в этой тарелке — огромная кружка вишневого компота была уже допита, а от бутерброда с маслом остались только крошки.
Попытавшись еще раз засунуть кусок в рот, Арина уныло подперла щеку рукой и принялась изучать цветастую скатерть. У нее дома на скатертях в основном были унылые скучные розы и прочие цветочки, здесь же красовались веселые медвежата, которые то сидели с удочкой у реки и ловили рыбу — Арина могла представить себе, какая, наверное, огромная рыба ловится на кусок хлеба, особенно на горбушку — то шли по полю, полному колосящейся пшеницы, держась за руки.
В коридоре забухали тяжелые шаги, и Арина подняла голову.
— Что, не хочешь? — бабушка, грузная, низкая женщина с седыми волосами под цветастым платком убрала кружку в раковину и принялась хлопотать на кухне. Арина помотала головой. — Эх ты, горе мое луковое…
Бабушка убрала тарелку, собрав остатки омлета в кастрюлю — мол, вечером доесть можно.
— Бабушка-а-а… — Арина слезла со стула и, обняв ее, уткнулась носом прямо ей в живот.
— Что — бабушка? Вот как не есть ничего… — заворчала бабуля, но обняла ее своими теплыми, приятно пахнущими хлебом руками.
Арине нравилось у бабушки и дедушки. Отчего-то они оборвали все связи с ее родителями, но девочку принимать соглашались. Дедушка был всегда весел, добр, с ним весело было играть в шашки, от него пахло табаком, а колючие усы, которыми он всегда лез ее целовать на ночь, часто лезли ей прямо в рот и нос. Бабушка же наоборот, была грузной, низкой, крикливой женщиной, которая была сурова, но справедлива. Они всегда были рады Арине, и, несмотря на все проблемы, для нее у них всегда находилось место.
Арина всегда знала, что в семье у нее не все в порядке. Папа — веселый молодой мужчина с намечающимся брюшком и хитрыми искорками в глазах — был психологом и принимал дома, отчего практически каждый день с утра до вечера у них в прихожей кто-то топтался и виновато ждал, пока папа проводит его в свой кабинет. С некоторыми постоянными клиентами Арина даже подружилась, и они часто приносили ей какой-нибудь маленький гостинец вроде киндер-сюрприза или маленькой игрушечной фигурки. Папа почти всегда был занят, но он, наверное, любил ее и проводил с ней все свое свободное время: катал на плечах, ходил с ней в парк и на речку, строил башни из кубиков и читал книги… Правда, не присутствовал он в ее жизни от слова совсем: папа не смог появиться практически ни на одном ее дне рождения, ни на ее первом школьном дне, ни на выпускном… Даже на море они ездили вдвоем с мамой.
Мама ее была крайне крикливой женщиной, которая имела свойство злиться даже из-за самых глупых мелочей. Арина до сих пор помнит, как однажды получила подзатыльник за то, что йогурт, который мама сказала ей выставить из холодильника, лежал на другой половине стола, почти рядом с тарелкой. Она непрестанно кричала, непрестанно с кем-нибудь ругалась, непрестанно раздавала подзатыльники… Иногда она переставала быть такой злой, буквально раза два-три в месяц, и Арина искренне радовалась, что мама наконец-то становилась нормальной, а потом… все повторялось заново.
Конечно, Арина привыкла к этому, но даже она не могла долго терпеть эту атмосферу внутри квартиры, которая все накалялась и накалялась. У бабушки было здорово и она отдала бы все, чтобы жить здесь всю жизнь.
— Эх, ты, щука, — бабушка с улыбкой погладила ее по голове своей шершавой ладонью. — Ну что, пойдешь со мной в магазин?
— Ску-у-чно… — проныла Арина. Бабушка лишь лукаво улыбнулась.
— А если я прыгалки возьму? Да потом и во двор зайдем, даром, кто-то из друзей твоих опять будет…
— Тогда давай! — Арина весело чмокнула бабушку в щеку и побежала одеваться.
Вечером с работы придет дедушка, и они все вместе пойдут на речку, где дедушка будет учить ее нырять вниз головой, а бабушка, намазав кремом орлиный нос, будет недовольно кричать с берега, то и дело выгоняя их греться, и плавать они будут, пока не стемнеет, а потом долго-долго смотреть на лунную дорожку, бегущую по реке…
Арина проснулась и долго смотрела на загадочно подмигивающую луну. Наконец, поняв, что заснуть не удастся, она села на кровати и задумалась. Помимо воли на глаза набежали слезы. Бабушка, бабуля, бабулечка… Наверняка она даже еще и не родилась, а к тому времени, когда она родится, сама Арина либо погибнет, либо перестанет быть собой… Перестав сдерживаться, она тихо заплакала, уткнувшись носом в острые колени. Скука и тоска по дому, по детству, по маме с папой и по бабушке проявилась в полной мере, днем сдерживаемая домашними хлопотами.
Застучали шаги, и Арина, всхлипнув, тотчас же бросилась в кровать и накрылась одеялом до головы, делая вид, что спит, и подглядывая в маленькую щелочку. Освещая путь волшебной палочкой, в комнате появился Альбус, босой, выглядевший в своей длинной ночной рубашке еще более нелепо и смешно. Надевая на ходу очки-половинки, тот осмотрелся и прислушался.
— Показалось, что ли? — спросил он и присел рядом с ней. Чувствуя рядом тепло его тела, Арина напряглась — не хватало еще быть пойманной! Но Альбус лишь снял одеяло с ее головы — девочка тотчас же зажмурила глаза и попыталась дышать медленно и ровно — и неуклюже погладил ее по голове, водя палочкой и что-то медленно напевая. Определенно, это не было заклинанием, скорее старинной песней, слова которой были ужасно древние, но самой Арине почему-то интуитивно понятные.
Слезы на ее глазах тут же высохли, и из сердца пропала вся грусть и боль, оставив лишь приятную, слегка щемящую грусть-тоску, как по чему-то, что давно уже прошло. Последний раз взмахнув палочкой — на место тоски пришло умиротворение — Альбус поднялся и, лишь неопределенно хмыкнув, вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Арина легла на спину и лишь улыбнулась. Значит, Альбус при своей скрытности все-таки любит ее… ну, точнее, любит ту, чье место она сейчас заняла.
— Я никому это не скажу, Альбус, — прошептала она и заметила, как дрогнула веточка прямо у нее под окном, дрогнула и постучала ровно три раза.
Пусть она никогда больше не увидит свою семью, пусть бабушка больше никогда не погладит ее по голове и шутливо не поругает, пусть дедушка никогда с ней не поиграет в шашки и не расскажет свои истории о его бесшабашной молодости… Зато она здорова. Она здорова, у нее есть два брата, которые ее любят, а самое главное — у нее есть магия. Она волшебница. И пусть она вряд ли уже когда-нибудь попадет в Хогвартс, главное, что ей подчинена волшебная сила и она наконец стала частью этого чудесного фантазийного мира, в который так мечтала попасть…
Она получила второй шанс, и она использует его на все сто.
***
Вскоре Ариане и Аберфорту снова пришлось отправиться в город: овощи совершенно закончились, несмотря на все ухищрения брата с его огородом, и жить на одном козьем молоке, как это, по словам Альбуса, было две недели назад, не хотелось никому. Альбус вновь углубился в свои исследования — Арина с толикой облегчения заметила, что «Сказки барда Бидля» теперь пылятся в углу гостиной, там, где он их в первый раз и отложил. Как сказал Альбус, его очень привлекла возможность синхронизировать маггловскую алгебру с выполнением заклинаний как трансфигурации, как и высшей магии, а потому он целенаправленно закрылся в комнате уже с утра, не отзываясь ни на что.
Аберфорт, как и обещал, захватил с собой свитки пергамента и перья — как он сказал, у этого книжного червя чернила будут точно — и, неся на плече хозяйственную сумку, он вышел на улицу и помрачнел.
— Скоро опять жарко будет, — пробормотал он. — Видишь, облака какие?
Действительно, облака по ярко-синему небу плыли будто тончайшими слоями беловато-розовой ваты.
— Красиво… — прошептала Арина, засматриваясь в небо.
— Красиво-то красиво, только вот кто будет по дому что-то делать, когда совсем жарко станет? Вот то-то и оно, — проворчал Аберфорт, перекидывая сумку на другое плечо и беря Арину за руку. — Пошли.
Еще раз посмотрев на одинокий силуэт Альбуса, склоненный над столом, Арина кивнула, и они в очередной раз пошли в город. Очевидно, недавно был дождь, потому что деревянный мост был насквозь мокрый, да и идти приходилось осторожно, чтобы не сверзиться в глубокую черную холодную воду.
В городе после недавнего дождя жизнь практически вымерла: только редкие прохожие быстро показывались на улице, заходя в магазин-другой, да торговка снова стояла на прежнем месте со своей огромной тележкой, читая газету.
— Ну все, пошли за овощами, — сказала Арина и направилась было к лотку, как Аберфорт покачал головой.
— Помнишь, о чем мы договорились с моим другом? Видишь, Ари, какой я, как наш ученишка говорит, глупый и ограниченный? Вот чтобы такого с тобой не было, надо бы тебе поучиться. Друг мой тебе в этом поможет, я вас оставлю ненадолго, а сам делами займусь…
Вместе с Арианой Аберфорт свернул с лощеной главной улицы к веренице как попало приткнутых друг к другу косых, но аккуратных и чистых домов, вышел в глухой тупик, подошел к достаточно большому, но неухоженному дому, поросшему травой в Аринин рост, и постучал в дубовую дверь, повисшую почти на одной петле.
