Suum cuique

      Пока Альбус и Аберфорт пытались привести гостиную в божеский вид и одновременно убедить товарища Гриндевальда в том, что с котлом все будет в порядке, Арина наконец-то вышла прогуляться.       В Годриковой впадине было красиво, даже слишком красиво. Чистый воздух опьянял, мягкая зеленая трава, казалось, была выложена ярким ковром, луг, по которому не прошлась еще своими кирзовыми сапогами матушка-цивилизация, пестрел цветами всех оттенков… Ариана отошла подальше от дома, к лесу, развалилась на траве и прямо-таки почувствовала, как ласкает ее яркое солнышко. Как же все-таки давно она не выходила из дома! Ни в той, ни в этой жизни. Там ее постоянно ограничивали больные легкие, которые отзывались болью при каждом движении, здесь — волшебный дар, неконтролируемый и опасный.       Арина одернула подол платья, подложила руки под голову и задумчиво смотрела на облака, плывущие по ярко-голубому небу. Сказка, просто чудесная сказка… Ее родной город мог похвастаться лишь небом — мрачным, грязно-серым, как половая тряпка, которую забыла выжать школьная уборщица. Впрочем, тогда девочка и не обращала внимания на все эти мелочи — у нее была школа, друзья, строгие, но справедливые учителя, потакающие всему родители… Кому нужно это дурацкое небо, когда есть все? О «дурацком небе» впору задумываться, когда ты, никому не нужный, коротаешь жизнь в четырех стенах, прикованный к кровати и кислородному баллону.       В сети Арина много раз встречала разных людей, которые уверяли, что родились не в своем времени. Кто-то мечтал оказаться в девяностых, бандитских и беспринципных, кто-то в восьмидесятых, теплых и счастливых. Кто-то серьезно примерял свою жизнь к безудержным шестидесятым и героическим сороковым, а уж совсем неординарные личности всерьез вздыхали по началу двадцатого века, бесцеремонному и мрачному. Сама девочка себя к таким причислить не могла… до этого времени. Сейчас она бы ни за что не променяла всю эту дикую, необузданную и не загнанную в людские рамки красоту на серую квартирку в сером городе, где никто никому не нужен.       Хотелось лежать и лежать, отбросив все заботы, выбросив из головы все чаяния, прикрыть глаза и вообразить, что она вовсе и не умирала, а просто попала в далекую страну далекого детства, где все хорошо и приятно. Подул холодный ветер, и девочка инстинктивно зажмурилась: все умиротворение куда-то пропало, но настроение хуже не стало. Ариана с улыбкой поднялась с земли, отряхивая платье.       — Почему бы и не прогуляться по окрестностям? А то будет подозрительно, если я не буду знать, что где находится, — пробурчала Ариана себе под нос и отправилась на туристическую прогулку, тихо напевая полузабытую песенку. Ее бывшие одноклассники часто хвалились, где они побывали на каникулах — в Египте ли, в Турции ли, в Греции… Посмотрела бы Арина на их лица, если бы с самым серьезным видом произнесла, что все каникулы отдыхала в Годриковой впадине!       Годрикова впадина, кстати, была самой обычной деревней. Если не брать во внимание язык, то она, в принципе, могла бы сойти за обычную деревню из российской глубинки, правда, дома там были чуть поухоженнее и стояли хотя бы в подобии порядка. По тропинкам бродили и призывно блеяли козы, потерявшиеся или отошедшие слишком далеко, через ограду какого-то дома сигали совсем маленькие мальчишки, а старый дед замахивался на них клюкой.       Кладбище было, наверное, почти единственной достопримечательностью, помимо славной истории. Столько волшебных могил девочка ни разу не видела. Боунсы, Абботы, Пруэтты… Были тут и какие-то Поттеры, совсем незнакомые, но Ариана ясно видела лишь одну могилу.       Кендра Дамблдор (1851-1899)       Девочка опустилась на колени рядом с могильным камнем, отчего-то резко всколыхнулось чувство дежавю. Эпитафии еще не было, земля была еще свежей и не заросшей, как будто похоронили ее мать буквально вчера. Скоро к ней должна будет прибавиться маленькая приписка «и ее дочь Ариана». Должна — и не прибавится. Арина этого уж точно не допустит!       Девочка еще раз посмотрела на могильный камень чужой ей женщины и вдруг почувствовала, как по сердцу словно полоснули ножом. Мама, мамочка! Образ Арининой родной мамы, которая еще даже не родилась, начал постепенно меркнуть под наплывом чужих воспоминаний. Вот черноволосая женщина читает ей на ночь сказку и раскачивает скрипучую кроватку, вот она утешает плачущую девочку, потому что она упала и разбила коленку, вот она гуляет с ней по темному лунному лесу и учит отличать одно растение от другого… Безразличие накладывалось на любовь и ненависть одновременно, и Арина-Ариана вцепилась пальцами в волосы, чужие волосы, боясь самой себя.       Приступ закончился так же быстро, как и начался, и Арина вдруг обнаружила, что стоит на коленях, прижавшись щекой к холодному могильному камню. Стоять просто так казалось ей неуважением к этой бедной женщине, которая ради дочери превратила себя в добровольную тюремщицу, и Ариана ненадолго вышла в ближний лесок, чтобы сорвать цветов. Маленький, но пестрый букетик, состоявший в основном из люпинов и колокольчиков, опустился на грязно-серую землю. Немного постояв в тишине, Арина медленно пошла прочь.       Интересно, а ее мама, Аринина, умерла бы за свою дочь? Приключись с Ариной такое, стала бы мама помогать ей во всем? Отказывала бы себе во всем ради дочери? Два года назад, когда мир был сплошь хороший и приятный, ответ был бы очевиден, но сейчас…       — Тогда было другое время, — твердо сказала Арина сама себе. — Другое время, и моя мать просто сорвалась, да и особым мужеством она не обладала.       Она шла по молчаливому месту скорби, чувствуя, как на нее ощутимо давит горечь этого места. За каждым могильным камнем наверняка крылось чье-то горе, чья-то трагедия, чья-то история, которую мало кто мог бы сейчас поведать. Идя вперед, Арина настолько погрузилась в себя, что чуть не споткнулась об очередную могильную плиту. Ариана опустилась на корточки и провела пальцем по холодному камню, стирая слой пыли. Первое слово еще возможно было разобрать, — Певерелл — а вот имя…       — Иг… Игнотус?       Точно. Игнотус Певерелл, который был хранителем третьего дара смерти, мантии-невидимки. Рядом с фамилией был вырезан тот самый знак, который все не давал покоя Гермионе Грейнджер в книге.       — Да, вот так разгадка истории! Стоп, а это что? — в кусте за могильной плитой в глаза бросался огрызок карандаша, жизнерадостно-желтого, жизнерадостно-круглого, жизнерадостно-маггловского и жизнерадостно-обгрызенного по краям чьими-то кривыми зубами. Чем жизнерадостнее Ариане казался карандаш, тем бессмысленнее казалось его местонахождение. Конечно, где же еще не находиться карандашу, как не на старинном магическом кладбище!       Ариана осторожно взяла обгрызенный карандаш двумя пальцами и повертела его в руках. На карандаше стояло клеймо «Staedtler», слегка потертое. Клеймо австрийской фирмы.       — О, кажется, я знаю, кто здесь был… — пробормотала она и засунула карандаш в карман платья. — Кажется, теперь кое-кто не отвертится от признания…