Тени старых крыш

Шли недели, холодало. Атмосфера в универе постепенно накалялась, хоть еще не вполне ощутимо, но Леви чувствовал странное напряжение, витающие в коридорах общежития. Кажется, дело было в предстоящей проверке комнат, и Леви догадывался, почему для многих это становилось серьезной проблемой. Ему самому нечего было волноваться, да и, к слову, в этой проверке он видел сплошные плюсы: в здании общежития теперь было намного тише, поскольку каждый был занят подготовкой своей комнаты к осмотру. Кто-то перевозил знакомым неучтенную технику, вроде микроволновых печей и тостеров, за которую приходилось доплачивать, а кто-то уговаривал друзей, незаконно остающихся каждую ночь в комнатах, чтобы те все-таки пошли к себе домой. Свободный от подобных забот, Леви мог бы полностью расслабиться, если бы не множество заданий, которые ему нужно было выполнить к началу аттестационной недели. Без компьютера было тяжело, а библиотека, как он в нее ни зайдет, все время была забита до последнего стола, поэтому приходилось брать учебники в комнату и, зарывшись в целое множество книг и бумаг, писать вручную семинары и эссе. У Эрвина проблем на этот счет было еще больше: переполненный энтузиазмом, он умудрился получить три темы для статей по культурологии от разных преподавателей, и уговорил куратора группы Леви, Шадиса, стать его научным руководителем для работы к предстоящей студенческой конференции по философии. Но это совершенно не значило, что по своей специальности у него было мало заданий: свободные полки в шкафу постепенно забивались картами и папками с материалом, который, как сказал Эрвин, нужно будет сохранить до пятого курса, а стены каждые два-три дня обвешивались конспектами или ксерокопиями из учебников. – Да ты поехавший, – сказал ему Леви, наблюдая за тем, как Эрвин начал разделять стены по временным эпохам, потом по методам правления, а затем просто по странам, и не мог определиться, как будет удобней. – В школе ты также парился? – Так точно, – на автомате ответил Эрвин, прикрепляя новую ксерокопию с помощью булавки. Уже все обои были в крошечных дырочках от его усердных стараний. – Материал так запоминается лучше, мне все это нужно знать как национальный гимн. «Лучше бы потрахались» – подумал Леви, устало вздохнув. Хоть и всякое напряжение и неудобство между ним и Эрвином спало, ближе товарищей они не становились, и всякие намеки со стороны Леви Эрвин сводил к шутке, пока тот не сдался, решив смириться со сложившейся ситуацией хотя бы на время. Во всяком случае, сейчас было намного лучше, чем в первые дни их заселения. Совместный завтрак, ужин, общие лекции и редкие прогулки уже приносили удовольствие, и Леви порой думалось, что и это совсем не плохо – они проводят время вместе, им комфортно, а баб Эрвин больше не приводил, значит, все замечательно. Вот только Леви не хватало близости, а заменять Эрвина на кого-либо, чтобы просто успокоиться, не было желания. Поэтому, справившись с заданиями, он выходил на вечернюю пробежку, которую Эрвин начал пропускать из-за необходимости отхватить больше времени на написание статей, и выходил только на утреннюю. Поначалу, Леви начал с ним бегать только для того, чтобы побыть рядом, но вскоре это ему и самому понравилось, более того – тело будто само этого требовало. И, несмотря на наступившие осенние холода, Леви продолжал выходить под вечер в центральный парк, трусцой пробегая по плиточной дорожке вдоль узкой речушки. С музыкой, играющей в наушниках, бежать было еще проще, и Леви терял счет времени, заслушивая любимые песни, пока совсем не стемнеет и пальцы рук не оледенеют от холодного воздуха. Тогда-то он и возвращался в общежитие, где от тепла бросало в жар и хотелось поскорей помыться и переодеться. Обычно в комнате его ждал уже совсем рассеянный от усталости Эрвин, пытающийся из последних сил прочесть еще пару страниц в учебнике к завтрашнему занятию. Но в этот раз, похоже, его друг не смог побороть сон, и тот завладел его разумом, погрузив в настолько крепкое забвение, что Эрвин даже не вздрогнул, когда Леви случайно хлопнул дверью слишком громко. Зарывшись в одеяло из конспектов, Смит мирно дремал, прикрыв глаза раскрытым учебником «Введение в политическую науку». Ухмыльнувшись, Леви быстро сбегал в душ, чтобы, вернувшись, полюбоваться спящим другом, пока есть такая возможность. Всего за пару недель к худобе Эрвина прибавилась еще и бледность – армейский загар очень быстро сошел с его лица, отчего казалось, что и блондинистые волосы потускнели. Режим сна сбился с привычного темпа и, хоть прошло меньше месяца, появившиеся синяки от недосыпа заметно выделялись. Под книгой их не было видно, зато были видны чуть приоткрытые обветренные губы, и Леви то и дело разглядывал их, обдумывая, проснется ли Эрвин, если он поцелует его, и какими могу быть последствия, если да. Гематомы на лице сошли полностью всего пару дней назад, и не очень хотелось получить снова хотя бы одну, но Леви решил рискнуть: облизнул губы, и уже наклонился к чужому лицу, как раздался стук в дверь, и Эрвин подорвался, сбросив книгу на колени. Леви едва успел увернуться, чтобы не получить в висок чужим лбом. – Во-ойдите, – зевнул Эрвин. Огорченный неудачей, Леви еще сильней расстроился, когда в комнату вошла девушка. – О, прости, ты спал? – спросила она Эрвина, пока тот потирал глаза костяшками пальцев. – Приветики, – добавила, обращаясь к Леви. – Здорóво, – холодно ответил он, не отстраняясь от друга ни на сантиметр. – Ах да, Леви, знакомься, это Ханджи, – произнес тот, вставая с кровати. – Ханджи, это – Леви. От внезапно накрывшей его ревности из-за одного лишь наличия женской особи в комнате, Леви не успел осознать, что именно из себя представляла эта женская особь, и что, судя по всему, вряд ли они с Эрвином планировали какое-то интимное мероприятие. Ханджи была выше, чем Леви, как, впрочем, и большинство девушек, которых он знал. Сквозь оранжевые стекла очков на него глядели внимательные карие глаза, а сияющее жизнелюбием лицо было обрамлено длинными каштановыми дредами, спадающими на костлявые плечи. Она живо пожала Леви руку, хотя тот ее не протягивал, желая обойтись кивком головы. Хватка была крепкой, а тряска сильной. – Садись, – сипло сказал Эрвин, приглашая Ханджи на свободный табурет. – Да я ж недолго, мне сейчас надо сразу в магазин, а то на выходные соседка к родителям поедет, готовить некому, надо бомж-пакетами запастись. Так что и ты пошевеливайся, а то уже половина одиннадцатого, – Ханджи глянула на наручные часы, кислотно-зеленый цвет которых резанул Леви глаза. – Ладно, держи, – Эрвин протянул ей свернутые в трубочку деньги, сумму которых было не определить. – Ээ, – Ханджи замялась, глядя на Леви краем глаза. – Все в порядке, ему можно доверять. – Ну, смотри мне, – Ханджи протянула ему пакетик со скрюченной в шарики травкой, – я тебя предупредила насчет огласки, потом не жалуйся. Леви наблюдал, заходясь от негодования, но при Ханджи ничего говорить не стал, а лишь дождался, пока она покинет комнату, оставив их с Эрвином снова наедине. Тот совершенно спокойно припрятал пакетик во внутренний карман дорожной сумки и вернул ее на место, под кровать, и принялся собирать разбросанные конспекты в стопочку. Леви и рта раскрыть не успел, как Эрвин внезапно спросил: – Слушай, у тебя дома остался тот маленький телевизор? – Ну, да, – Леви похлопал глазами, хмурясь, – а что? – Сможешь привезти его сюда? А то совсем скучно, отвлечься не на что. «Я бы тебе показал, на что можно отвлечься» – подумал Леви, но сказал только: – Хорошо, если дяде он не нужен, я привезу. – Отлично, – улыбнулся Эрвин. – А я попытаюсь у знакомого одолжить ноутбук на нас двоих, а то у меня скоро рука отнимется столько писать. Больше они ничего друг другу не говорили и молча разошлись по кроватям, только Леви совсем не спалось. Он все думал о бошках в пакетике и о том, зачем они понадобились Эрвину – совсем не хотелось мириться с мыслью, что он мог взять их для личного пользования. Еще ему было неясно, почему тот не сказал ничего типа «никому ни слова» или чего-то подобного, как будто он рассчитывал на то, что Леви сам догадается и все сделает правильно. Эрвин часто что-то умалчивал, позже оказывалось, что все это было частью какого-то его великого плана. Так он однажды раздобыл бесплатный мешок картошки. Леви хотел доверять ему – чувство надежности, переполняющее его, было настолько приятным, что хотелось отдаваться ему целиком.

***

На выходных, утром, Леви, как и пообещал, отправился домой за телевизором. Он очень надеялся, что Кенни либо уже уехал, либо не будет против переезда ящика – во всяком случае, дядя столько времени проводил у соседа, что, если Леви заберет телек без спроса, тот и не заметит даже. Хотя и с телевизором навряд ли многое изменится: кабельного-то нет, и даже если почудить с антенной, то отображаться будут от силы два с половиной канала, и то – самые отстойные. Но, если Эрвину так хочется, то пусть. Поднимаясь по лестнице родного подъезда, Леви ощущал, будто не был здесь сто лет, хоть и времени прошло не так много на самом деле, и где-то внутри было приятно снова вернуться, даже если за дверью его ждет чем-нибудь недовольный Кенни. Хотелось зайти в свою кухню, заварить чай, по-человечески, в заварнике, а не в кружке, и кипятить воду в чайнике, а не в кастрюле, открыть свой холодильник, в котором лежат свои продукты, и не думать о том, что кто-то мог стащить кусок сыра, который не получилось доесть с первого раза и пришлось рискнуть положить в общий холодильник, свято но бессмысленно веря в добропорядочность окружающих людей. Хотелось в свою кровать, в своей личной комнате, со всеми своими любимыми, хоть и по большей части бесполезными, вещами, которые перекладываются с места на место уже много лет каждую уборку, потому что они слишком ценные, чтобы их выбросить. Еще хотелось встретить на лестничной площадке их соседа, Ури, который обычно в это время стоит на балконе и пьет кофе, когда Кенни нет в городе. Ури был социальным работником, и именно благодаря ему Кенни смог оформить опекунство над Леви, когда его мать скончалась. Также помог с обеспечением всевозможных пособий и с получением жилья по действующей на то время социальной программе по соответствующему направлению. Насколько Леви было известно, они с Кенни знакомы еще с тех пор, когда Кушель была жива, потому как раз и все блага были получены «по старой дружбе». По ней же Кенни и заглядывал каждый день в соседнюю дверь и пропадал на сутки. Но Ури не было в положенное время на лестничной площадке, значит дядя все еще дома, может, еще даже не проснулся. На всякий случай, Леви зашел в квартиру тихо, сжимая связку ключей в кулаке, чтобы не звенела. Запах родного дома наполнил его чувством тепла и уюта, но Леви вовремя опомнился: надо забрать телевизор. Пройдя в спальню, парень сразу подошел к старенькому «Филипс», отключил его от сети и от проигрывателя видеокассет, сложил антенну за корпусом и поднял на руки монитор. Услышав шум в коридоре, Леви замер, но не успел продумать свой план действий, как дверь в комнату распахнулась, и на его кровать упал Кенни, стискивая Ури в объятиях. К несчастью Леви, вошедшие не сразу заметили его, слишком увлеченные ласками и поцелуем – долгим, развязанным. Руки Кенни по-свойски сжимали чужую задницу, вырывая из Ури приглушенные стоны, от которых у Леви все внутри сжалось, и он звонко кашлянул, чтобы обозначить свое присутствие. Кенни медленно поднял на него взгляд, которым, казалось, можно убивать одной силой мысли, а Леви смотрел в ответ, ощущая, как от стыда горит лицо. – М-можно я возьму телевизор? – дрожащим голосом спросил Леви, шумно сглатывая. – А то в общаге с-скучно без него… – Делай, что хочешь, только убирайся поскорей, пока я не свернул тебе шею, – сухо ответил Кенни, и Леви тут же выметался из комнаты, бросив неловкое «до свидания», подумав, что не попрощаться с Ури будет неприлично. Ноги сами несли его вперед, сердце колотилось как бешеное, а краска с лица все не сходила. Леви всю жизнь прятал от дяди всякие проявления своей сущности, боясь, что получит по щам, считая Кенни убежденным гомофобом, а он…! Ебется! С другим мужиком! Да еще в его постели! Это еще кто из них пидор! До жути смущенный, Леви дошел до общаги и оформил у коменданта телевизор, постепенно остывая, стоило представить, как они сейчас будут с Эрвином вместе настраивать каналы. Может, вечером покажут какой-нибудь фильмец и они его вместе посмотрят… а может и не посмотрят, а чем другим займутся… Поднявшись на лифте до нужного этажа, Леви услышал из-за двери комнаты глухие шорохи и скрип, и первое, что пришло в голову, так это то, что Эрвин решил развесить свои конспекты на потолке и встал на кровать, чтобы достать до него, но Леви оказался слишком позитивным. Руки были заняты, и он попытался открыть локтем, но дверь оказалась запертой. Леви постучал ногой, и шум мгновенно стих. – Эрвин, открой! Я телек принес, – Леви снова постучал, и дверь слегка отворилась. – Ты быстро, – констатировал Эрвин, выглядывая. Волосы были растрепаны, а губы раскрасневшиеся, дыхание сбивчивым, а одежда на нем – до жути помятой. Понимание ситуации пришло быстро и больно, пальцы рук вмиг оледенели и телевизор показался еще тяжелее, чем был. Лицо снова начало рдеть, и Леви опустил глаза, ощущая, как его берет дрожь. – Ну, чего встал, давай сюда, – Эрвин открыл дверь пошире, протянул руки, чтобы забрать монитор. – Эй, ты чего? – Заглянув Леви в лицо, Эрвин устало вздохнул. Он поставил телевизор на пол рядом с собой, наклонился к Леви и положил руку на его плечо, заговорил тихим, успокаивающим голосом: – Слушай, я надеялся, что нам не придется об этом говорить, но, судя по всему, этого не избежать. Леви, пожалуйста, прекрати это. Я понимаю, это все неприятно и обидно, и… черт, я не умею утешать, – Эрвин выпрямился, вздыхая, провел рукой по коротким волосам, пока по щекам Леви текли слезы, очерненные тушью. – Да я уже понял, к чему ты, – голос подрагивал, сердце болезненно сжималось в груди. – Эрвин, все нормально? – прозвучал незнакомый женский голос из комнаты. – Короче, Леви, просто найди себе девушку, или другого парня, не знаю… – Эрвин! – снова раздался голос. – Да, блядь, заткнись уже, я разговариваю вообще-то! – вскипел Эрвин. – Я… не буду мешать, – Леви рассеянно покивал, роняя слезы на пол, развернулся спиной к Эрвину и зашагал прочь, не зная, куда пойдет. Эрвин что-то сказал ему вслед, но Леви не услышал – в ушах так загудело, будто весь мир сомкнулся у его головы и давило изо всех сил. Ему было сложно себя контролировать – эмоции брали верх над его существом, и все, чего ему хотелось, так это избавиться от уничтожающих его чувств.