Тени старых крыш

– Ну, что, Эрвин? Я уже стал настоящим панком? – Нет, пока ты просто говнарь. Опершись подбородком о кулак, Эрвин наблюдал за тем, как пришедший мальчишка с трудом тащил в одиночку два ящика с пивом вверх по лестнице. Трение пластика о бетонные ступеньки отдавалось эхом о сырые стены подъезда вместе со звоном толстых металлических цепей и топотом тяжелых ботинок на высокой шнуровке. Эрен кряхтел от прилагаемых усилий, время от времени дергая головой, чтобы убрать мешающуюся челку. Эрвин же наблюдал за ним с верха лестницы, хмурясь, потому что от парня было слишком много шума. Когда Эрен наконец дотащил ящики, Эрвин вызвал лифт. Тишину между ними нарушало сбивчивое дыхание мальчишки, что рукавом толстовки вытирал выступившую на лбу испарину, но, несмотря на это, Эрен казался довольным и полным моральных сил. Причина его восторга к ящикам с пивом имела лишь косвенное отношение, на деле он предвкушал начало первой в его жизни вписки, о которой, как предположил Эрвин, он грезил давно и сильно, как, впрочем, любой другой новоявленный нефор. От приобщения Эрена и его друга Жана в эту среду Эрвин получал своеобразную выгоду, ценность которой можно будет определить лишь с течением некоторого времени, но риск был оправдан хотя бы тем, что от прежней компании и доверенных лиц, над которыми Эрвин имел контроль, остались одни воспоминания. Так происходило всегда, поэтому удивляться было нечему: Эрвин был некто вроде признанного народом вождя в своей среде, и стоило ему покинуть стаю, как она начала понемногу распадаться, а через два года от нее и вовсе ничего не осталось. И все бы ничего, Эрвин мог бы оказаться забытым навсегда, и ничто бы не тяготило его существование, если бы среди ушедших последователей и обожателей не нашлись бы те, кто все это время скрывал свою ненависть и презрение. Те, кто видел Эрвина в компании Леви до его ухода в армию, неожиданно застрекотали, когда в кругу тех, кто еще оставался верным своим идеалам, прошлась новость о побитых скинхедах своим же. Инцидент с Манушем и его друзьями внутри стен университета замяли, но там, где надо, узнали об этом происшествии и о причинах его возникновения. Не пришлось долго ждать появления слухов, которые и до самого Эрвина дошли слишком скоро. Один из бывших товарищей по старой памяти решил доложить ему, что его стали называть «шавкой» и «эмоебом», и выразил сочувствие и надежду, что эти слухи не имеют ни малейшего отношения к действительности. Эрвин же оказался в замешательстве. Прежде ему не приходилось считаться с чужим мнением, поскольку никакие негативные проявления не могли сбить его с ног: уверенность в себе и свою правду были разом щитом и мечом, и даже несогласные помалкивали, а то и вовсе оказывались в его подчинении, а после и вовсе становились единомышленниками. Эрвин умел убеждать, потому что знания, вера и природный талант позволяли ему воздействовать на людей с выгодой для себя, и они шли за ним, проникнувшись силой его убеждений, становились частью его планов на будущее. Но теперь эти идеалы потеряли всякий смысл, они уже не могли стать орудием, потому что и сам Эрвин слабо верил в правильность своих поступков. Он задался новой целью, более приземленной, но для ее достижения он должен пройти путь куда чище того, что был проложен за спиной. Чужое мнение приобретало значительное влияние, потому что Эрвин уже не мог контролировать среду, которой принадлежал когда-то, и он понимал, что остается беззащитным перед столкновением с прошлым. Потому пришлось начать заново. Совместное времяпровождение с Леви было безусловно приятным, но возвращаться Эрвин не мог – и без того проблем хватало. Стремления достичь все высоты разом в учебе выматывали его, но он не мог расслабляться, когда кольцо тревоги каждую ночь сжимало горло. Строить заново свою империю среди своих сверстников, которым было уже плевать на мир, было крайне сложно, но все-таки некоторые полезные связи были установлены. К счастью Эрвина, девушек лишний раз упрашивать на дело не приходилось, и одна довольная дама с полезными знакомствами прибавляло по одному очку к выстраивающейся стене, что защитит в случае чего. Хоть и Эрвина сложно было назвать дружелюбным, знакомиться было делом механическим, и никого лишнего, бесполезного в его кругу не существовало. К примеру, Нил был сыном начальника районной полиции, Мари – дочерью бухгалтера администрации управления культуры, а Ханджи имела свои связи в местном наркобизнесе, хоть и выращиванием марихуаны она занималась исключительно из любви к растениеводству (и к марихуане), ее влияние было неоспоримо. Даже этот мальчишка, Эрен, не был бесполезен – его отец был заместителем начальника местного департамента здравоохранения. Девушка же, с которой Эрвина застал Леви со своим телевизором, была сестрой начальника отдела по борьбе с экстремизмом. И, если Смит еще слабо представлял, в чем ему могут пригодиться ранее перечисленные связи, то уж этой он добивался целенаправленно. К слову, план удался: слишком любопытные и болтливые правые оказались вскоре задержанными. Однако вместе с тем и без того нелегкие отношения с Леви подпортились, и Эрвину было досадно, потому что объяснить другу причину своих поступков казалось намного сложнее, чем просто возвести между ними каменный барьер. У него возникали мысли возобновить отношения: воспоминания и знание того, что Леви по-прежнему его хочет, порой подталкивали на различные идеи и даже поступки. Но Эрвин думал наперед. Стоят ли того потенциальные проблемы в дальнейшем, учитывая то, что совершенно неизвестно, сколько они протерпят друг друга? И есть ли смысл давать надежды на будущее, если вся эта одержимость может испариться через неопределенное время? Он не хотел обременять Леви собой, и надеялся, что тот будет довольствоваться обычной дружбой. Но, судя по всему, он недооценил чужую привязанность. Еще Эрвин не видел Леви почти неделю, притом тот не появлялся не только в общежитие, но и на занятиях. Последние дни Смит даже думал наведаться к нему домой, но не мог заставить себя подойти ближе, чем до соседнего подъезда, откуда пытался разглядеть что-нибудь в окне его комнаты, где за это время еще ни разу не загорелся свет. Тревога шла в противостояние с верой в благоразумность Леви, которая перевешивала лишь потому, что у Эрвина никак не укладывалось в голове, что Леви действительно может что-то с собой сделать. Но пока не было смысла думать об этом: он был занят формированием нового круга последователей. Среди них как раз были Эрен и Жан – два мелких панка-анархиста, совершенно бестолковые и безбашенные, но очень преданные своей идее о свободе и готовые к борьбе за нее. Только поэтому Эрвин решил взяться за их воспитание. И хоть он чувствовал себя далеким от собственных слов, блеск в смотрящих на него глазах будто вдохновлял его. Эрен с полной серьезностью отнесся к возложенной на него задаче: держать при себе пакетик с бошками, который Эрвин купил у Ханджи на прошлой неделе. Мальчишка принимал это как полное доверие, но на деле Эрвин переводил на него стрелки, ведь Эрен несовершеннолетний, и если вдруг в квартиру ворвутся мусора и при нем найдут наркотики, то проблем будет куда меньше, чем если на его месте будет Эрвин. Жан ждал их на лестничной клетке девятого этажа, встав на кем-то приготовленном ящике, чтобы голова была на уровне открытой форточки, и меланхолично курил. Он не был таким энтузиастом как Эрен и ко всему относился в разы спокойней – как думал Эрвин, до тех пор, пока что-то не заинтересует его по-настоящему, – но чувство товарищества в нем было достаточно стойким, чем и вызывал уважение старшего панка. Поэтому Эрвин пообещал себе, что не будет сильно издеваться над парнями, хотя, по дороге сюда, он только об этом и думал – хотелось выпустить пар, забыться и помучить кого-нибудь. И он не смог удержаться.

***

В квартире было жарко и шумно, но не было никакого чувства тревоги или хотя бы намека на нее. Бледный дым и мелодичная музыка смешались друг с другом, витками вливаясь в сознание, а тело словно тонуло в мягком ворсе ковра, что казался бесконечно глубоким и пышным, почти пружинистым. Эрвин смотрел в белый как снег потолок, уходящий водоворотом в центр тусклой лампы, чье сияние теперь казалось ярче солнца – оно выжигало глаза, но отвести взгляд было невозможным, потому что Эрвин не мог даже повернуть голову в сторону. Ковер будто засасывал его, пытаясь взять в плен беспощадного ворса, а то и глубже – в доски. Его отпускает еще не скоро, хотя время кажется еще более призрачным, чем оно есть на самом деле, но Эрвин наконец приходит в себя и встает с пола, отягощенный одним лишь чувством: голодом. Мир вокруг будто вмиг потускнел, и все шумы, что до этого звучали приглушенно, словно и не здесь вовсе, стихли до полной тишины. Все пространство квартиры было наполнено спящими телами и мусором вроде пустых банок, бутылок и пачек из-под чипсов и луковых колец, а в воздухе смешались запахи перегара, носков и дыма сигарет. За окном светало, и мягкий голубоватый свет наполнил комнату, проникая вместе с утренней прохладой через приоткрытую форточку на чужой кухне. Эрвин знал, что где-то в ящиках есть пачки лапши быстрого приготовления. Нужно до них добраться, пока не проснется кто-нибудь еще. По дороге на кухню, Эрвин не смог не обратить внимание на спящих почти в обнимку Эрена и Жана, что заняли гостиный диван своими пьяными и укуренными телами. Потрепанные, помятые и пропахшие алкоголем и табаком, они шумно вдыхали и выдыхали воздух, окутанные забвением. К сожалению, Эрвин не смог проследить за тем, как они провели время, но по их крепкому сну и количеству валяющихся около них банок из-под пива, предположил, что они совсем не скучали. Не удержавшись, Смит склонился над ними, осторожно взял руку Эрена и, также осторожно, просунул ее Жану в штаны, легко оттянув их за пояс. Парни даже не шевельнулись – до того им крепко спалось. И Эрвин бы с удовольствием остался, чтобы пронаблюдать за их пробуждением и реакцией, но ему нужно было поесть и вернуться в общежитие. Он был уверен, что любой, кто проснется раньше них, обязательно добавит что-нибудь от себя в общую картину, например, нарисует член на лбу маркером – без этого никак. Но пока все спали, дом казался совершенно пустым, и только редкий шум проезжающих машин звучал за окном, пока Эрвин ставил кипятиться чайник.

***

Леви еще никогда не спалось так крепко и так много. Он почти неделю не вылезал из кровати, завернувшись в одеяло как личинка, почти не видел снов, погружаясь снова и снова в темноту. Леви не стал объяснять причину своего возвращения домой и прогуливание занятий, молча закрылся в своей комнате и не отвечал на вопросы Кенни, который даже не стал вспоминать инцидент с телевизором, обеспокоенный странным поведением племянника. Ломился к Леви в ванную, когда тот подолгу там находился, в итоге Кенни сломал замок, и дверь больше не закрывалась, отворяясь самостоятельно с громким скрипом, пока не окажется распахнутой. Беспокойство дяди было вполне оправдано, хоть и не было фактических доказательств, и в курсе дела он не был, видимо, либо собственное чутье, либо мрачная аура вокруг Леви подсказывали, что тот в последние дни всерьез задумывался о самоубийстве. Внутренняя пустота, вызванная эмоциональным истощением, как привязанное за веревочку ядро к его легким, тянула вниз, чтобы однажды просто высрать все оставшиеся чувства, и забыть о них, как о расстройстве желудка. Он не понимал, почему все его это так задевало, и казалось невозможным даже представить, что вся эта дрянь когда-нибудь пройдет. День ото дня прокручивая всю музыку в плеере, лежа на кровати и пялясь в потолок, Леви иногда слышал в перерывах между песнями разговоры на кухне. Он и не обращал бы никакого внимания на беседы Ури с его дядей, если бы не те обрывки фраз, в которых речь шла именно о нем. Поставив музыку на паузу, Леви прислушался. – Давай, ну, – звучал голос Кенни. – Ты же соцработник. – А ты его дядя, – возразил ему Ури. – Да я вижу его раз в пять лет! А у тебя две племянницы, значит, и опыта больше в этих делах. Еще у тебя диплом. – Да что ты пристал к моему диплому? О таких вещах нужно говорить с семьей, я специалист по тем случаям, когда ее как раз-таки нет. – Ну, представь, что меня здесь нет, и тебе нужно с ним поговорить. – Ты не совсем верно смоделировал ситуацию… Леви уже догадался, что Кенни сам никогда не станет вести с ним задушевные разговоры – для него это было противоестественно, как и все, что могло касаться семьи. Но оставлять племянника гнить в собственном дерьме он не стал бы, потому и решал проблему, как мог. Ури тоже это понимал, потому, в конце концов, зашел к Леви в комнату, предварительно постучав в дверь и дождавшись приглушенного «войдите». – Здравствуй, Леви, – произнес Ури, закрыв за собой. – Здрасьте. Ури занял старый стул, на котором чаще висела одежда, чем сидели люди. Ощущение чужого присутствия наполнило комнату, но это было даже неплохо, хоть и облегчением это тоже нельзя было назвать. Леви присел на кровати, отложил плеер, морально готовясь к неизбежному разговору, сам не зная, хочет того или нет. Не поднимая глаз на будущего собеседника, он почесал затылок, взъерошив порядком отросшие волосы. – Тихо здесь без телевизора, – произнес вдруг Ури, и Леви залился краской, вспомнив тот случай. – И-извините, – пробормотал он, все еще не поднимая взгляда. – Чего извиняешься? Это ведь твоя комната. Кротко кивнув, Леви все же глянул на Ури: тот отвел взгляд, смущенно улыбнувшись, и у парня впервые возник вопрос, которым почему-то никогда прежде не задавался. – Скажите, вы давно с моим дядей… вместе? – Ну… довольно давно, – Ури глянул на свои пальцы, высчитывая. – Скоро будет уже как лет шестнадцать, или около того. А что? – Просто я подумал… – Леви подумал, как так может быть, что такой добрый и отзывчивый человек столько лет терпит такого мудака как Кенни. Но решил перефразировать, – как так получилось? Я все это время думал, что дядя гомофоб. – Он и есть гомофоб, – Ури пожал плечами. – И ему всегда нравились женщины. – Тогда почему…? – У всякого правила есть исключение, – заметив, как взгляд Леви внезапно оживился, Ури продолжил: – ну, и без определенных хитростей не обойтись. До начала этих шестнадцати лет было еще пять лет страданий, – он коротко усмехнулся, – так что я понимаю, что ты чувствуешь. – А расскажите, – Леви наклонился вперед, заглядывая в чужое лицо. – Как у вас это получилось? – Ну… – Ури озадаченно почесал затылок, – мы тогда еще учились в школе, и я заманил его к себе на ночь, сказав, что умею вызывать сатану… но не думаю, что твой Эрвин на это поведется. – Ну да, – вздохнул Леви, – в его случае скорей надо вызвать Гитлера или Сталина… – он осекся. – Погодите,… откуда вы знаете его имя? – В нашем подъезде очень тонкие стены, я много, чего знаю. – О Боже, – Леви закрыл лицо руками, чувствуя, как заливается краской. Выходит, целый год… – Да ладно тебе, – сказал Ури, но легкий румянец коснулся и его щек. – Давай лучше попробуем решить твою проблему.

***

Крупный холодный дождь громко барабанил по пластиковой крыше автобусной остановки. Пока до нее добрался, Леви успел намочить руки до самых локтей – старый зонт не помог, и теперь побелевшими пальцами было сложней удерживать тяжелую ручку, скользкую от влаги. Сегодня он должен был вернуться на учебу. Но прямо у дверей общаги его поймала Ханджи и прижала к стене со словами: – Курсач нужен? Еще не бодрый Леви не сразу уловил суть вопроса, а Ханджи казалась непривычно раздраженной, и, повторяя вопрос, затрясла Леви так, что наушники выпали. – Ну, допустим, нужен… а что такое? – Тогда тебе нужно кое-что сделать, – Ханджи отпустила Леви и отстранилась, чтобы вытереть капли дождя, опавшие на стекла очков. – Знаешь, где находится механико-технологический колледж? – Знаю, – кивнул Леви. – Так вот. Одним моим друзьям нужна помощь, посодействуешь? – А что за помощь? Вдруг не справлюсь. – Справишься, – Ханджи махнула рукой. – Там особо ума не надо, нужно побыть манекеном, пока тебя будут причесывать и красить. – Всего-то? А в чем подвох? – Ну, е-мое, чего вы все какого-то подвоха ждете?! – Ханджи развела руки в разные стороны, выразительно задрав брови в недоумении. – Просто людям ну очень нужны модели для своих работ, а никто не соглашается! То дела какие-то у них, то подозрительные слишком: в чем подвох, в чем подвох! – Да понял я, не кипятись, я согласен. Теперь Леви ждал автобус, чтобы доехать до колледжа и встретить там неких Микасу и Армина. Ему было даже немного интересно, да и вознаграждение тоже радовало: пусть еще им не давали темы для курсовых, заранее запастись такой помощью было нелишним. Разговор с Ури ему не особо помог. – Я бы мог тебе сказать, что тебе следует забыть о нем и жить дальше, что у тебя еще вся жизнь впереди и все это пройдет, но какой в этом смысл, если ты мне поверишь только тогда, когда это случится само, но никак не сейчас? Но Леви все же стало легче хотя бы потому, что ему дали выговориться. И было ощущение, что все не так уж плохо, но он догадывался, что стоит ему встретиться с Эрвином лицом к лицу, как все попрет обратно. Леви переминался с ноги на ногу, хлюпая промокшими кедами, а автобуса все не было. Он полез мокрой рукой в задний карман джинсов, достал полупустую пачку с помятыми сигаретами, кое-как закурил, немного согрелся теплым дымом. К счастью, кроме него на остановке больше никого не было, и Леви себе тихо припевал, вдыхая запах дыма и уличной влаги, наполняющей воздух. Как и обещала примета, автобус явился меньше, чем за полминуты, и, стуча потяжелевшими от воды кедами о железные ступеньки, Леви зашел в душную железную банку, занял свободное место у окошка. Через полчаса целого ряда депрессивных песен о несчастной любви и самоубийстве, автобус прибыл на место назначения. Может, дело было в погоде, но механико-технологический колледж выглядел совершенно неприветливо. Это было небольшое бетонное здание, украшенное дождевыми подтеками, а местами даже зацветшей плесенью и неумелым граффити. Оголенные деревья возвышались над колледжем острыми ветками, бросая бледные тени на внутренний двор, где скромно стоял памятник с профилем безымянного солдата. Леви прошел ко главному входу, за стеклом которого он увидел две темные тени: темноволосая девушка и светловолосый парень, оба одетые полностью в черное. Леви усмехнулся, растрогавшись: давно он не видел готов.

***

– Тебе придется надеть вот это, – после того, как волосы Леви были зачесаны и прикреплены заколками-невидимками, Микаса натянула ему на голову парик с густыми длинными черными волосами. На ощупь они оказались очень мягкими. – Только сильно не дергайся. Микаса взялась за ножницы с таким хладнокровием в глазах, что Леви на миг стало не по себе. Ее движения были так быстры и уверены, что и мысли не возникало хотя бы пальцем пошевелить, пока черные пряди падали друг за другом на темно-синюю ткань. Видимо, они очень спешили, потому что Армин, не дождавшись, пока Микаса закончит, стоял перед Леви и накладывал ему на лицо тональную основу. Было щекотно и непривычно от того, что его красят чужие, незнакомые руки, как и от ощущения парика на голове, которая теперь постоянно чесалась. Воздух наполнился запахом пудры, а затем и лака, когда Микаса после стрижки взялась за укладку, и вскоре Леви смог увидеть себя в зеркале, не узнав собственное отражение. – Я похож на педовку, – произнес он в итоге, и собственный голос показался чужим: совсем не подходил к такому лицу, что смотрело на него в ответ. – А, по-моему, неплохо, – сказал Армин, рассматривая проделанную работу. – Да, теперь нам точно поставят аттестацию, – согласилась Микаса. – Неплохо бы еще одеть соответствующе для полноты образа.

***

Комната в общаге показалась совершенно незнакомой, будто Леви здесь и не был никогда. Его кровать выглядела нетронутой, в то время как кровать Эрвина была завалена учебниками, а стены по-прежнему были обвешаны картами и конспектами. На столике Леви узнал свой телевизор, а рядом с ним лежал закрытый ноутбук, зарядный кабель которого тянулся до самой двери. Сняв обувь в коридоре, Леви устало прошагал к своей постели, не прекращая задаваться вопросом, каким образом девушки ходят на каблуках чуть ни ли всю жизнь изо дня в день. Он сильно замерз в чертовой юбке, что, казалось, совсем не прикрывала задницу, и чертовы теперь навечно ненавистные чулки только все усугубляли, сползая как твари. Когда Леви ехал обратно, к счастью, дождь и ветер кончились, но температура оставалась по-прежнему низкой и, если бы он поехал в своей обычной одежде, то все было бы замечательно. Так-то он чувствовал себя так хреново, что понимал теперь, почему у девушек вечно такое дерьмовое настроение. Ему хотелось раздеться, принять горячий душ и завернуться в свои любимые старые шмотки, но пока ноги отдыхали от каблуков, он на автомате поправлял чулки, черную юбку в складку и розовую кофту, что облегала плоскую грудь, скрытую за прядями черных волос парика. Армин еще где-то раздобыл ободок с большим черно-розовым бантом, и Леви выглядел, воистину, как педовка. С другой стороны, он помнил, как в компаниях за такими девчонками чуть ни ли очередь выстраивалась, и эти шлюшки как по талончикам отсасывали за гаражами тому, кому выгодно. Отдохнув, Леви подошел к шкафу, перебрал свои нетронутые вещи, нашел что поудобней и пошел в ванную, надеясь, что она будет свободна. Но не тут-то было. Заперто. Леви постучался. – Занято! – прозвучал голос соседа и какое-то пиликание, как от видеоигры, и Леви понял, что это надолго. И пожалел также, что ни с кем в общаге не удалось до сих пор подружиться, чтобы воспользоваться чьей-нибудь кабинкой. Натянув полосатые носки на ноги, чтобы не мерзнуть, Леви подошел к телеку, соскучившись по привычному бессмысленному шуму, что так хорошо отвлекал его от всяких лишних мыслей. На удивление, показывало больше каналов, чем ожидалось, и Леви увлеченно переключал их, в поисках своего любимого, где можно и «Футураму» посмотреть, и «Захватчика Зима», и даже не услышал, как хлопнула дверь. Голое плечо обдало горячим дыханием, и Леви вздрогнул, когда крепкие руки обхватили его, сжимая в объятьях. – Хорошо выглядишь, – прошелестел голос Эрвина.