И если мертвецы приют покинут свой И к вечной жизни прах из тленья возродится, Опять чело мое на грудь твою склонится: Нет рая для меня, где нет тебя со мной! Байрон Джордж «Лорд»
Однажды мой отец сказал, что стоит показать человеку то, кем ты являешься на самом деле, и он возненавидит тебя. В ту ночь Брендон не смотрел на меня, потому что не видел больше Райана Росса. Он видел убийцу, что уничтожил того, кого сам же и создал. Он увидел не то, что ожидал увидеть. Мы проезжали под утренним небом Питтсбурга, и от меня все еще несло запахом гари и смерти. Я завернул на пустую улицу, и Брендон хрипло прошептал: — Останови. — Что? — Останови машину. — Нет. — жестко отрезал я, вцепляясь крепче пальцами в руль. — Останови. — чуть громче добавил он, и я не мог поступить иначе, кроме как нажать на педаль тормоза. Хлопок двери заставил меня вскочить со своего места и пойти за ним, прежде чем он бы натворил что-либо глупое, но по непонятной причине я не догонял его, не цеплялся пальцами за его рукав, чтобы остановить, не кричал ему подождать меня. Я мог бы заставить его вернуться, но не заставлял. За десять минут пешком Брендон дошел до моего дома, и я следом за ним. — Что ты делаешь? — спросил я, замечая, как он кидает пару своих вещей в сумку и достает ключи от его общежития. — Ухожу. — Брендон, какого черта, — шипел я, вставая перед ним, чтобы преградить дорогу. — Уйди, Райан. Я должен уйти. — Нет, не должен. — Я хочу уйти, — его рука коснулась моего плеча, легко и нежно, и я подумал, что это хороший знак, до того момента, как он оттолкнул меня и прошел мимо, даже не оборачиваясь. — Ты знал, что я сделаю это, — выкрикнул я, заставляя шаги утихнуть. — Ты знал, что я такое, еще до того, как пересек порог этого дома, так что не смей сейчас делать вид, что ты разочарован или что-то еще. Не притворяйся, что не знал. Потому что ты знал. Он обернулся, и я увидел в его глазах страх, которого не видел уже давно. Таким взглядом он смотрел на меня, когда я впервые поймал его в своем доме или когда застал в библиотеке. Я никогда и ни с чем не спутаю это ощущение, когда ты пугаешь кого-то до заледенелых кончиков пальцев. Когда заставляешь человека чувствовать себя в смертельной опасности. — Почему ты убил его? — спросил он. — Он убил твою сестру, Брендон. Вырвал ее сердце, выжег глаза, он… — Да. Я знаю. Но почему ты убил его? — он сделал шаг мне навстречу, впервые заставляя меня вздрогнуть, когда я посмотрел в его глаза. — Он был в твоем списке. Вот в чем дело, Райан. Ты убил его, потому что его фото лежало в твоем бардачке. Потому что они дали его тебе и приказали убить. Ты сделал это не из-за того, что он сделал с Карой. — Ты не прав. — Я прав. И ты знаешь это. Он отстранился от меня, не оборачиваясь спиной. Так делают только тогда, когда бояться за свою жизнь. Он не доверял мне больше, но это было меньшей из проблем. Я позволил ему уйти. Брендон имел полное право развернуться и никогда не возвращаться, но я знал, что он вернется. Не сейчас, позже. Когда его сердце перестанет страдать по умершей сестре, и когда его страх передо мной станет меньше. Когда до него дойдет истина, которую мы оба скрывали или просто не желали замечать.***
Холодная земля под моими ногами скрипела ото льда и снега, пока я шел по одному из самых небезопасных районов города. Для вампиров такие места идеальный рассадник бедных и отчаянных людей, готовых на все, лишь бы их мучения закончились. Если бы я был в числе собирателей новых душ для «культа» первой остановкой было бы это место. Но сюда я пришел не потому, что мне нужна была жертва. У Фрэнка Айеро был брат. У всех всегда кто-то есть. Даже у вампиров. Родственные узы могут оборваться, давние связи забыться, но всегда кто-то есть. Энтони был точной копией Фрэнка. Такой же угрюмый, такой же странный, и с таким же озлобленным взглядом, словно прожигающим меня своей чернотой. Синяки под его глазами были больше, чем даже у Фрэнка, измученного жизнью в «культе», а обколотые руки выглядели более пугающими, чем свежие шрамы от укусов. Добровольное разрушение, против насильственного. Его брат мучается, потому что у него нет выхода, но Энтони убивает себя сам. Я знал таких как он. Разбитых и сломленных, приходящих к нам неизвестно зачем: за смертью или за жизнью. Но у Фрэнка больше никого не было, и никто бы не мог ему помочь, кроме меня и этого горе-братца. — С чего вы взяли, что я могу ему помочь? — спросил он меня, как только услышал мое предложение. — Я не могу помочь сам себе, ясно? Фрэнку тем более. Его голос был не таким, как у его брата. У Фрэнка внутри был сильный дух, не смотря на унижения, которые ему пришлось пережить. У Энтони же был голос доходяги, тонкий и хриплый, пропитанный слабостью и жалостью, такой, услышав который, вы хотите развернуться, закрыть глаза и уши, и уйти. — Ты скоро умрешь, Энтони. — произнес я, будто это было моим решением, а не решением жизни. — У тебя ничего нет, и ничего не останется, кроме него. Твои мучения кончатся, а вот его… На полке с книгами стояла фотография двух мальчиков в школьной форме на фоне белого дома. Где-то на кухне тихо капала вода из крана, и за стеной были слышны разговоры людей. Вся атмосфера этой квартиры так подходила для Энтони и так не подходила для его брата, что я стал сомневаться, поступаю ли я правильно? Элиот не совершает ошибок, быть может, он взял Фрэнка не случайно. Рыба гниет с головы, но что если он решил спасти хвост? — У него болезнь… — вдруг произнес парень. — Диссациотивная амнезия… непрерывная. Он часто забывает что-то из своей жизни. Он забудет рано или поздно. — Так ты хочешь оставить его там? С этой болезнью? Думаешь, что если он забудет о своей жизни, ему станет легче? — Там о нем хоть кто-то позаботится. Потому что я не смогу, — прошептал он. — Ты заберешь его, Энтони Айеро, ясно? Я не буду предлагать дважды.***
Время шло медленно. Ничего не менялось. Брендон не возвращался. Не звонил. Не оставлял никаких известий о себе. Но это не значит, что я оставил его. Я знал, где он бывал. Знал, что делал. С кем общался. С утра он уходил на пары. Днем обедал в кафе напротив университетского корпуса. Вечером шёл в библиотеку. Позже возвращался в общежитие. И далее по кругу. Он жил так, словно меня никогда не было в его жизни. Все шло своим чередом, будто и не происходило событий последних недель. Но каждый раз, возвращаясь домой, он останавливался ненадолго у входа, оборачиваясь, и я знал, он искал меня. Никто не говорил со мной. Не обсуждал смерть Уильяма, хотя я прекрасно знал, что все уже в курсе, как я убил своего обращенного. Йен Кроуфорд провожал меня долгим тяжелым взглядом каждый раз, когда я появлялся в «культе». Джон делал вид, что не замечает. Джерард просто ускользал в свой собственный мир из похоти и удовольствий всякий раз, как я появлялся на горизонте. А Джорджиана с Элиотом был полны какого-то странного сочувствия. Был только Даллон. Его голубые колкие глаза, словно написанные в стиле лучизма, никогда не жалели меня и не делали поблажек. Я всегда проходил мимо него, пытаясь не идти снова по пути, с которого сошел. И он никогда не хотел навязать мне свое общество, предпочитая иногда наблюдать за мной, так тихо и незаметно, словно он даже не знает меня. Мне стоило заняться Брендоном. Стоило находиться как можно ближе к нему, просить прощения, пытаться объяснить. Но я принимал это все как временную передышку. Возможность не видеть его теплых карих глаз, не слышать его царапающего голоса, не чувствовать его прикосновений. Прекрасная возможность отвыкнуть от него, прежде чем убить. Поэтому я проводил время в этом злосчастном месте. Средоточении горя и отчаяния, вечной жизни и жизни хрупкой, неустойчивой, способной оборваться в любой момент. В «культе» я переставал чувствовать что-либо. Ничего похожего на то, что я испытывал, когда был с Брендоном. Ничто не трепетало, ничто не раздражало, ничто не вызывало эмоций. Я окунулся в странный мир апатии и наслаждался каждой минутой проводимой в нем. Часы. Это было первое, что я заметил, как только вошел в комнату. Там появились часы. Какие-то несуразные, старые, и почти неслышные, они стояли на прикроватной тумбочке, и они действительно показывали время. Здесь никогда не было часов. Эта комната не была предназначена для того, чтобы время считать. Здесь оно останавливалось. Зачем Даллону нужны были часы, я не знал. Но я словно глупый кот уставился на этот объект и не мог оторвать глаз, просто наблюдая, как идет время. Минута за минутой. — Я думал, здесь никого. Оставлю тебя, — дверь скрипнула за моей спиной, и мягкий тембр разрушил магию моего мгновения. Я обернулся и увидел его лицо. Все то же, бледное и скульптурное, с мягкими ровными чертами. Всегда мертвое, всегда идеальное. — Можешь остаться, — ответил я Даллону, заставляя прикрыть за собой дверь и странно посмотреть на меня. — Ты в порядке? — Почему я должен быть не в порядке? Он лишь пожал плечами, больно проникая своим взглядом сквозь меня и просто отвечая: — Уильям. — Меня не беспокоит Уильям, — бросил я, усаживаясь на идеально заправленную кровать. — В этом-то и проблема, Росс, — прошептал он, усаживаясь на колени между моих разведенных ног. Его рука мягко, слишком мягко и осторожно коснулась моего лица. — Скажи мне, в чем дело. Что с тобой, Райан? — твердо спросил он, словно только одним лишь голосом как пинцетом, мог вытащить откуда-то изнутри меня ответ. — Я в порядке. Уильям мёртв. Я в порядке. — Ты не должен быть в порядке, — сокрушенно выдохнул он. — Ты должен убивать, страдать, сходить с ума от голода, испытывать боль, в конце концов. Это то, что происходит с нами, когда мы убиваем обращенных. Мы теряем связь. — Но я в порядке, — прошипел я ему в лицо. — Брендон? Это он? Я нахмурился, услышав о Брендоне, и перехватил руку Даллона, скорее инстинктивно, чем ведомый желаниями, переплетая наши пальцы. — Нет. Это не он. Даллон сдался. Он ненавидел мои односложные ответы, ненавидел мою замкнутость и закрытость, хотя сам был точно таким же. Возможно, он просто ненавидел меня. Как знать. — Зачем тебе часы? — спросил я, переводя взгляд на прикроватную тумбочку, и на лице вампира вырезалась улыбка. — Иногда я забываю, как идет время. Больше не чувствую его течения. Все как один миг, — его глаза нервно бегали по полу, он отказывался смотреть на меня. — Тебе страшно? — Немного. Но так всегда происходит, когда живешь слишком долго. — Время для нас все равно давно остановилось. Не надо его считать. — Иногда я считаю время между твоими визитами сюда. Это забавно. Это не было забавным. Это было какой-то новой формой его отчаяния… или безумия. — Зачем ты её убил? — наконец, произнес я. — Кару. Он улыбнулся, не глядя на меня, и приблизился к моему лицу, так близко, что я мог ощущать его дыхание. — Чтобы тебе было проще. Её больше не надо искать, верно? Одной проблемой для тебя меньше. — Нельзя просто избавляться от проблемы. — А я избавился. — Как ты вообще убедил Уильяма сделать это? Он усмехнулся, будто я спросил самую очевидную вещь на свете. — Мы неплохо подружились. У нас был общий интерес. Так что я просто немного надавил на его слабость. Сказал, что ты обрадуешься этому. Он очень доверчивый малый и, к сожалению, питал к тебе слишком сильные чувства. — Ты просто высшей формы манипулятор. Заставил его убить Кару, зная, что я все равно убью его. Никогда не любил сам марать руки. — Для этого у меня всегда был ты. Его холодные руки обняли меня, и я прильнул, будто между нами никогда не было этой ненависти, этой всепоглощающей ярости и боли. Он все еще был единственным, кто знал меня лучше меня самого. Все еще был тем, кто чувствовал биение моего сердца отчетливее, чем я сам. Он говорил «Есть узы сильнее родственных, есть связь сильнее кровной. Есть «культ», который отнимет у тебя все, что только можно. Но у тебя всегда есть я, и то, что я смогу предложить тебе, не предложит ни один из существующих людей и мертвых. Я предлагаю тебе связь, которая будет преследовать тебя даже после смерти, я предлагаю тебе связь, которая будет заставлять тебя жить». — Если ты не сможешь убить его, Райан. Я сделаю это для тебя, — произнес он мне в шею, обдавая дыханием смерти мою кожу.***
Все по кругу. Брендон. Университет. Кафе. Библиотека. Снова и снова. Я стоял у сквера напротив его корпуса и провожал взглядом удаляющуюся фигуру. Даже издалека он казался слишком хрупким и сломленным, как старая истерзанная кукла. Его пальцы наверняка мерзли от холода, колючий ветер проникал под легкую куртку, и он, не оборачиваясь, удалялся от меня все дальше и дальше. Я сорвался с места, и с каждым шагом прибавляя ходу, нагнал его на повороте в библиотеку. — Брендон, — мой голос дрогнул от холодного воздуха, заполнившего легкие. Он обернулся с удивлением во взгляде и, сжимая в руках ремень своей сумки, неловко замялся на месте. — Я спешу, если ты хотел… — Не спешишь. Мы смотрели друг на друга так, будто изголодались, умирали от жажды, а теперь перед нами, наконец, было средство спасения. Но никто не делал шаг вперед. — Здесь холодно, Райан. — Я знаю. Прости. — произнес я, извиняясь, конечно же, далеко не за погоду. — Мы можем поговорить? Брендон смотрел на меня несколько долгих секунд, раздумывая, согласиться или нет. — Зайдем внутрь? — кивнул он в сторону библиотеки. Он все еще боялся меня. Я чувствовал это в каждом его движении, в том, как он шел рядом со мной, пока мы поднимались по ступенькам. Но было там что-то еще. Я искреннее надеялся, что помимо этого у него была еще и эта тяга ко мне, которая всегда возникает, когда скучаешь по тому, кто дорог. В зимние дни никто не ходит в библиотеку. Кроме Брендона, который ненавидит оставаться в комнате со своим соседом. Кроме Брендона, который предпочтет пустой зал с книгами как последний островок безопасности. — Я слушаю тебя, — произнес он, как только мы ушли в дальний угол, садясь за стол, скрываясь от чужих глаз между стеллажами. — Не будь таким холодным, Брендон. Не пытайся меня уколоть. — Я не пытаюсь уколоть тебя, Райан. — выдохнул он, скрещивая руки на груди. — Ты все еще злишься? Нет, не отвечай. Ты злишься. И я… я не знаю, что сделать, чтобы это исправить. Потому что я не могу изменить прошлого. Я уже сделал это. Я убил их. Всех тех людей, про убийства которых ты там нарыл. Уильяма и так далее. Я убил их, и я не чувствую вины. Я сделал то, что должен и я бы сделал это снова. Это моя природа, Брендон. Я убивал и за меньшее, и ты знал об этом, прежде чем связаться со мной. Но я не причастен к смерти Кары. Я не желал этого, ты же знаешь. Возможно, я косвенно повлиял на это, но это не моя вина. И я хочу, чтобы ты понял — я убиваю ради них, я делаю разные вещи ради них, и я продолжу делать это. Тогда в парке ты сказал, что я предан им, но в тоже время ненавижу. Так и есть. И если ты не можешь принять это… мне жаль. Потому что я не смогу оставить их, но я смогу защитить тебя, если это тебя пугает. Если ты останешься со мной, я буду стараться лучше… обещаю. Пальцы Брендона всегда были такими аккуратными. Такими тонкими, как и его запястья. Каждый раз, когда он прикасался ко мне, я чувствовал прикосновение жизни. Чего-то нереального, сюрреалистичного, как и он сам. Почему я никогда не мог быть таким как он, почему я не мог, будучи мертвым, нести в себе что-то живое? Я не знал. Но Брендон всегда мог. Он всегда был более живым и настоящим, чем любой другой. Он сжал мою руку, снова давая шанс. Снова привнес что-то живое, во что-то мертвое.***
— Признайся, ты скучал по мне, — хитро улыбнулся он, снова прижимаясь губами к моей шее. Его поцелуи были нежными, но чувственными, а прикосновения нуждающимися. Я пропускал сквозь пальцы его волосы, наслаждаясь запахом его сладкого шампуня, и запахом его летней кожи. — Я скучал… — шептал я, медленно касаясь губами его губ, затягивая в страстный поцелуй. Его тело излучало желание, его душа - тоску по мне. Трепет его ресниц, когда я целовал его, выдавал все чувства. Он был так безнадежно влюблен. — Я скучал по тому, как ты пахнешь. — Дорожкой коротких поцелуев я проделал себе путь от его подбородка к ключицам. Руками я медленно стягивал с него верхнюю одежду, желая прикоснуться к нему, быть настолько близко, насколько возможно. — Скучал, по тому, как ты произносишь мое имя, когда хочешь заняться со мной любовью. Его рубашка полетела вслед за курткой, и мои холодные пальцы провели по голым рукам и груди, вызывая у него мурашки. — Райан, — беззвучно проскулил он мне в ухо. Так тихо, будто это просто колебания воздуха. Но даже если бы он ничего не произносил, я бы итак все понял. Мы тянули друг друга в сторону спальни, исполняя танец несдержанных поцелуев и осторожный прикосновений. И все уходило на другой план, когда Брендон закрывал глаза и говорил со мной лишь посредством своего тела. Я навис над ним, упираясь коленом между его разведенных ног и заставляя дрожать от изнеможения. — В чем дело, Брен? Ты тоже скучал? — усмехнулся я, легко царапая зубами кожу на его шее, ощущая, как начинает саднить в деснах. — Скучал по тому, как ты делаешь это. Я посмотрел в его глаза. Одурманенный и тяжело дышащий, он смотрел на меня так, будто я последнее, что он видит. Его губы дрожали от желания и предвкушения, постепенно растягиваясь в игривой ухмылке. — Давай, Райан. Я знаю, ты хочешь сделать это. Я приблизился к его шее, чувствуя, как двигается его грудь подо мной и, боясь, что мое сердце начнет стучать так же быстро, как и его. Губами я очертил место, которое мне приглянулось, и лишь на секунду коснувшись языком кожи, прокусил ее, упиваясь новым видом сладости. Брендон чуть слышно застонал, и руки его обнимали и прижимали меня все сильнее. Он так отчаянно действовал, что я был уже неуверен, кому из нас было это так жизненно необходимо. В тот момент он был вампиром больше, чем я. — Мне нравится, когда ты меня кусаешь, — шептал он, пока я продолжал пить его кровь. — Это делает меня особенным. — Ты всегда такой мазохист, — поцеловал я рану на его шее, опускаясь ниже к его груди и нежно целуя сосок. — У тебя особый способ приносить мне боль. — Да? — Да. Медленный и… сладкий, — простонал он, когда рука моя коснулась его вставшего члена через штаны. Я улыбался, когда раздевал его. Улыбался, когда оставлял кровавые укусы и поцелуи на его бедрах. И что неудивительно — Брендон улыбался тоже. Два моих пальца проскользнули внутрь его, осторожно проникая все глубже и заставляя Брендона тяжело дышать и извиваться. Его руки комкали простыни под ним, и изо рта вырывались глубокие стоны. Холодная склизкая смазка блестела на его коже и моих пальцах, пока я продолжать мучить его с каждым разом двигаясь быстрее и жестче. После третьего пальца Брендон начал шипеть и кидаться проклятиями в мою сторону. После того, как я их убрал, вслед посыпались мольбы и просьбы. Медленно и осторожно я входил в него, растворяясь в горячем плену его тела. Брендон вцепился мертвой хваткой в мою шею, притягивая ближе, кусая мои губы и умоляя причинить ему боль. Я начал двигаться быстрее, не давая привыкнуть никому из нас, заставляя шипеть и меня и его от переизбытка ощущений. Брендон дернулся в моих объятиях, и я стал жестче и решительнее. Мы не были похожи на обычную пару. Влюбленные бы посмотрели на нас с ужасом. Наши занятия любовью походили больше на кровавую войну, с истерзанным телом Брендона, укусами по всему его телу, и красной кровью, засыхающей на его коже. Но какое нам было дело до канонов любви, когда мы оба с восхищением смотрели, как достигаем пика наслаждения. Брендон лежал возле меня, разрушенный и опустошенный. Его глаза были закрыты, но он не спал, его выдавала улыбка на губах и то, что он мягко обводил пальцами мое лицо, останавливаясь то на губах, то на подбородке. — Райан, — тихо прошелестел он, заставляя обратить на него внимание. — Ты должен узнать кое-что важное. Я усмехнулся, оставляя поцелуй на его щеке. — Что ты меня любишь? — Нет. В смысле, да, но не это, — он прикусил губу и вцепился в меня взглядом, прежде чем бегло выдохнул: — Я уничтожил все доказательства. Моя рука замерла на полпути к его, каждый атом в комнате застыл, пока я смотрел на растерянного Брендона. — Так что… да. Прости, прости. Я знаю, я должен был сделать это давно. — Нет, нет, все в порядке. Ты не должен был. Мне тяжело доверять, — улыбнулся я. — Не в этом дело. Все это меня, мягко говоря, напугало. И то, что случилось с Карой. Но я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Спенсер такой подозрительный, если бы он что-то нашел, то… Не важно. Теперь все в порядке. — Но это была твоя безопасность, Брендон. Теперь у тебя ее нет… — У меня есть ты. Я кивнул, прижимая его ближе, пока его губы не коснулись моего плеча. У него был я и не был одновременно. Теперь он стоял передо мной полностью обезоруженный, а я с готовым кинжалом для его сердца. Все, что у него осталось — это шрам на запястье, не имеющий никакого значения. — Ты знаешь, кто я? — спрашивал я его каждую ночь, перед тем как заснуть и получал всегда один ответ: — Ты человек, который умер. Ты человек, который живет вечно. Ты человек, которого я люблю. И каждый раз ответ был неверным. Я человек, который убивает. Я человек, который не умрет. Я человек, что отнимет твою жизнь, ради своей собственной. Я твой жнец и твой спаситель. Так почему ты все еще не убегаешь? Ведь ты же знаешь, кто я. Так почему ты все еще со мной…