***
Я не мог молчать вечно. Но я бы хотел. Мое молчание тянуло время. Время, что у нас осталось. Минуты, часы, дни, недели. Я вёл счет каждой. Я не стирал постельное белье, впитавшее запах его кожи. Я забрасывал его вещи в дальние углы шкафа. Я прятал осколки елочного украшения, что он разбил, в коробочку с замороженной Шарлоттой. Я умирал в моем молчании. Я уходил раньше времени на работу и возвращался как можно позже. Я убеждал себя, что скоро все это кончится. Я ждал, когда настанет конец этого странного ада, в котором мы оказались. Видеть его стало еще невыносимее, чем раньше. Знать, что я не могу даже коснуться его. Мы стали теми, кем я всегда боялся стать снова. Мы были слишком связанны друг с другом. Брендон уронил очередной елочный шарик, и маленькие осколки разлетелись по полу гостиной. Он намеренно резал о них свои пальцы, зная, что это каждый раз заставляет меня вздрагивать. Я прижал ладонь ко рту, останавливая желание коснуться его порезов языком, остановить кровь, забрать его боль. — Каждое рождество мы с Карой сами наряжали елку, — его глаза светились озорным детским блеском, пока он заканчивал подготовку к празднику. Дурацкий свитер с рождественской тематикой делал его похожим на подростка, которого заставили так вырядиться ради глупой семейной традиции. — Она всегда заставляла меня открывать подарки еще до рождества и смотреть, что нам приготовили, а потом, когда родители замечали это, она всегда отвечала, что это сделал я, — усмехнулся он. Я никогда не говорил ему и никогда не скажу, но я всегда замечал то, как он говорит, как он двигается, как изгибаются его губы в улыбке, как звучит его смех, или как он нервно поправляет свои очки. Это те вещи, что я оставил для самого себя на будущее, когда у меня останутся лишь эти воспоминания. — Райан, ты меня слушаешь? — фраза, что он стал повторять слишком часто в те дни. Он знал, что я делаю это нарочно, знал, что я убегаю от его взглядов и прикосновений. Что я отворачиваюсь от него, когда засыпаю, что не касаюсь его пальцев, когда он пишет в своем блокноте, что стараюсь не смотреть на то, как кровь стекает по его разрезанным рукам. Я делал это нарочно. Я отдалялся от него сейчас, чтобы быть готовым к тому, что произойдет позже. Но когда позже? Когда наступит тот момент, в который я буду готов его отпустить? — Повесь, пожалуйста, это сюда, — сказал он, и я принял зеленый венок из его рук. — Райан, что происходит? — Что происходит, Брендон? — Ты… я не знаю. Ты жалеешь, что я снова здесь? Его голос — это отчаяние, преобразованное в звук. Его голос — это музыка, наполненная горем. Не задавай вопрос, на который не хочешь получать ответ, говорил я ему, но он все равно задавал. — Я не жалею. Но ты все еще меня боишься. — Это не так. — Это так. — Я не боюсь тебя. Я не сбегаю все время на работу, я не шарахаюсь от прикосновений, я не делаю так, как делаешь ты. Это ты боишься, не я. Он был зол. Так сильно зол на меня и в тоже время ему просто надо было знать. Знать, что я все еще люблю его. Всего пара слов, но я не мог больше лгать. Я промолчал. Как и большинство раз до этого. Я стал предпочитать отмалчиваться, чтобы не отвечать. И это злило его еще больше. Он уходил вечером и возвращался поздно ночью или под утро. Он был разбитым и сломленным, и никто бы не мог собрать его снова. Я ждал той самой критической точки, когда назад поворачивать будет слишком поздно. — Пожалуйста, давай поговорим, — шептал он каждый раз, перед тем, как заснуть и в ответ всегда получал мое молчание. Я не мог говорить с ним. У меня просто не было для этого слов.***
Он продолжал превращать дом в жилище эльфов или Санта-Клауса. Повсюду были запахи корицы и ванили, украшения и еловые ветки. Брендон старался сделать все как можно лучше. Отдавался этому, чтобы не вспоминать о неприятных черных моментах, окрашивающих его жизнь. Но я сам был этим черным пятном, омрачающим всё. От меня ему было не уйти. — Спенсер уехал домой на праздники, — бесцветно произнес он, как произносят дикторы обыденные новости. Просто чтобы чем-то занять тишину между нами. — Ты мог бы поехать с ним. — Мог бы. Но я не хочу видеть никого из них. Особенно родителей. — Им тоже тяжело. — Нет. Им не тяжелее. Не хочу слышать их упреки. Они говорят «она сама виновата. Она была непослушной. Вот к чему приводят соблазны жизни». — Возможно, в чем-то они правы. Он отложил омелу, что была у него в руках, и посмотрел на меня. Так пронзительно, словно скальпелем по коже. — Что ты имеешь в виду? — Если бы она не сбежала, она бы не попала к вампирам. Она бы не умерла. Ей следовало быть осторожнее. — Хочешь сказать, что её жизнь была хуже, чем когда она жила дома? Я уверен, что она ни секунды не жалела, что ушла. Лучше прожить короткую жизнь, поступая так как хочется, рискуя, проживая уникальные моменты, возможно, даже каждый день быть на краю смерти, но чувствовать себя живым… чем прожить так как проживали мы. Взаперти, прячась от мира за запретами и глупыми молитвами. Поверь мне. Даже если бы мне предложили вернуться в прежнюю жизнь, но встретить старость или же остаться с тобой, но умереть в ближайшее время, я бы выбрал второе. Не задумываясь. Я смотрел на него, будто видел впервые. Мальчишка. Нет, он больше не был мальчишкой. Он перерос это и я не знаю, в какой момент. Он больше не боялся говорить то, о чем думает. Не боялся делать то, что хочет. — Что? — произнес он, замечая, как я смотрю на него. — Ничего. Это было не ничего. Это было всё. Он. Я. Это было всё. Я почему-то начал задыхаться, хотя давно не испытывал реальной нехватки воздуха. Я потонул в его темно-карих глазах, в запахе лаванды его свитера, в том, как он задумчиво склонил голову. Я произносил это тысячу раз ему. Лживо и беззастенчиво. Без дрожи в теле или слез в глазах. Ничего такого, о чем говорят в любовных книжках или показывают в фильмах. Я произносил это так часто, что это перестало иметь ценность, потому что каждое слово, что я произносил, было не реальным, оно не имело ценности. Но то, что я понял в то мгновение, имело ценность. Оно имело ценность больше, чем моя или его жизнь. Чем все, что я имел, все, что я потерял, все, что я еще потеряю. Потому что я понял, что люблю его. Это было не то, как я любил Даллона, или своего брата. Я не заставлял себя любить его, не принуждал себя. Я не думал о том, что «я полюблю его в скором времени», потому что я не собирался этого делать. Когда я встретил Даллона, я сразу понял, что это изменит меня. Что рано или поздно что-то случится. Что я влюблюсь в него, или просто не смогу перестать смотреть на то, как он красив. Но с Брендоном все иначе. Я не хотел делать этого. Он сам сделал это. Просто сделал, несмотря ни на что. Это пришло само. Постепенно накапливаясь внутри меня, постепенно въедаясь, и теперь это ядовитый кислотный взрыв. Это он должен любить меня. Не я. Я не обязан это делать. Я вампир. Вампиры не любят. Они наслаждаются любовью. Они не привязываются. Они привязывают. Они не заботятся. Они убивают. И я собирался сделать это. Но я не мог. Не в тот момент, когда он так смотрел на меня. Не в тот момент, когда я так смотрел на него. Не в тот момент, когда он взял ветку с омелой и подошел ко мне, вытягивая руку над нашими головами. — Поцелуй меня. Он прошептал это, но шепот был граничащий с отчаянием. Просто поцелуй. Это не так уж сложно. Просто поцеловать того, кого любишь. Я целовал его сотни раз, но тогда я не знал того, что знал сейчас. Тогда я был Райаном Россом, который обязан целовать. Я не хотел становиться Райаном Россом, который поцелует, потому что любит. Потому что горячие губы на его бледных и холодных приводят его в эмоциональный экстаз. Потому что прикосновения какого-то мальчишки нужны ему больше, чем кровь, необходимая для выживания. Я никогда не стал бы таким. — Поцелуй меня, Райан. Это всего лишь омела. Это всего лишь поцелуй. Это всего лишь Брендон. — Я должен позвонить Келти, на счет новой коллекции. Я сделал шаг назад от него, давая пропасти разверзнуться между нами. — Ты издеваешься надо мной? — его голос был слишком сиплым, и я не мог больше этого слышать. — Я скоро вернусь, просто доделаю работу, и мы спокойно отпразднуем Рождество. — О чем ты, блять, говоришь? — Да что не так? — Что не так? Все не так, Райан! Я пытаюсь игнорировать это, но я не идиот! Это гребенная омела, Райан! Всего лишь омела, но таких омел были тысячи! Эти твои «не жди меня сегодня» или «я нужен культу, потом поговорим». Я просто не в настроении к тебе прикасаться! Я не хочу видеть тебя дольше, чем пять минут! Я не хочу находиться с тобой в одной комнате! Да, Райан? Так это теперь у нас? Это все такая же омела. Каждое его слово было как ударом. — Что я сделал не так? — Брендон… — Я просто не понимаю… Я просто ничего больше не знаю. Ты используешь какие-то гестаповские пытки, изолируя меня от себя. Просто скажи, что ты больше не любишь меня. Да? Меня сковало, словно цепями. Дело было даже не в том, что я могу потерять его, или в том, что я могу спасти его, выбрав правильные слова. Дело было в том, что он все еще был моим «заданием». У меня не было слов. Ни «я люблю тебя», ни «я не люблю тебя», ни каких-либо еще. Мне просто была нужна тишина. Мне нужно было молчание. Я услышал хлопок двери, это было последнее, что я слышал в ту ночь. И дальше была тишина.***
Я знал, что он вернется. Он всегда возвращается. Это то, что мы делаем все время — возвращаемся друг к другу. Если я кое-что и понял за последние несколько месяцев, так это то, что мы не можем действовать друг против друга. Я мог говорить себе сколько угодно, что мне потребуется лишь пара минут, чтобы убить его, но я понимал, что теперь мне потребуется гораздо больше. И проблема в том, что я не знал… не знал, смогу ли сделать это теперь. Он хлопнул дверью, когда вернулся, так же сильно, как и когда уходил. Только в этот раз он уже не был зол. Он был пьян. Хихикал, что-то бурчал себе под нос, пока расшнуровывал кеды. Он пытался не смотреть на меня, делать вид, что не замечает, но когда я присел возле него, согнувшегося над своей обувью, он не мог больше игнорировать меня. — Я помогу. — Не надо, — прошептал он. Солнце уже давно поднялось и мне казалось, что в доме было душно. Тошнотворно душно. И я понял, что мне нечем дышать, в тот момент, когда почувствовал это. Другой запах исходящий от его тела. — Ты стал другим, — протянул он все с той же щемящей грустью, поднимая руку и осторожно касаясь кончиками пальцев моей щеки. — После того, как я все уничтожил, ты изменил свое отношение ко мне. Это ведь все, что было тебе нужно от меня, да? — горько усмехнулся он. — Ты пьян. Тебе нужно проспаться, — я принялся расстегивать его рубашку, а он просто смотрел на меня неотрывно, провожая взглядом каждое мое действие. — Боже, это правда… — Если это так, то почему ты до сих пор жив? — я поднял взгляд с пуговиц на его рубашке и посмотрел ему в глаза. Он казался растерянным и сбитым с толку. Я отстранился и отошел на пару шагов назад. — Иди спать, — коротко бросил я и вышел из комнаты. Я не мог спать. Я лежал в гостевой комнате и был не в силах даже сомкнуть глаз. То, что он сделал, было неправильным. Он не имел права делать это. Я просто не мог в это поверить. Я закрывал глаза и видел его. Я открывал и передо мной все так же стоял его образ. Как он мог сделать это со мной. Как он посмел, именно тогда, когда я отчаянно разрываюсь между своей любовью к нему и своим долгом. Как он посмел отвернуться от меня. Я отталкивал его, только чтобы дать один процент на выживание, только для того, чтобы он получил шанс. И он отвернулся от меня. Я сделал все возможное, чтобы никто, кроме меня не причинил ему вреда. И он отвернулся от меня. Я лгал ради него. Я предавал. Я сжигал себя в этом чувстве разрушения из-за него. И он отвернулся от меня. Как он мог предпочесть кого-то еще? Как он мог не любить меня, когда я любил его. Я слышал его дыхание за стеной. Слышал его шаги. Он — тень. Он — мой охотник. Он подкрался ко мне и проскользнул под одеяло, касаясь своей рукой моей руки. — Уходи, Брендон. Он знал, что я все понял. Он знал и все равно остался. — Я же сказал. Убирайся. Я повернулся к нему лицом. Я не знал, что я хотел увидеть, может раскаяние, или, напротив, удовлетворение от того, что он натворил. Что я хотел увидеть? Я просто хотел увидеть его лицо. Его глаза, его поджатые губы, линию его подбородка. — Если ты не уйдешь прямо сейчас, я убью тебя. Он даже не пошевелился. — Тогда уйду я. Потому что я не мог убить его прямо сейчас. Я мог только в очередной раз дать ему еще один шанс.***
Я вломился в комнату, еле держась на ногах, мое тело сотрясалось, будто от холода, но я не чувствую холода. Я не чувствую боль. Я мёртв. Я чувствую только предательство. Чьи-то крепкие руки схватили меня, сдавливая, будто пытаясь сломать. Я только лишь дернулся, и хватка мгновенно ослабла. Я обернулся и увидел его перепуганное лицо. — Что ты здесь делаешь, — прошипел я. — А где мне еще, по-твоему, быть? Мы смотрели друг на друга, и оба были в каком-то странном пограничном состоянии, готовые сорваться. — Почему ты не сбежал? — спросил я, наконец, успокоившись, и замечая следы побоев на его лице. — Не вышло, — грустно усмехнулся Фрэнк. — Джерард… он… убил Энтони. Мое сердце все еще бешено колотилось в груди. — Мне жаль. Он кивнул, будто благодаря за попытку. — Ты паршиво выглядишь, — Фрэнк усмехнулся, подавая мне руку. — Останешься? Теперь была уже моя очередь кивнуть.***
Он высыпал дорожку светло-розового порошка на глянцевой поверхности бара, усмехаясь и подавая мне скрученную пятидолларовую купюру. — Кровь и кокаин. У Джерарда стащил. Я вдохнул едкую смесь, ощущая, будто тысячи иголок пронзили сначала нос, а после эта боль медленно растеклась по телу. И дальше наступило облегчение. — Мне жаль, что тебе приходится оставаться здесь. — Ничего. Если ты тоже останешься в этой дыре, то будет не так паршиво, — он улыбнулся, рассыпая передо мной еще одну дорожку. — Наслаждайся, Райан Росс. Нам больше ничего другого не остается. — Прекрати цитировать Уэя, — закатил глаза я, делая еще один вдох.***
Я закрывал глаза и слышал его голос. Я открывал глаза, и голос никуда не исчезал. Наркотики — редкостное дерьмо, они заставили меня думать о нем еще больше, чем до них. Все в этом месте заставляло меня думать о нем еще больше. Я ненавидел этот паршивый клуб. Фрэнк рядом со мной тихо спал, облокотившись на барную стойку. Его тело выглядело истощенным, щеки впали, круги под глазами были еще ярче, чем когда-либо. Уэй явно не жалел свою очередную игрушку. Когда её рука коснулась моего плеча, я уже полностью отошел от токсинов в моем теле и мыслил ясно. — Скажи мне, что ты здесь, чтобы сообщить хорошие новости, — ухмыльнулась Джорджиана. — Смотря, что ты подразумеваешь под этим. — Не строй из себя дурачка, — фыркнула она. — Что с мальчишкой? — Он в порядке. Спасибо, что интересуешься. — Ты издеваешься надо мной? — Всегда, — пожал плечами я. Она внимательно посмотрела на спящего рядом Фрэнка, но это заняло у нее не больше секунды. Она не боялась, что он может что-нибудь услышать. Он был для неё никем. Пустым местом. — Ты возишься с ним уже несколько месяцев. Мы дали тебе всё, судьба сама подкинула тебе решение всех проблем. Его сестры больше нет, он живет с тобой. Кивает тебе как влюбленный болванчик, и ты все еще не может убедить его избавиться от компромата? — Ты же сделаешь это? — произнесла она у меня за спиной. Я ничего не ответил. Я просто сидел и пялился на пыльную рамку с картиной, висящую прямо у бара. «Почему она была пыльной?» — спрашивал я себя. «Почему никто не стирает с нее пыль?» Потому что ее больше некому стереть. Потому что мы разваливаемся изнутри, как гниющий организм. Я помогал Фрэнку сбежать от них. Другие бежали сами. Корабль тонул, и мы вместе с ним. Никто не стирал пыль с рамок, никто больше не хотел отдавать нам свою жизнь. Они уходили. Один за другим. Они уходили и не возвращались больше живыми. Вампиры уходили тоже. Что происходит с нами? Почему все рушится? Почему они допускают это? — Райан… — произнесла она в очередной раз. — Ты сделаешь это? Я повернулся к ней лицом, только чтобы увидеть отражение разрушения в ее глазах. Беспокойство пожирало её изнутри. Мне нужно сказать ей что-то, что бы успокоило её. — Ты должен сделать это. — Я сделаю это, — прошептал я куда-то в пустоту. И именно тогда, я зацепился за этот запах. Лаванда и корица, смешанная с запахом зимнего солнца и игр в снежки на заднем дворе моего дома. И именно тогда насмешливые золотистые глаза нашли мои.