Холодные камни Арнора (14) Белые стрелы

Светало. Затушили костер. Арфы, дорожные мешки, чехлы луков, прочую поклажу сложили в щель между валунами, закрытую кустарником. Встали полукругом, глядя на нолдора. Хэлгон чуть улыбнулся. Молча кивнул: идем. Быстрым шагом отряд поспешил на северо-запад. Еще до восхода пересекли Зеленопутье, начали подъем на Тирн-Гортад. На одном, на другом холме оставляли по бойцу, Хэлгон в два слова говорил, где именно искать вход внутрь. Торопились: к полудню надо было добраться до самых северных, а это больше трех лиг. Приказ Келегорма «бить тварей всем одновременно» звучал в ушах. Его не нужно было повторять. На юге Железный лорд точно также разводил по холмам свою часть отряда. «В полдень. Всем разом. Кто видит друг друга – начинайте вместе. Кто слышит друг друга – тем более. Если твари успеют понять, что мы пришли не лишить их тел, а уничтожить их – они сделают… я не знаю, что они сделают, и не хочу этого узнать! Нам не предугадать, что сотворит в своей ярости обреченная нежить. И потому – твари должны быть уничтожены разом, не успев поднять тревогу». Эредин. Предпоследний холм. Дуилин. Еще севернее. Этот себе. Солнце? Почти в зените. Можно перевести дыхание. «Мой лорд, мы готовы». «Мы тоже». Ждать солнца. Погожий прохладный октябрьский день. Идеально для боя. Пора. Протиснуться в узкое отверстие лаза было несложно. Нолдор спрыгнул на пол древней гробницы – когда пещеру превращали в склеп, ее, похоже расширили и отчасти обтесали стены. Можно встать во весь рост. Холодно и сыро. Не тем холодом, что бывает зимой, но вековечной стылостью, безнадежной и затхлой, безысходной, беспросветной… Хэлгон, обнажив меч, пошел туда, где было средоточие этой тоски. Полная темнота ему не мешала – отчаянье выдавало тварь. А потом – страх. Нежить поняла, зачем здесь этот злобный эльф с горящими глазами, взвыла… недолго. Это даже не был бой. За убитой, но недобитой нежитью нолдор шагнул в Незримый мир. Ему, привыкшему к тропам людей, эти пути были чужды, но – скольких охотников подранок приводил туда, куда сам стрелок не пошел бы ни за что. Кархид, Брондор, Нимдин – они все были здесь, и Хэлгон сперва почувствовал, а не увидел их. Свет, идущий от них, был так ярок, что различить их черты нолдору не удавалось. Белая молния прочертила дугу, раздался слабый вскрик – и словно ударило внезапно сильным ветром. Еще одной твари нет. На миг стал виден Эредин. Тотчас исчез. Похоже, и он пришел вслед за своей жертвой. Рининд вскинул лук: белая молния, порыв ветра. Хэлгон понял, что управился раньше прочих, – то ли с гробницей повезло: мала, то ли настолько привык за эти месяцы к тоскливым чарам умертвий, что перестал замечать их. А большинство синдар задерживалось… Келегорм хмурился. Железный лорд стоял неподвижно, опираясь на лук. Хэлгон кивнул Нимдину, указал глазами на лорда и вопросительно посмотрел на синдара: почему не стреляет? «Не хватило сил. Ему не добить тварь», – одними губами ответил перворожденный. И вспомнилось: «Почему ты не хочешь, чтобы мы их убили?» «Я бы хотел этого, сын Феанора. Только ни у тебя, ни у Хэлгона не достанет на это сил». Знал, догадывался… Нимдин выстрелил в очередное умертвие, стрела пролетела рядом со щекой Хэлгона, и нолдор удивился, что не почувствовал колебания воздуха, не услышал свиста. Потом понял: в Незримом мире всего этого нет. Он знал, что Нимдин сейчас более чем в лиге пути на юг, а Рининд, стреляющий опять, – на одном из самых южных холмов. Но здесь они были рядом. Как они смогли сжать это кольцо? Почему умертвие, лишенное тела, всегда появляется в центре этого круга? Нолдор не понимал этого и знал, что ему и не нужно понимать. Ему тропами Незримого мира не ходить. Еще несколько тварей. Стрелы. Еще. Кархид взмахивает мечом… хороший у него меч, хотя и странной формы, и заточка необычная… интересно, кто ковал такие мечи в Дориате? Про Эола слышали все, только вот если этот меч ковал Эол, то он, Хэлгон, сейчас в садах Ваны цветочки нюхает… «У Диора был похожий», – касается его мысль Келегорма. «Сколько еще?» – Хэлгон отнюдь не о мечах, и лорд отлично понимает его. «Одно. Дуилин задерживается». Дуилина оглушило вонью. Синдар не думал, что запах норы нежити может быть настолько отвратителен. Он замер, пытаясь перебороть омерзение… так застывает человек, который ждал удара клинком, но получил горсть песка в глаза. Тварь завыла. Это был не скулёж от страха, в этом мучительном, протяжном, терзающем слух вое можно было различить слова – что-то о черном холоде и черном льде, и лед медленно наползал, незримыми оковами обездвиживая руки и ноги, так что не шагнуть к твари, не поднять меча; Дуилин понимал, что совершает непоправимую ошибку, что должен убить нежить – и немедленно, иначе произойдет то, чего боялся Железный лорд, а он не из тех, кто боится, и всё же… если не можешь шагнуть – метни меч! И Дуилин метнул, со всей силой..! клинок упал, едва пролетев несколько шагов. Келегорм и Кархид встретились взглядами – беду они почувствовали разом, и что делать – понятно, Келегорм чуть кивнул, а это значит, что там, в Явном мире Кархид побежал помочь Дуилину, вот только бежать ему больше лиги по незнакомым холмам, а за это время… …от волны ужаса на миг содрогнулись все сердца. Даже самые отважные. Даже самые спокойные. Келегорм рванул стрелу из колчана, за ним синдары ¬– ни словом, ни взглядом не понадобилось отдавать приказ стрелять по твари: пусть ее не убить, пока не уничтожена ее плоть, но хотя бы ослабить. Пока прибежит Кархид. Он выстрелил в тварь, и не он один – не меньше десятка белых стрел вонзилось в нее. Тварь взвыла, рухнула, пытаясь выдрать стрелы, за которые было не ухватиться. Раны, пусть и незримые, были мучительны. …только всё это уже не значило ничего. Сила, которую она призвала, не имела никакого отношения к умертвиям. Твари пользовались этой силой, не понимая ни ее природы, ни ее подлинного могущества. Волны ледяного ужаса шли по Явному и Незримому миру. Сила Холодных камней. Сила смерти. Перворожденные невольно встали плечом к плечу, готовые ей ответить. Через мгновение раздастся их песнь… …мгновения бывает достаточно. Мгновения, ради которого стоит жить. Или умирать. Или… неважно. Они столкнутся – как черные скалы и белопенные волны. Как грозовые тучи и снежные вершины. Столкнутся – и погребут под собой селения на морском берегу и горных склонах, корабли на волнах и путников на горных тропах. Они не смогут уничтожить друг друга, но разрушат всё, что затронет их схватка. Дуилина это просто расплющит, как валуном. – Стойте!! – закричал Келегорм, вкладывая в этот крик всю властность, которая у него была при жизни, всю волю, которая у него была после смерти, всю ярость, которая была и которая будет… неважно. Остановить! Произошло чудо: он успел. Они остановились. И мертвый ринулся против Хлада Смерти. Он знал, что ему не одолеть эту силу, но это было и ненужно, нужно – задержать и продержаться, пока Кархид добежит… Он просто открылся ей. Гордость. Выше самых горных пиков и сияющая ярче их снегов. Сознание того, что ты – много больше, чем человек. Не страх смерти, нет – просто срок жизни людей слишком короток, чтобы ты успел воплотить всё, что хочешь, достичь всего, к чему стремишься. Не убежать от смерти, нет – а взять жизнь за горло, поставить ее на колени и сказать «Ты моя!» Больше всего на свете любить Жизнь! Больше всего на свете любить жизнь… и дать ее людям. Лучшим из людей. Келебримбор, я понимаю, почему ты помогал делать эти Кольца… Не признавать над собой ни чьих законов. Преступление против воли Эру? Что ж! Пусть поразит нас, если Он всемогущ. Ударит молнией, расколет твердь под ногами… что там еще? Не спешит? Нас ждет кара в грядущем? Вот и отлично, а пока у нас есть Настоящее. Не первый век. Не первую тысячу лет. Мы свершили многое и свершим еще больше. Н-да, и «деяния наши войдут в песни». Войдут, и не раз войдут… Нас называют Рабами Кольца? Глупцы, судящие других по своим трусливым душонкам. Им никогда не понять истинной преданности. Не понять безмерной благодарности и восторга перед тем, кто настолько искусен, что помог нам выбраться из оков серой обыденности и паутины смерти. Не понять, что подчиняют лишь слабого, а сильный способен сам вложить свою судьбу в сильнейшие из рук и сказать… … «мы – стрелы в твоем колчане», как это говорил Хэлгон. И как мы повторяли Клятву, ни на миг не задумавшись о смысле ее слов. И в этом – наша свобода! Свобода тех, кто истинно силен и сокрушит всё, что встанет на нашем пути. Свобода подлинных хозяев этого мира. А есть другая свобода. Свобода сказать «нет» – только не Валарам, не Эру, не устоям мира. Сказать «нет» – себе. Есть запреты, через которые я не переступлю. Не потому, что проклянут или покарают. Не потому, что боюсь расплаты. Я сам себе судья и сам себе противник. И я говорю себе – нет. Не пить силы из этого мира. Не подчинять его себе, побеждая тех, кто заведомо слабее. Велика доблесть – одолеть толпу слабых! Не хватит смелости выйти на бой с достойным противником – с самим собой?! Дуилин медленно отполз в сторону. В нескольких шагах корчилась нежить, но не было сил поднять меч и нанести удар. Ужас отступил, но холод заставлял тело цепенеть и сознание – гаснуть. Синдар всеми силами сопротивлялся этому, но даже на то, чтобы не сомкнулись веки, у него сейчас уходило больше сил, чем на что-либо в многовековой жизни. И всё же он заставлял глаза смотреть. И увидел призрак… Аранга? Нет, никаких вежливых новых прозвищ – сейчас это был Келегорм. Именно таким он и представал в рассказах уцелевших в Дориате. Жуткий, могучий и непомерно гордый. Только холод стал слабее. А потом – еще. Стало возможно пошевелиться, согреть себя своим теплом. Хотя бы немного. Скулила раненая тварь. Холод отпускал и разум, и Дуилин понимал, что к нему спешат на помощь, что очень скоро эта нежить будет убита – насовсем, а его – вытащат, надо просто держаться и ждать, а Келегорм нестрашный… то есть, он очень страшный, но – для врага, кем бы… чем бы он? оно? ни было, надо держаться взглядом за Железного лорда, как на Карадрасе держался за скалы, потому что всё снова обойдется, придут и спасут, всё кончится хорошо, иначе и быть не может, и уже совсем, ну почти совсем не холодно. Как серебряный луч, ворвался в пещеру Кархид, взмахнул мечом… …незримый удар был таков, что с потолка посыпались камни, а через несколько мгновений в глубине что-то обвалилось. Сила смерти, которая шла через тварь, исчезла. Прахом рассыпалась нежить. Исчез и призрак нолдора. Перворожденный подхватил Дуилина на руки и, пригибаясь, поспешил к выходу так быстро, как только позволял узкий проход. Келегорм опирался на лук, сжимая его до белизны пальцев. И пусть даже в Незримом мире призрак виден не слишком, но – все воины понимают, какими становятся пальцы, когда они так сжаты. Когда командир после боя остается стоять, и только сведенные пальцы выдают его. Он говорил спокойно, но чуть медленнее, чем обычно: – Вы помните Войну Гнева. Вы помните победу ваниар, ответивших спокойствием на ярость. Но тогда силы всё-таки столкнулись, и это погубило Белерианд. Здесь мы не можем допустить этого. Но нам проще – здесь нет врага. Этот камень – не живое существо, он просто полон силой назгулов. Вы знаете, что делать с ним. Вы знаете, как его уничтожить. Я сделал свое дело – идите и сделайте свое. Синдары, коротко кивнув, исчезали. Лишь Брондор задержался: – Железный лорд, тебе… – Мне. Ни один. Из вас. Не. Поможет. Хэлгон, стоящий за плечом Келегорма, кивнул. Но Брондор хмурился и не уходил. – Огонь. Туманом. Не. Разжигают. Синдар это понимал, и всё же не мог заставить себя бросить того, кто… что? живой был бы ранен, а что бывает с призраками? – У-би-рай-ся..! – процедил Хэлгон беззвучно, одними губами. Брондор не мог его слышать, но выражение лица следопыта было красноречивее доводов его лорда. Холод? Конечно. Тихая прохлада вечеров ранней осени. Шепчутся травы, давно смолкли птицы, и паутина в глубине леса еще тяжела в ожерелье недавнего дождя. И прядет свою нить туман, и ткет, и ткет свое полотно, словно бесчисленные помощницы Вайрэ вздумали покинуть Валинор и придти в смертные земли, чтобы каждому соткать полотно его судьбы, и сшить из того полотна рубашку, и пусть носит на себе свою судьбу, чтобы не свернуть и не уклониться, чтобы родиться – в свой час, встретить любовь – в свой час, познать горе – в свой час и принять смерть – в свой час. Ибо нет в мире беды горшей, чем разойтись со своей судьбой. Со своей любовью. Со своей потерей. Со своей смертью. Бедою из бед назовем смерть до срока, но еще большей бедою ¬– упустить свой час. Как конь обезумевший, помчится такая жизнь, калеча и губя всё вокруг, пока не сокрушит сама себя. И туман примет ее в свои милосердные руки, и поднимет Вайрэ обрывки своих гобеленов, изодранных дерзким, и соединит их в новый, скрыв под светлым и мягким узором раны разрывов, словно и не было тех ран, ибо придет за жизнью смерть, а за смертью жизнь, и вечно стучать челноку, и вечно сплетаться нитям, и пусть за покоем идет ярость, но и за яростью идет покой, и как бы ни спор был челнок в руках Ткачихи, но придет пора и ему замереть, ибо – выткан узор и приходит работе конец… …самый обыкновенный камень. Большой осколок породы, скатившийся вниз, когда строили крепости. Не теплее и не холоднее любого придорожного валуна. И сейчас, и когда-либо в грядущем. – Почему вдруг Вайрэ? – спросил Галадорн у Нимдина. – Никогда не слышал от тебя ничего подобного. Тебе Владычица Мелиан рассказывала о ней? Нимдин покачал головой: – Не она. Хэлгон думает о ней последние дни. А он ее видел… и мысли не прячет. Они непроизвольно обернулись туда, где оставили нолдора. Тот сидел неподвижно возле одной из стен. Казалось, что-то лежит у него на коленях, – но даже эльфийский взор не мог увидеть ничего. Это понятно – у Келегорма нет сил удерживаться в Явном мире. Что бывает с призраками, получившими удар того, кто дважды мертв? Им ли не знать, что убить мертвого – можно. Да нет, выберется. Он упрямый, не может не выбраться. И его ручной дракон – упрямый. За волосы лорда вытащит. Не хочется думать, откуда, но – вытащит. Сколько времени прошло? Всё началось в полдень, сейчас смеркается. Вечер того же дня? Хорошо бы – того же. Галадорн, Рининд, Нимдин, не сговариваясь, обернулись к Кархиду: пока Железный лорд не очнется, командуешь ты. – Будем ждать, – отвечал он на их молчание. – Хеледир, Аэллим, возьмите с собой кого-нибудь и быстрее за поклажей. Арфы в этот поход мы взяли не зря… нам здесь теперь долго петь. – Ты уверен, что это им поможет? – кивнул Галадорн в сторону Хэлгона. – Нет, – спокойно ответил Кархид. – Им это не поможет. Но этот камень не был единственным. – Железный лорд торопился, – заметил Нимдин. – Значит, стоит поторопиться и нам. Поищи ближайшие? Надеюсь, теперь их ничто не разбудит. – Он, – Нимдин смотрел на Хэлгона, хотя имел в виду Келегорма, – должен их знать. – Очнется и укажет, – спокойно отвечал Кархид. – Или… Хэлгон потом укажет. Он тоже их знает. Ночь. Тихое пение. У двух камней сразу – далеко друг от друга, звуки едва слышны, каждая песнь сама по себе, и всё же вместе, словно два берега реки, соединенные тонкой веревкой-мостом. И порознь, и рядом. От песни разъяснилось, видны звезды. Красивое здесь небо – во весь горизонт, если встать на вершину холма. Непривычно после стольких веков в лесу: не нужно ловить звезды меж ветвей и листвы. Куйвиэнен вспоминается… хотя там всё было по-другому, и небо было иным… как давно не доводилось смотреть в глаза небу спокойно и открыто, не из-под спасительной сени леса, не напряженным взглядом дозорного, не сквозь бойницу спешно выстроенной стены… просто стоять на холме и смотреть, потому что твердо знаешь, что с лука своей души можно спустить тетиву, потому что ни тебе, ни тем, кого ты любишь, ничего не грозит. Еще не грозит. Уже не грозит. Не грозит, но время отдыха кончилось. Кархид и Нимдин осторожно глядели на происходящее в Незримом мире. Келегорм был жи… то есть… как это называется?! Словом, он – был. Похоже, был в сознании. Уже. Хэлгон тоже был в сознании. Похоже, еще. Синдары вернулись к яви. Самого страшного не произошло и не произойдет, и это прекрасно, но… ждать и ничем не помочь? К ним подошел Брондор: – Железный лорд прав: огонь туманом не разжечь. Кархид проговорил медленно: – А у нас точно нет огня? Из чего нолдор черпают свою силу? – Из творчества, – покачал головой Галадорн. – Из битвы, – заметил Брондор. – Не годится, – возразил Нимдин. – Вы же помните, что он сказал владыке Келеборну: если бы я командовал штурмом Дол Гулдура, я сделал бы всё иначе и не смог победить. – Из ярости, ¬– вздохнул Кархид, понимая всю бесполезность своих слов. – Из ненависти, – добавил Нимдин. Кархид внимательно посмотрел на него, и повторил с посветлевшим от радости лицом, так не сочетавшимся с этими словами: – Из ненависти… Где Эредин?! Тот меньше всего понимал, зачем понадобился перворожденным. – Эредин, – негромко спросил Кархид, – когда я взял тебя с собой, ты ненавидел Келегорма. А сейчас? Юноша закусил губу и отвел взгляд. Древние эльдар ждали. Он молчал. – Прекрасно, – проговорил командир. – Ответь ты «да», ты был бы бесполезен. Ответь «нет»… опять бесполезен, хотя и иначе. Но ты молчишь. Значит, ты сможешь. – Смогу что? – Помочь ему. – Ему?! – Да, ему. У нас сейчас двое раненых. Дуилин жив благодаря Келегорму. Дуилина есть, кому исцелить. А Железному лорду можешь помочь только ты. – Нет. – Он спас жизнь твоему другу. – Не думаю. Сила назгула не может убить эльфа. – Вступая в мой отряд, ты давал слово подчиняться. Эредин опустил голову и глухо проговорил: – Ни-ког-да. – Подождите, – раздался тихий голос Нимдина. – Послушай меня, Эриндин. Утраченное имя прозвенело, как песнь жаворонка. Юноша вздрогнул. Две эпохи никто не называл его так. Чуть дольше, чем две эпохи: после падения Гаваней. – Говорят, ты намерен вернуться в Валинор и увидеть снова своих отца и мать? Это не было вопросом. – А знаешь ли ты, что с ненавистью в сердце ты не доплывешь до Амана? Эредин молчал, кусая губы. Нимдин продолжал, вспоминая то немногое, что слышал от мореходов: – Бывает так: сойти на остров и там уснуть. Пока Валар не решат твою судьбу. Эредин, сполна оправдывая имя, молчал, но глядел в сторону и плечи его опустились. Нимдин был благодарен судьбе за недавнюю открытость Хэлгона, от которого он невольно так много узнал об Амане: – А если ты и доплывешь, если увидишь тех, кто покинул Чертоги Намо, то подумай: что принесешь ты им? Из Мандоса выходят свободными от груза прошлого, а ты, придя с ненавистью к убийцам, вернешь своих родных к ужасу тех сражений. Этой участи ты им желаешь? Тот опускал голову всё ниже. – Ты хочешь услышать от матери имя «Эриндин» – так стань им снова. Избавь себя от ненависти. Сделай это не для Келегорма. Сделай это для себя. Для нее. Для отца. – Что я должен делать? – Это несложно. Пойдем. Они подошли к не пошелохнувшемуся за это время Хэлгону и вместе скользнули в Незримый мир. Келегорм был в сознании. Увидев их, он слабо сдвинул брови: не то возражение, не то вопрос. Хэлгон, почувствовав, что что-то изменилось, медленно открыл глаза. – Не я. Он, – ответил Нимдин на непроизнесенное. – О…н? – от изумления у Келегорма нашлись силы заговорить. – Опять по приказу Кархида? – прохрипел Хэлгон. – Или теперь по собственной воле? Лицо Эредина напряглось, и губы вытолкнули два слова: – По собственной. Келегорм движением глаз указал на место рядом: иди сюда. – Удачи вам, – кивнул Нимдин и исчез. Неистовый протянул синдару руку. Тот не решался дотронуться, словно она была куском раскаленного железа. Спросил, скорее оттягивая, чем действительно не зная: – Что я должен делать? – Откройся… – выдохнул Келегорм. – Боишься… увижу твои мысли? Нет… не стал бы… будь и силы… Сам… смотри, что хочешь… мне всё равно… Синдар осторожно коснулся ладонью его ладони, железные пальцы нолдора с неожиданной силой сомкнулись на ней – и в следующее мгновение Эредину показалось, что он очутился в посреди урагана. Не было ни опоры, ни направления, было лишь стремление – бешеное, неукротимое, само себе и конь, и всадник, и цель, и средство, и в этом яростном водовороте неслись, подхваченные им, какие-то лица – по одиночке и во множестве, эльфийские, людские, орочьи… промелькнула морда белого пса, и это было единственное, что Эредин смог разглядеть и понять… горы, леса, огонь, горы… он мог увидеть всё, и не мог разглядеть ничего, это было по силам лишь тому, кто сам был таким же ураганом, кто мог мчаться так же бешено или хотя бы не слишком отставая. Эредин чувствовал, что его сминает и затягивает, и было не вырваться, но не потому, что пальцы нолдора держали крепко, – какие тут пальцы, в Незримом мире, где нет тел?! – а потому, что нельзя, потому что надо ему помочь, каким бы он ни был, потому что прав Нимдин – это надо сделать не ради его, а ради себя, ради тех, кто погиб из-за него, ради тех, кого этот смерч смёл в смерть. Но себя он смести не даст! Единственной опорой, которую мог найти Эредин, был он сам. И он стал думать о том, что было ему так дорого: о Лориэне, о его светлых лесных залах, о том, как прекрасен восход с высокого талана, о том, как он рад был, когда Кархид позвал его в свой отряд – охранять границы… Пусть этот нолдор увидит: можно быть воином и не ища битв, просто быть на страже любимого края, и можно любить не ярость, а тишину, не битву, а покой… покой…