Вивисектор

— Ты знаешь, я однажды видела контрактора. В ночь, когда погибли мои родители. Это был первый и последний раз, когда я оказалась за пределами Японии. Мы жили в Шанхае, уже примерно полгода… Мой отец работал в каких-то госструктурах — он никогда не говорил о работе и сердился, если я задавала вопросы. Только потом, после его смерти я поняла, что, видимо, он работал на службу внешней разведки... Впрочем, это не важно... В тот день я вернулась поздно — сказала родителям, что останусь на ночь у одноклассницы. На самом деле я собиралась встретиться со своим парнем. Мы поссорились накануне — но примирения не получилось, так что я вернулась домой. Я ждала у задних дверей, пока родители закончат смотреть телевизор и уйдут к себе, чтобы проскользнуть в дом незаметно. Я уже смертельно устала ждать и подумывала просто воспользоваться какой-нибудь особенно напряженной сценой в фильме. И тут в гостиную вошли. Это была девочка. Китаянка. Лет десяти — не больше. Не знаю, как она проникла в дом, — она двигалась очень тихо. Родители обернулись на нее. Я думала, отец сейчас разорётся на попрошайку и, когда он встанет, чтобы её выгнать, то я быстро пробегу к себе в комнату. Но вместо этого он, вскрикнув, отшатнулся. Девочка прыгнула вперед, и в этот момент вокруг нее появилось яркое голубое сияние, а в глазах вспыхнули красные искры. — Контрактор, — сказал Луи. — Контрактор, — подтвердила Тияки. — Одно короткое прикосновение — отцу этого хватило. В комнате пахло озоном. Мама так и замерла — и не вскрикнула даже, когда девочка-контрактор протянула к ней руку. Опять голубая вспышка синхротронного излучения — и мама тоже упала. Девочка повернулась и пошла к двери, совершенно спокойно, будто не убила только что двоих взрослых. Кажется, с ней еще кто-то был, но я смотрела только на нее... Тияки повернула голову, слепо глядя в темное окно. Луи теснее прижался к ней; она почувствовала его губы у себя на плече. Наверное, прошло не больше часа после того, как она кинулась ему на шею со своей сумасшедшей просьбой. После того, как он ответил на ее отчаянный поцелуй. И теперь, когда они лежали в темноте, едва накрывшись смятой простыней, он задал сакраментальный вопрос “Почему?” А она попыталась на него ответить. — Я никому об этом не рассказала. Даже когда в наш дом пришли люди из китайской полиции, а потом из консульства — и с ними ученые в белых халатах с кучей измерительных приборов. Не знаю почему, но я боялась, что если я поделюсь с ними этим знанием, то они отнимут его у меня. Теперь-то я знаю, что боялась правильно. Любой посторонний, узнавший о существовании контракторов — а тем более видевший контратора в действии, обрабатывается МЕ, его воспоминания стирают. К добру или к худу, меня эта участь миновала. Но с той самой ночи я стала словно… одержима контракторами. Я вернулась в Японию — ну, то есть меня вернули, конечно. Закончила школу — там оставалась-то пара месяцев — и поступила в университет. На физический факультет, — Тияки глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. — Раз за разом, как только я видела хоть малейшую возможность, я участвовала в заданиях и исследовательских проектах, так или иначе связанных со Вратами. Я была лучшей в своей группе, на своем потоке — и меня охотно брали везде, куда бы я ни попросилась. Магистерскую диссертацию я уже делала в NRI по физическим свойствам материи внутри Врат. — Ты добилась, чего хотела, разве нет? — Целеустремленность — ужасная вещь, когда направлена на нелепую цель, не правда ли? Даже не оборачиваясь, она почувствовала, как Луи недоуменно потряс головой: — Я не понимаю тебя. Тияки повернулась и уткнулась лбом Луи в плечо. — Мне казалось, я иду вперед. Я должна была идти вперед — оплакать родителей и жить дальше. Но на самом деле каждый мой шаг был бесплодной попыткой вернуться в прошлое. В ту ночь, когда умерли мама и папа. Когда я увидела контрактора, — Луи крепче прижал ее к себе, и в ответ на этот простой жест поддержки она слегка улыбнулась. — Ты знаешь… я до сих пор иногда вижу во сне это голубое сияние, и с каждым разом оно становится прекраснее и прекраснее. Тебе когда-нибудь снились такие сны, когда ты изо всех сил бежишь за чем-то или кем-то, пытаешься догнать — и не можешь? — Нет, — ответил Луи, помедлив. — Никогда. — Мне они снятся время от времени до сих пор. Я опять вижу смерть родителей и, наверное, эти сны стоило бы назвать кошмарами, но я… я жду их. Каждый раз в них я вижу свет синхротронного излучения, каждый раз протягиваю к нему руку… и каждый раз просыпаюсь, не успев коснуться… В комнате опять повисло молчание. — Дальше я сделала еще бОльшую глупость. Я бросила физику и ушла в биологию, — Тияки говорила совсем тихо, почти неслышно. — Я понимаю, они не люди, они — машины для убийства, но не могу перестать спрашивать себя — о чем они думают? что чувствуют? что чувствовала та девочка, когда убивала моих родителей? Наверняка ведь, если приложить немного усилий, можно это понять! — Какая странная фантазия… — Сама знаю, что странная. А знаешь, что самое ужасное в странных фантазиях? Их можно воплотить в реальность. Тияки села в кровати и уставилась перед собой, словно читала огненные буквы, бегущие по белой стене. — Нейронные связи мозга — это отражение нашей личности. Их личности тоже, если, конечно в данном случае можно говорить о личности… Это для любого достаточно сложно организованного существа справедливо — даже для дождевого червяка. Разберись в нейронной паутине — и ты поймешь чем живет твой подопытный, о чём думает… — она с улыбкой добавила: — о чём мечтает. — Контраторы не мечтают. — Дождевые черви тоже. Это я фигурально выражаюсь. Прежде, чем Луи успел на это ответить, Тияки спросила: — Луи, а ты о чем мечтаешь? — Н-не знаю… — она явно застала его врасплох. Ей показалось, что он больше ничего не ответит, но он медленно заговорил, словно с трудом подбирая слова: — Иногда мне кажется… что было бы… было бы здорово, если бы мы с тобой просто жили где-нибудь далеко. В маленьком городе, где никто нас не знает. В каком-нибудь месте вроде того, где я вырос, в Палава-ле-Фло на Средиземном море. — И я не знаю, — сказала Тияки. — Я думала, что хочу изучать Врата и контракторов, — но оказалось, я их боюсь. Я думала, что хочу стать великим ученым, как мой шеф, — но я совершенно точно не хочу становиться, как Шрёдер. — Но ты смотришь, как устроены мозги контракторов. — Фактически, да. Не только сами мозги, но и общие физиологические реакции на разные стимулы. Испытывают ли они страх? Удовольствие от вкусной еды? …Что они чувствуют, если лишить их возможности платить? Луи едва заметно напрягся, и Тияки бессознательно погладила его все еще забинтованную руку. — На самом деле это ужасно интересно. И просто потрясающе, как мало у нас настоящих данных, несмотря на то, что исследования идут уже десять лет. Допустим, мы знаем, что контракторы не чувствуют ничего сверх базовых физиологических сигналов боли и удовольствия. Согласно существующей парадигме они просто не способны испытывать эмоции, потому что лишены необходимой для этого анатомической базы. Но это неправда, Луи! Каждый, буквально каждый эксперимент, который мне присылают для анализа, противоречит этой теории! Какой анатомический или нейробиологический параметр мы ни сравниваем — выборки контракторов и людей перекрываются почти полностью. Мой шеф страшно ругается и говорит, чтобы я пересчитала данные, используя другие алгоритмы и другую нормализацию, но я знаю, что это не поможет. Числа не лгут. — Все лгут. Тияки только усмехнулась. — Извини уж, но ты сам не знаешь, о чём говоришь. Луи приподнялся на локте и заглянул ей в лицо. — Как же вы это проверяете? Все эти… анатомические параметры? — Гистохимия. Шестимикронные срезы мозга. Электронная микроскопия. Стандартные методики. Прижизненные измерения тоже делаем. — Прижизненные измерения тоже... — эхом повторил за ней Луи. — Где же вы берете людей для этих опытов? Вам же нужна контрольная группа. Тияки пожала плечами. — Ну как… по большей части из моргов. Из больниц — когда к ним поступает тело, подходящее для пересадки органов, то мозг им, как правило, не нужен. Правда, тут большая конкуренция с другими биомедицинскими лабораториями, но у ПАНДОРы обычно приоритет. А томография и энцефалограммы — это в городских лабораториях, на добровольцах. — А что насчет контракторов? Тияки нахмурилась. — Откуда их берут? Ну, вообще-то я точно не знаю. В ПАНДОРе наверняка есть виварий... Теперь Луи тоже сел и пристально смотрел прямо на нее. — Они разумны… — Компьютер тоже разумен. Я понимаю, к чему ты ведешь... — И они способны чувствовать. — Ну слушай, не все так просто. Даже если они действительно способны испытывать эмоции, это не обязательно значит, что они их испытывают. И в любом случае — наука есть наука. Никто их специально не мучает просто ради того, чтобы помучать. Но за все надо платить. За новые знания — тоже. Я понимаю, для нормального человека вроде тебя это должно звучать запредельно цинично, но… это жизнь. И, к тому же, любой эксперимент на живых объектах обставлен таким количеством бумажек! — Ты не работаешь в лаборатории... — задумчиво сказал Луи. — Ты видела контрактора единственный раз в жизни. Тияки поникла. — Да, я не работаю в лаборатории. Пока. И ты знаешь, я не хочу там работать. Я вообще больше не хочу этим заниматься. У меня такое чувство, что я не жила по-настоящему, пока не встретила тебя. И зачем же мне продолжать не-жить? Вот только единожды попав в эту систему... Словом, я не думаю, что меня так легко выпустят, если учесть весь доступ к секретным материалам, который у меня был, — Тияки горько улыбнулась. — Ты знаешь, иногда научные сотрудники объявляют о своем намерении уйти из исследовательской программы. Они действительно уходят. И больше о них никто никогда слышит. Смешно, — мрачно добавила она. — И если я даже смогу уйти, то что делать дальше? У меня ничего нет — ни денег, ни внешности, ни семьи… только работа. — Твоя работа — это не так уж мало, — сказал Луи деловым тоном. — Ты хочешь, чтобы я помог тебе выбраться из твоего NRI. Я могу это сделать, — продолжил он, и Тияки почувствовала, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Наконец-то они приблизились к цели этого разговора. — Я знаю людей, которые заплатят хорошие деньги за подробное описание проекта, которым ты занимаешься на работе, — и еще бОльшие за конкретные данные. Вот и все, карты на столе. Облегчение заполнило Тияки: она правильно угадала, и разговор прошел даже легче, чем она рассчитывала. — Луи, я согласна. Пусть не знаю, кто ты и чем занимаешься, но я все равно верю тебе. Он молча привлек ее к себе. Она устроила голову у него на плече. — И все-таки на кого ты работаешь? Триады? Якудза? Или ты действительно связан с бизнесом? Промышленный шпионаж? — Нет, я работаю на другое государство. Тияки сжалась в его объятиях. — Государство... Ясно. Больше всего я боюсь снова попасть в государственное рабство. Но у меня ведь нет выбора, правда? Луи кивнул. Тияки прикрыла глаза, свыкаясь с мыслью о замаячившей перед ней свободе. — Когда? — Как только ты принесешь копии протоколов экспериментов и исходных данных. Взамен получишь новый паспорт, деньги на организованном для тебя банковском счету и билет до Дели. А там уже сама решишь, куда ехать и как дальше жить. И все, живи свою новую жизнь. Как у него уже все… продуманно. — А ты? — Что я? — Ты не поедешь со мной? — Он посмотрел на нее с недоумением. Тияки попыталась сглотнуть формирующийся в горле комок. — Или тебе нужны были только документы? Как легко единственная мысль может повергнуть человека в ад — и как легко единственное объятие может вернуть почву под ногами. Луи улыбался, и от его улыбки у Тияки отлегло от сердца. — Ну что ты, детка. Я бы очень хотел уехать с тобой, но у меня тут еще дел на пять-шесть недель. Для тебя же будет безопаснее покинуть страну немедленно. Мы встретимся потом, во Франции или где скажешь. — Вот уж нет, — решительно возразила Тияки. — Я столько ждала этого шанса, и несколько лишних недель погоды не сделают. Пять недель — это же перст судьбы! Смотри, через две недели я должна переехать в ПАНДОРу, чтобы принять участие в запланированном эксперименте. Я пробуду в их лабораториях три недели — сам понимаешь, связи с городом там нет. Возвратившись, возьму отпуск — мне давно пора, никто ничего не заподозрит. И вот тогда… Мы даже выиграем немного времени, прежде чем меня хватятся. Луи одобрительно кивнул. — А ты молодец. Действительно, звучит как разумный план. Тияки расцвела от этой похвалы. Взяв Луи за руку, она легко погладила его ладонь, и они тихонько засмеялись, предвкушая шаг, который изменит их жизни навсегда. Они так и заснули в обнимку. Напряженность на лице Луи сменилась легкой улыбкой, и Тияки подумала, что, должно быть, ему снятся песчаные пляжи Палава-ле-Фло.