Вивисектор

Гудение лифта, поднимающегося по шахте, усилилось, когда он миновал этаж, и стихло в высоте. Тияки с усилием вздохнула. Согнувшись в три погибели, прижимая к груди толстую папку, она села на пол за выступом стены, отгораживающей лестничную клетку от двери лифта. Воздуха не хватало, сердце билось в горле, готовое выпрыгнуть, руки предательски дрожали. Любой звук, даже голоса из-за стенки, представлялся угрозой. Ноги сами принесли её к квартире Луи — больше идти было некуда. Дома её тут же обнаружили бы, у знакомых по работе стали бы искать в первую очередь… а кроме них у нее никого и не было. Сначала Тияки звонила в дверь его квартиры минут пять, глупо надеясь, что он просто крепко заснул, но ей никто не открыл. Потом она, решив, что это может вызвать у кого-нибудь ненужные подозрения, скрылась в тёмном закутке, видимом только со стороны квартиры Луи. Дважды мимо проходила пожилая женщина — и дважды сердце Тияки чуть не остановилось. Её никто не заметил. Прошло, наверное, несколько часов. Тияки потеряла счет времени и, на секунду выглянув из своего ненадежного укрытия, обнаружила, что небо в окне порозовело: день клонился к закату. Время от времени по ее щекам текли слезы и никак не хотели останавливаться. Ей все время приходилось зажимать себе рот, чтобы не выдать себя всхлипами. Хотелось бежать — желательно как можно дальше и не оглядываясь. Наконец, Луи пришёл. Он выглядел чертовски усталым, почти измученным. Узнав его, Тияки чуть не вскрикнула от радости. — Луи! — окликнула она его. Он резко обернулся на звук голоса. Странная гамма чувств отразилась на его лице, но у Тияки совсем не было времени их разбирать. — Что ты тут делаешь? Тияки кинулась ему на грудь, и, стоило ей только преодолеть спазмы душащих ее рыданий, как слова хлынули из нее потоком. — Сегодня был последний в этом месяце рейс из Пандоры — я спряталась в багажнике. Я знаю, что еще не время… — она даже не заметила, как по её щекам снова покатились слёзы, — но пожалуйста, давай уедем прямо сейчас… Если проблема в деньгах, я привезла с собой документы — это даже больше, чем мы договаривались… Намного больше — хватит и на меня, и на тебя. Там последние протоколы получения античастиц Врат… Я украла их в лаборатории Шредера... Глаза Луи расширились от изумления. Быстрым движением он зажал Тияки рот и буквально втащил в квартиру. — Ты — что?! То и дело сбиваясь и всхлипывая, она повторила свои слова. Что привезла не только данные по своим экспериментам, но и документы и оригинальные протоколы экспериментов из лаборатории Шредера — данные по античастицам Врат. — Где документы? — только и спросил ее Луи. Она всхлипнула ещё раз. — Где они?! Она, не говоря ни слова, протянула ему папки. Луи сел на диван, просматривая документы. Несколько минут прошло в молчании, а потом он бросил бумаги на пол. Тияки сжалась от резкого звука. — Дура. За твои данные мы могли получить деньги. За эти документы с нас снимут голову. Зачем ты пришла ко мне? — Но Луи, мы же договаривались... — Мы договаривались, что ты принесешь мне протоколы и исходники своих расчетов. — Я не знала, что мне делать… Когда все откроется, меня объявят в розыск. Возможно, уже объявили. — Ты хочешь сказать, что ты прожила в этом городе десять лет и тебе не к кому пойти, кроме заезжего бизнесмена? Я мог не появиться здесь еще пару дней, что бы ты тогда делала? — Луи, пожалуйста, помоги! Я сама не знаю, что со мной стало, но я не могла там оставаться, правда не могла! Луи пристально на неё смотрел исподлобья. В одно мгновение он стал почти чужим, и Тияки почувствовала, что у нее пересохло во рту от страха и слез. Он взялся за голову, вцепившись в собственные волосы, и этот жест выдал его усталость, а ещё больше — страх за свой завтрашний день. — За тобой следили? — Н-не знаю… Луи, я была осторожна, правда, меня никто не видел. — Ты давно здесь? — С утра. Тияки выдержала ещё один тяжёлый взгляд. — Сегодня ночью останешься у меня, — не предложил, не приказал, а разрешил Луи. — А… — заикнулась Тияки. — А завтра? — Посмотрим. Я постараюсь что-нибудь придумать, — ответил он, и у Тияки немного отлегло от сердца. Не говоря ни слова, Луи встал и прошел на кухню. Тияки осталась сидеть на диване, не в состоянии пошевелиться от усталости и пережитого напряжения. Краем сознания она отметила, как на кухне заворчал и щелкнул, отключаясь, вскипевший чайник. Через минуту Луи вышел обратно в гостиную и протянул ей чашку зеленого чая. От этого жеста безмолвной заботы Тияки опять расплакалась. Луи вздохнул и сел рядом с ней. — Расскажи наконец, в чем дело? Ты должна была пробыть в ПАНДОРе еще не меньше двух недель. Тияки только покачала головой. Руки у нее дрожали так, что горячий чай грозил выплеснуться ей на пальцы. Луи аккуратно забрал у нее чашку. — Тияки? Она повернулась к нему. — Это твои эксперименты, да? — по лицу Луи ничего нельзя было понять. Только тонкие губы сжаты чуть сильнее, чем обычно, и между бровей наметилась хмурая складка. Тияки только сильнее зарыдала. — Я не могу, Луи! — проговорила она сквозь слезы. — Это просто ужасно. Он продолжал молча смотреть на нее и, превозмогая себя, она заговорила: — Началось все нормально. Переезд в ПАНДОРу, первоначальный досмотр, инструктаж по технике безопасности... Знакомство с лабораторией. То, что мне позволили проверить мою модель экспериментально, — большая честь. Ну и шеф, конечно, хлопотал за меня, — Тияки потрясла головой. — Я говорила тебе, что в обычных условиях и при стимулах в пределах физиологических норм мы не могли найти различий между реакциями людей и контракторов. Но ведь они обязаны быть!.. — Вы нашли различия. — О, да. Мы нашли различия. Я нашла различия. Там, где их следовало искать с самого начала, — привычный исследовательский азарт на миг затмил для Тияки недавний шок. — То, что достоверно отличает контракторов от людей, — контракт и плата. Вот мы и регистрировали реакции контракторов лишенных возможности заплатить по контракту. Прижизненная активность мозга с визуализацией индивидуальных нейронных контуров измерялась с помощью позитронно-эмиссионной томографии, совмещенной с двухфотонной микроскопией на открытом мозге... Параллельно мы регистрировали такие жизненные показатели, как сердечный ритм, частота дыхания, раз в десять минут брали образец крови на биохимический анализ, — голос Тияки становился все спокойнее, словно привычная необходимость сформулировать цели и методы эксперимента и изложить его результаты отгородила ее от шокирующих воспоминаний. — Сначала, как и ожидалось, подопытные проявляли обычные признаки дистресса: выброс адреналина в кровь, беспокойство, подавление парасимпатической нервной системы… И отделы мозга, задействованные в этой ситуации, были теми же, что у просто испуганных людей. Хорошо, паникующих людей. А дальше все стало меняться, — Тияки слегка нахмурилась, пытаясь описать увиденное простыми словами. — Люди устроены так, что в случае внезапного стресса или испуга, пытаются избавиться от него. Если у них есть выученный способ справиться с неожиданностью, они прибегают к нему. И только если это не помогает, у них в мозгу активируются нейроны, ответственные за поиск нового решения. У контракторов не так. Если судить по активности их нервных клеток, они словно не осознают, что необходимое им действие — заплатить — для них недоступно. В течение следующих нескольких часов стрессовые реакции нарастают, пока не приводят к неспецифической активации нейронных контуров гипоталамуса и ретикулярной формации среднего мозга. Тияки резко замолчала, а потом опустила голову и продолжила едва слышно: — Их было трое: женщина сорока пяти лет, молодой мужчина твоего возраста примерно и подросток четырнадцати лет. Клиническая картина у них слегка отличалась, видимо, в зависимости от особенностей платы, но исход был один: коллапс всех систем организма и… смерть. Луи смотрел на нее не отрываясь. Тияки спрятала лицо в ладонях, но продолжала говорить: — Я не знаю, что со мной было. Я стояла за стеклянной стеной, смотрела на это, и не могла уйти. Я как будто раздвоилась: одна часть меня спокойно регистрировала происходящее, а другая… а другая — умирала вместе с ними. Но мне даже в голову не пришло, что я могу нажать на кнопку, остановить эксперимент, открыть дверь в стене, отделяющей меня от них. Боже мой, они слишком похожи на людей… Луи поежился, будто от холода. — И поэтому ты оттуда сбежала? — Нет, не поэтому. Он молча ждал продолжения. — Сейчас в ПАНДОРе только и разговоров, что о новом открытии моего шефа. На тамошнем ускорителе получили и охарактеризовали античастицы Врат — и это, пожалуй, один из важнейших прорывов в изучении физики Врат с самого начала исследований. И технология, по новизне и широте потенциального применения сравнимая с МЕ. Естественно, я не могла устоять, когда мне предложили присутствовать при испытании мини-ускорителя. Тияки сделала глубокий вдох. — При столкновении с античастицами, — заговорила она, — материя, каким бы то ни было образом измененная Вратами, начинает разрушаться. Неживая материя, по нашим наблюдениям, более устойчива. Живые ткани распадаются быстрее — мы предполагаем, это из-за того, что они в принципе более динамичны и требуют активного гомеостаза… — Ты отвлеклась, — резко прервал ее Луи. — Живые ткани… ты имеешь в виду, что он испытывал свою машинку на контракторах? — Да… — она замолчала, пытаясь собраться с мыслями. Ее губы вздрогнули. — При облучении античастицами живая материя эффективно разрушается, начиная с поверхности. Скорость зависит от интенсивности облучения. Одновременное использование электромагнитных волн рентгеновского диапазона повышает проницаемость ткани для анти-частиц... — Оставь технические детали своему Шредеру. Что происходит с облученным контрактором? — Распад тканей. Как я сказала. Начиная с самых поверхностных. Этот процесс занимает… какое-то время. Это… мучительно. Видимо. И жизненно важные органы оказываются повреждены… не сразу. Интересно, — тихо добавила она, — если остановить излучение, возможно ли вылечить их? Хотя, конечно, площадь поражения... — А если не останавливать? — Луи смотрел на нее с напряженным вниманием. — В конце концов они исчезают. Тают, как кусок сахара в кофе. Так выражается мой шеф, — она закрыла глаза, дыша преувеличенно ровно, и надолго замолчала. — Не думаю, что я когда-нибудь опять смогу пить кофе. Похоже, ее рассказ впечатлил Луи. Некоторое время он сидел неподвижно, уронив лицо в ладони. — Может, не так уж плохо, что ты украла эти материалы, -- произнёс он наконец. — Если это поможет остановить исследования… Тияки только покачала головой. — Ты не понимаешь. Вопрос не в материалах, а в знании. Информация — это джинн, которого так просто не загонишь в бутылку. По щекам ее опять потекли слезы. Луи протянул руку и аккуратным движением вытер ей щеки. — Я не знаю, как тебе не противно до меня дотрагиваться, — сказала Тияки. — Я сейчас, кажется, не смогла бы даже взглянуть на себя в зеркало. Вместо ответа Луи одной рукой прижал ее к себе. Тияки почувствовала, как ласковое прикосновение утешает, успокаивает ее страх. Другой рукой Луи выпростал подол ее рубашки, заправленный в брюки, и легонько провел пальцами по животу. — Не надо... Он остановился, недоуменно нахмурившись. — Тебе же нравилось. — Да... просто... не сейчас. Он откинулся спинку дивана — полученный протест его словно бы не задел. — Обними меня. Пожалуйста. Он послушался.