Вивисектор

В коридоре показались трое: двойник Тияки и сопровождающие ее Жан и какой-то японец. Когда они проходили мимо камеры Тияки, женщина споткнулась и схватилась за стену но, не удержавшись на высоких каблуках, съехала на пол. Жан мрачно посмотрел на нее. Его спутник нетерпеливо сказал, видимо, продолжая прерванный разговор: — Пора начинать, а мы все возимся. — Координация движений ни к черту, — ответил Жан. — Да ладно, не такая уж плохая. Это ж кукла! Если заложить в ее программу возможность самообучения, то она и обучится. А после имплантации личности дело пойдет и того веселей. На местности освоится. И вообще, где гарантии, что это не дефект исходника? Время не терпит — позавчера Черный Жнец прикончил Луи, и мы до сих пор не поняли, как это произошло. Внутреннее расследование показало, что Луи во время выполнения своего задания столкнулся с полицией — ну да, неприятно, но случается. Но какого черта его понесло туда, где, как он точно знал, будет засада Синиката? Это совершенно нерационально! — То есть, теперь нам придется продолжать операцию без участия нашего лучшего контрактора… — Лучший контрактор? Тоже мне! Я вообще не понимаю, чего с ним так носились? Свою силу он использовал хорошо если раз в три месяца. И неудивительно — при его-то плате. Выламывать себе пальцы, брр... это ж надо додуматься! Жан снисходительно усмехнулся — и от этой усмешки похолодел бы даже самый закаленный боец швейцарской гвардии. — Не мы выбираем себе плату. А ты идиот, коли думаешь, что сила контрактора измеряется разрушительностью его способности. — А чем еще-то? — запальчиво возразил его собеседник. Жан задумчиво посмотрел на женщину-куклу, которая неловко пыталась встать на ноги. Ни он, ни его собеседник не сделали попытки ей помочь. — Не-ет, приятель, — протянул Жан. — Настоящая сила контрактора — в свободе. От привязанностей, вины, страха — словом, от всех этих глупых эмоций, которые так ограничивают вас, людей. Вот только подобное превосходство... его непросто скрыть. Полноценная имитация человеческих эмоций — тяжелый труд, но того стоит. Оперативник, владеющий таким навыком становится поистине бесценным — и в этом Луи мог заткнуть за пояс любого из нас. — Можно подумать, тебе не обидно все время быть вторым. — Я говорю это потому, что это правда, — надменно сказал Жан. — Нелепое человеческое соперничество мне больше не знакомо — это одно из преимуществ бытия контрактором. — Смысл в такой жизни... Верхняя губа Жана вздернулась, обнажая зубы в улыбке, в которой было не больше человеческого, чем в оскале волка. В глазах загорелись красные искры, а по коже пробежал голубой всполох синхротронного излучения. Японец резво отпрыгнул в сторону и укрылся за спиной вставшей куклы, которая никак не отреагировала на его движение. Огоньки в глазах Жана потухли мгновенно, будто их не было никогда. — А не заботиться о смысле — еще одно важное достоинство разума контрактора. Давай, двигайся. Надо отвести куклу к яйцеголовым. Его спутник послушался и пошел вперед, поминутно оглядываясь. Они ушли. Тияки лежала на своей кровати, закрыв глаза — не было ни сил, ни желания шевелиться. В голове тяжело ворочались две мысли: «Луи был контрактором» и «Он погиб». Кто-то в её голове настойчиво твердил ей их на разные голоса, словно пытаясь достучаться до нее и разбудить: Жан, его неизвестный собеседник, профессор Шредер, Мина, Вектров... В конце концов они оставили ее в покое — только затем, чтобы на место образовавшейся тишины пришло кромешное отчаяние. Луи был контрактором. Он погиб. Оказывается, в глубине души — если после всего пережитого у нее еще осталась душа — она все-таки верила, что Луи объявится. Придет и объяснится со своими коллегами. Отдаст им материалы. Вытащит ее из этого ада. Плевать, что дальше. Пусть в нищете, пусть в бегах, пусть даже в тюрьме — лишь бы жить. Слез не было, но острое горе немного развеяло стоящий в голове туман. Тияки села. Послышался скрип замка, и в ее камеру вошли двое в белых халатах — ей показалось, она их где-то видела, но где — она вспомнить не могла. Один — низенький толстый европеец, едва ли выше ее ростом. Второй — высокий, явно несущий в своих жилах смесь азиатской и европейской крови, в руках которого был шприц. Преодолевая слабость в непослушных конечностях, Тияки встала с кровати и сделала шаг им навстречу. Они отшатнулись, будто ожидали, что она на них кинется. — Там транквилизатор, да? Ученые (или врачи?) нервно переглянулись и неверяще уставились на нее. Можно было подумать, на их глазах ожила стойка для пробирок — или лабораторная крыса решила завести теологический диспут. — Не надо давать мне транквилизатор. Пожалуйста. — Я позову охранника, — нервно сказал высокий. — Нет, — оборвал его толстый. Забрав шприц у него из руки, он мягко обратился к Тияки: — Почему? Она не отрывала взгляда от его лица — возмутительная грубость с ее стороны, и она это знала, но опустить глаза была не в силах. — Я знаю, что меня убьют. Я не хочу умирать… так… — ее внезапно охватила ужасная уверенность, что ее не поймут. Она не могла подобрать слов — да и кто сказал, что ее тюремщики хорошо знают японский? — Я зову охранника, — сказал высокий. На Тияки он не смотрел — только на своего коллегу. Вместо ответа тот открутил со шприца иглу и сунул его в карман халата. — Рене, какого черта? — Здесь я — старший. Я говорю, что применение медикаментов нецелесообразно, значит мы не будем их применять. — Да иди ты к черту! Делай, что хочешь, — высокий, по прежнему избегая смотреть на Тияки, попятился к двери и пнул ее, привлекая внимание охранника в коридоре. Толстяк не сводил с Тияки глаз. Они так и застыли, друг против друга, почти не дыша. — Не шуми, — в конце концов сказал он полушепотом и, как-то воровато оглянувшись, повернулся к двери и вышел.