Похищение

      Понедельник, 14:49       — Ма-а-ам! Слушай, мне срочно деньги нужны, можешь дать мне еще тысяч двести?       — В смысле срочно деньги нужны? — мама мигом появилась в дверях, будто и не курила двумя секундами ранее на кухне. — Я тебе, дорогой, каждую неделю от сердца отрываю кучу денег, ебальце не треснет?       — Я знаю, мне и хватало. Но именно сейчас нужно больше. Можешь на следующей неделе ничего не давать, но сегодня очень надо, — заранее зная ответ, я все же виновато уставился на маму, надеясь выбить из нее хоть каплю жалости своим взглядом.       — На дозу, что ли? — расхохоталась та. — Когда срок придет, тогда и получишь.       — Ма-а-ам…       — Как бабки нужны, так ма-а-ам, а как слушаться, так уже взрослый и независимый! — неожиданно резко проговорила та. — Выкладывай, зачем они тебе, тогда подумаю.       — Понимаешь… — сейчас нужно применить всю свою фантазию, — мы с друзьями хотим устроить вечеринку в честь моего дня рождения, и… И я не хотел бы прийти туда без гроша в кармане, — так, ну вроде правдоподобная легенда.       — У тебя день рождения сместился на две недели назад, или я чего-то не знаю? — хмыкнула мама. — Я тебе эти двести тысяч вместе с остальными деньгами подарю, если так надо.       — Не, мам, сейчас нужно. Если хочешь, можешь потом хоть целый месяц мне ничего не давать. Просто, эм, организация очень важна сейчас. Хотим квартиру снять…       — Ну вот еще! — сразу же осклабилась мама. — Никаких съемных квартир! Набухаетесь там, все заблюете и побьете, а мне потом уборку или ремонт оплачивать. А если какая-нибудь из твоих баб залетит еще? Не продолжай, и слушать не хочу ничего. Через год, как восемнадцать будет — пожалуйста, я тебе даже стриптизершу в торту закажу, если пожелаешь, а пока что дай моим нервам последний год отдохнуть.       Мама уже повернулась, собираясь, по-видимому, продолжить прерванный перекур, но я не мог этого допустить. Чтобы хоть чего-то добиться, я в отчаянии прикрикнул:       — Стой! Мам, ладно, я понял. Но нужно же купить чего-то на стол…       — Деньги тебе пятнадцатого дам, пойдешь и все купишь.       — Так а дай сейчас, какая разница-то?       — И в самом деле, какая разница? — мама, похоже, начала что-то подозревать. — Ты меня за дуру не держи, я вижу, что тебе деньги не для этого нужны, боюсь только подумать, для чего. Честно скажешь — я тебе отдам, а если врать будешь, то и эти заберу, — она кивнула на купюру в двести тысяч белорусских рублей, которую сама же положила на стол, пока я был в школе. — Ждать мне объяснения или я уже могу спокойно пойти и покурить?       — Ждать. Просто понимаешь… — я соображал так быстро, как никогда прежде, — на самом деле день рождения у моей подруги…       — Еще одной, — хохотнула мама, облокотившись на дверной косяк.       — Да, я не хотел тебе говорить… Ну, ты ее не любишь.       — Я ни одну из твоих страшных бабенок не люблю.       — Ну… эту совсем не любишь.       — Ха, и какую же?       — Ну, Вику.       На секунду показалось, что мама сейчас громко расхохочется, но вместо этого она лишь удивилась:       — Вика? А причем тут это страшилище? Мне казалось, ее похитили какие-то маньяки.       — Конечно, похитили. Точнее, нет, не похитили, Вика сама сбежала…       — А вот я говорила! — теперь на деле расхохоталась мама. — Всех вас за нос водила, настоящая стерва!       — Но она уже вернулась, вот.       — Когда это успела?       — Да вот в субботу буквально. Не суть важно… Сейчас у нее, в общем, стресс, и хотелось бы на день рождения ей нормальный подарок купить. Праздника не будет, — на ходу выдумывал я подробности, — потому что родители ее очень сильно злы, но я хочу хотя бы какую-нибудь хорошую вещь ей передать, чтобы под домашним арестом обо мне помнила и настроение у нее поднялось, короче.       И вновь мама явно собиралась рассмеяться, но сдержалась, после чего серьезно спросила:       — А что, ее опять под домашний арест засадили?       — Именно, — с готовностью закивал я. — Родители обозлились ужасно, и интернета ее лишили, и телефона, и всего, натуральный арест, как у преступника. И до конца года так.       На секунду мне показалось, что мама опечалилась такой новостью и сейчас посочувствует Вике, но она в очередной раз разрушила ожидания, цинично ухмыльнувшись:       — Ну и правильно. Нечего из тюрьмы сбегать. Пусть скажет спасибо, что не смертная казнь. — На сей раз она все-таки посмеялась собственной шутке. — Но за попытку надо похвалить.       После чего она удалилась вглубь квартиры, судя по звукам, достала свою сумку и порылась в ней. Вернувшись, картинным движением положила на стул несколько купюр:       — Держи! Передай обязательно, что от меня. Может, хотя бы лыбу давить будет, как в следующем году придет.       И, посмеиваясь своей великолепной шутке, мама вернулась на кухню, по пути бросив сумку на диван в гостиной.       Не веря своей удаче, я мигом, только рыжая шевелюра скрылась за дверью, бросился к стопке купюр и быстро их пересчитал. Пусть и мелкими бумажками, мама добавила к скромной сумме весьма приличную: вместе с уже лежавшими на столе двумястами тысячами получилась значительная часть выкупа для Гены размером в пятьсот пятьдесят килозайчиков.       — Ну что ж, половина точно есть, — самому себе удовлетворенно пробормотал я, попутно доставая из футляра добытые вчера в рекламных конторах деньги за расклеенные объявления. Триста тысяч за саму расклейку, еще столько же за двух приведенных знакомых ровесников, которые с удовольствием записались в одну из компаний на ту же должность и сразу же набили себе карманы кипами бумажек. Новая партия покоилась в сумке и у меня, какую-то часть я съездил расклеить вместе с друзьями вчера, на сегодня же осталась примерно половина. И хоть времени на такое занятие совершенно нет, придется как-то втиснуть несчастную расклейку в свой плотный распорядок дня. По крайней мере, Грушевка, которую на сей раз решили осчастливить своими предложениями рекламодатели, находится от моего дома не так далеко, всего в трех станциях метро, и то ладно.       Путем нехитрых подсчетов я пришел к выводу, что в сумме все имеющиеся у меня деньги составляют практически ровно полтора миллиона. Значит, за два несчастных дня нужно откуда-то найти еще столько же. Найти в буквальном смысле на дороге, наколдовать, украсть, одолжить, выиграть в лотерею — черт его знает, как иначе можно взять из ниоткуда столько денег обычному десятикласснику, но ведь как-то надо. Пусть Гена и не создает впечатление такого уж страшного мафиози, не хотелось бы, чтобы в погоне за деньгами он потрепал мне и кому-либо еще нервы, а то и до криминала дошел. В нашей стране не редки случаи, когда алкаши режут друг друга за деньги, на которые даже колбасы не купишь, так чего уж от расчетливого Гены ждать. Лучше отдать ему долг в среду, как просит, раз уж ввязался в такое дерьмо, а дальше с нормальными людьми нормально разбираться и отдавать им все по мере возможности. Вот только одолжить-то у кого, черт побери?       Буквально несколько минут я сидел на месте с внушительной пачкой денег в руках, мысленно перебирая знакомых и представляя их в качестве кредиторов, всех по разным причинам отвергая, и лишь звук приближающихся шагов мамы заставил меня выйти из оцепенения и мигом швырнуть деньги в футляр, тотчас его закрыв.       — Так а ты придумал, что Вике купить? Может, подсказать тебе чего?       — Да не, вот сижу, думаю. Наверное, по магазинам сейчас поеду сразу искать.       — А-а-а, ну смотри. Просто я уже хотела предложить подарить ей набор китайских ножей или отмычек. Ну, чтоб когда вновь надумает ноги делать, могла без проблем из квартиры выбраться, — вновь расхохотавшись собственной шутке, мама, не дожидаясь ответа, поспешила обратно на кухню. Я же, буквально с минуту еще посидев, и вправду начал собираться: надел свежевыстиранную одежду, поправил прическу, выключил монитор компьютера и вскоре уже направлялся в межквартирный тамбур.       — Ты надолго?       — Не знаю. Как с подарком повезет. К наступлению темноты точно вернусь.       — Бедный ребенок, люди уже веков десять назад придумали электричество, а он все по солнцу живет, — вздохнула мама, куря очередную сигарету.       17:05       Я брел по дворовой улочке, усыпанной серьгами берез, и постоянно осматривался. Было чувство, будто кто-то тщательно выслеживает меня, неотрывно смотрит за каждым моим действиям, надеясь через минуту неожиданно схватить и арестовать за все совершенное в течение прошлой недели. Но на деле вокруг не было ни души, разве что какой-то полуголый мужик курил на балконе одной из серых многоэтажек, меланхолично глядя вдаль.       Оказавшись в небольшом скверике меж домами, свободном от парковок и детских площадок, я отошел в сторону, к дереву, — присесть было некуда, — после чего извлек из кармана мобильный телефон и открыл список контактов.       Найдя Марию Балакиреву, я нажал кнопку вызова и поднес смартфон к уху, предвкушая почему-то неприятный разговор.       Три, четыре гудка. Наконец подняли.       — Але?       — Привет, Маш. Это я, Натан. Слушай, а у тебя родители дома есть?       — Натан? — немного опешила та. — Да, есть, черт бы их побрал. А что случилось? Ты по поводу Вики?       — И да, и нет. Это, вообще, не телефонный разговор. Можешь выйти во двор? Я у подъезда буду ждать.       — Выйти? Пфф, да без проблем. Только ждать у подъезда точно не стоит, а то мой папашка тебе голову быстро промоет, — будто в подтверждение ее слов, откуда-то издали донесся громкий мужской крик. — Что? Да пошел ты к черту, я с тобой вообще разговаривать не собираюсь!       Я изумленно молчал. Кажется, Маша еще никогда не позволяла себе так разговаривать с родителями.       — Ну вот, похоже, меня теперь ждет домашний арест. Но это ничего, пошел нахуй этот старый пердун, я сейчас выйду. Жди меня в арке, — сразу за этими словами связь оборвалась, а я, совершенно не ожидавший такого поворота событий, еще несколько секунд вслушивался в глухую тишину, хоть Маша и не могла продолжить разговор, положив трубку. И лишь когда я сам положил телефон в карман, то вспомнил, что не попросил Машу об одной очень важной вещи.       — Ну твою мать, — не хватало сейчас еще лишиться весьма редкой возможности.       Спустя несколько минут, когда я уже ждал подругу в сильно разрисованной арке, где воняло, как ни странно, не человеческими выделениями, а лишь какой-то особо противной краской, в стороне наконец послышался писк кодовой двери, а чуть позже и сама Маша наконец появилась в поле моего зрения, рукой показав направление, в котором я незамедлительно начал идти, подстраиваясь под ее непривычно быстрый темп.       — Опять истерику устроил, что я ему не рассказываю биографию того, кто мне позвонил. Знал бы ты, как он задрал в последнее время! Считает себя самым главным в семье, а то, что на деле ни черта не делает, кроме того, что пиздит, так того и не замечает. Когда ко мне следователи в последнее время носились, он ни слова в защиту не сказал, только и делал, что ментам в ноги кланялся, или вообще тупо убегал от них. Ссыкло противное. Пообещал меня на все лето под арест засадить, ага, как же. Свою жирную задницу пусть арестует. Только попробует меня в чем-нибудь ограничить, сбегу, как и Вика, и пусть ищет по всей стране, только я через неделю не вернусь уж точно, хер ему. Бесит этот урод! — внезапно вскричала Маша так громко, что присевшие неподалеку голуби от страха взмыли вверх. — Я ему устрою еще! Вот обещаю, слабительного этой твари подсыплю в еду, и пусть до мозгов просрется, если они у него вообще есть. Или у Вики мастер-класс возьму!       Я достаточно долго молчал, дав Маше выговориться на полную. Уж кому, как не мне, знать, что за человек ее отец, после того, как наша переписка дошла аж до следователей. Сам бы зарыл его глубоко и надолго, да только не могу по множеству причин, а вот известия о новых его выбрыках получаю от Маши регулярно, лишь сейчас за хлопотами совсем нет до этого дела. Впрочем, раз не успевший начаться разговор сам пришел к Вике, самый момент развить эту тему.       — Подонок, конечно, он. И меня достать за эту неделю успел, гад. Но я его заткнул, кажись. А с Викой там как дела, кстати? Она в сеть вообще не заходит почему-то, телефон выключен. Я все перемены долбался, никак с ней связаться не смог. Может, ты знаешь, что с ней происходит?       Маша смерила меня удивленным взглядом, будто не понимая, каким образом ее папаша мог дотянуться и до меня. Но, кажется, догадалась, что это сейчас не слишком важно.       — С Викой как? Знаю, конечно. Пришла сегодня в школу вся побитая…       — Побитая?!       — Более чем. Синяки, шрамы, даже смотреть больно…       — Что?!       — Это ей родители за побег устроили. Мне вообще, честно говоря, противно таких уродов родителями называть, можно, я буду говорить на них «эти уебки»?       Я промолчал, замерев в полнейшем оцепенении. Маша также замолкла и остановилась, с испугом на лице ожидая хоть какой-либо моей реакции.       — Устроили за побег… — пробормотал я наконец, не зная, что еще сказать. В голове носилось столько эмоций, что было трудно не заорать на всю улицу, обложив матами в первую очередь себя, но приходилось из последних сил сдерживаться. Попутно внутри меня будто поднималась огромная волна, которая в реальности смела бы с лица земли не один крупный город. В какой-то момент пришло понимание, что это волна жуткого страха перед безвыходной ситуацией, в которой теперь оказалась Вика.       — Да, именно. Этих уебков четвертовать мало, я бы своими руками… И что самое противное — им срать на все, они даже ни на секунду не задумались, из-за чего Вика сбежала!       — И почему их никто не посадил? — невероятным усилием сдержав очередной наплыв эмоций, с досадой спросил я. Досадой абсолютно бессмысленной, было понятно, что так просто от уродов Вика не вырвется, но срочно нужно было найти кого-нибудь еще, кроме меня виновного в том, что происходит.       — Не знаю, будь я ментом, давно бы расстреляла их к чертовой матери. Одно радует, их чуть не спалили, может, хоть немного меньше руки свои блядские распускать станут.       — Как это — чуть не спалили? Их кто-то сдал? И менты… ничего?!       — Они чего. Но только на бумажках, на учет этих уебков поставили. Проблема в том, что после ухода инспекторов Вике еще сильнее досталось. За побег они ее арестом и лишением интернета уже наказали.       Вновь воцарилось напряженное молчание. Я обдумывал все, стараясь не поддаваться желанию упасть на тротуар и побиться головой об асфальт. А вот, наверное, и следует поддаться, может, хоть после такого я буду думать, прежде чем совершать столь серьезные поступки.       — А ты вообще в курсе, что с Викой происходило все это время? — будто для разрядки обстановки поинтересовалась Маша, взглянув на меня. Я попытался придать лицу спокойно-грустное выражение вместо той дикой ненависти к себе, которая там сейчас отражалась. Получилось, похоже, не очень успешно.       — Нет, если честно. Не уверен, что это так важно теперь уже. А она рассказала?       — Вкратце. В общем, тогда, в пятницу, она решилась сбежать. Ну, чтоб ты понял, эти уебки ее доконали бы за семерку по контрольной, которую она на днях получила. Просто взяла и ушла, выбралась из дома, на трассе словила попутку, сдуру сказала водителю «Бобруйск», на ровном месте его выдумала. А водитель ее в деревне неподалеку высадил, и она в итоге целую неделю в лесу рядом с городом провела, на земле спала.       — Неделю в лесу?! — возможно, сейчас Маше станет известно, что происходило с Викой на самом деле, но пока я еще не принял решение рассказать ей об этом, лучше подыграть и удивиться. Хотя так и хочется уже просто наплевать на все притворство.       — Да, абсолютно одна! Неделю там жила, подумала, что хватит, вызвала на себя ментов, и уже к вечеру в участок приехали ее уебки, чтобы домой забрать. Попутно семью успели на учет поставить и проверки назначили, и ее за это наказали по полной программе, не считая еще домашнего ареста до конца лета и запрета на интернет. Первая проверка пришла в самый разгар веселья, и сразу после нее Вика еще сильнее получила, бедняга. Кажется, если в ближайший год еще раз застукают ее избитой, то в детдом отправят. И мне кажется, что ну его нахер, таких тварей, лучше уж и вправду жить одной. Мой дегенерат хоть дрессировке поддается, а этих я бы тупо спровоцировала, — невесело усмехнулась Маша.       За все семнадцать неполных лет, что помню, мои ноги еще ни разу не подкашивались от ужаса, но сейчас это все-таки произошло. Поблизости оказалась скамейка под очередным безликим подъездом очередной безликой многоэтажки, куда я не замедлил рухнуть, постепенно осознавая, что натворил. В глазах все помутилось. Казалось, будто падаю в обморок, в голове не могла четко сформироваться ни одна мысль, хотя минуту назад мой разум был абсолютно трезв.       — Блять, Маш… Я такой дегенерат… — бормотал я, видимо, до конца еще не осознавая масштаб проблемы. — Черт побери…       Маша заметно испугалась, присела рядом со мной и принялась успокаивать, явно совершенно не понимая, что случилось.       — Натан, я понимаю, что это сложно слышать, но семья у Вики такая, ты тут причем? Вика же по своей воле сбежала не от хорошей жизни, если ее будут сильно донимать, она просто пожалуется куда надо и все, ее от родителей заберут… Чего ты так…       — По своей воле? По своей?! — рявкнул в ответ я, в эту секунду меня резко обуяла злость на весь белый свет. Оглянувшись, я заметил, как близко к скамейке находятся чьи-то балконы, из дома доносились приглушенные разговоры. — Пойдем отсюда.       Я потащил ничего не понимающую Машу обратно в сквер, где, выбрав как можно более удаленную от всех домов точку, резко остановился.       — Послушай, Маш. Я должен тебе честно сказать.       Та стояла напротив как вкопанная, будто боясь пошевелиться.       — Это я. Я похитил Вику из ее подъезда и отправил ее в Бобруйск.       Даже будучи еще не до конца адекватным, я смог рассмотреть, как в глазах Маши прокатился сильный ужас, а следом — недоверие. Она как будто хотела возразить что-то, но не стала, лишь молча продолжила смотреть на меня.       — Вика жила у меня пятницу и субботу. Потом мы отправились в лес, где она провела еще несколько суток. Я с помощью знакомого договорился с человеком на машине, чтобы он забрал Вику в Бобруйск, и в понедельник он это сделал. Вика провела почти целую неделю у моего бобруйского друга в квартире, и лишь когда в субботу мы решили сдать ее ментам, она сама сбежала в лес, выбралась на дорогу и вызвала наряд.       Про то, что именно я наводил следствие на Машу, я решил умолчать, так как и изложенной информации ей было явно достаточно: девушка продолжила тупо стоять на месте, ничего не говоря и никак не двигаясь, только через минуту или две наконец ожив и вяло пробормотав:       — Ты…       — Я. Прости, Маша. Я знаю, что следователи тебя прижали. Я читал статью на Онлайнере.       Я продолжил смотреть ей в глаза, не отрывался от меня и ответный взгляд. На какое-то безумное мгновение показалось, будто Маша сейчас радостно вскрикнет и расцелует меня, поздравив с тем, что все позади, но и это мое предположение, самое слабое за сегодня, быстро разрушилось.       — Так вот, значит, как оно все, — тихо проговорила она, похоже, не зная, как отреагировать на такую информацию — злым воплем, удивлением, смехом. А в моей голове эхом отдавалось слово «детдом».       — Маш, бессмысленно оправдываться… Я хотел как лучше, поверь. Мне очень нужно с ней поговорить.       — Не получилось как лучше, — сразу буркнула та. — Уверен, что она захочет с тобой встретиться теперь?       Я хотел сперва поспорить, сказать, что Вика вовсе была не против, а и сама с удовольствием похитилась, потому дуться ей нечего, но практически сразу передумал. Толк врать? Я очень сильно Вику подставил, и справедливо, если ее лучшая подруга разозлится на это. Еще хорошо, что она вряд ли узнает, почему же следствие сделало именно на нее такой упор.       — Захочет.       Мы продолжали стоять молча. Откуда-то сверху послышался громкий хмык: возможно, еще один любитель постоять на балконах следит за нашей беседой. Впрочем, услышать ее он все равно не сможет. Плевать.       — Ну что? — начал я терять терпение. — Пошлешь меня? Ударишь? Я заслужил это. У тебя лично причина есть со мной счеты свести.       — Нет, — все так же тихо отозвалась Маша. — Я бы на тебе живого места не оставила, если бы знала, что ты похитил Вику из зла. Но ты ее любишь, и… всем любовь сносит крышу. И все когда-нибудь влюбляются в идиотов.       Я промолчал, не зная, что ответить.       — А что касается встречи… Я с Викой поговорю и тебе сообщу. Прости, просто для меня это слишком неожиданно, — сдержав всхлип, Маша резко развернулась и пошла домой, ускоряя шаг, я же продолжал, как дурак, стоять на одном месте в той же позе, по инерции раздумывая, что бы еще сказать. Долг… После такого Маша точно мне денег не даст. И правильно сделает.       — Самый отвратительный день в моей жизни, — буркнул я себе под нос то ли для ободрения, то ли для того, чтобы закрепить факт. Тут же словил подозрительный взгляд проходившей мимо грузной тетки, взявшейся как будто из воздуха — вокруг по-прежнему никого не было. И это только угнетало.       Постояв на краю тротуара еще несколько секунд, я вновь куда-то побрел. А куда бы?.. Эмоции эмоциями, а деньги просто позарез нужны. К кому идти теперь?       18:41       Вокруг шумели молодой листвой деревья, красиво подсвечиваемые ранним закатным солнцем. Удивительно, конечно, что совсем неподалеку от центра Минска есть такие тихие и зеленые уголки, только мне сейчас не до любования природой.       Мысли в моей голове носились, как сумасшедшие, путались, сбивались, но общий смысл до меня доходил вполне ясно: план провалился полностью. Ситуация в семье Вики настолько ужасна, что она уже одной ногой в детдоме. И это теперь не обрисованные Шамейко мрачные перспективы, это абсолютная реальность. С которой я совершенно ничего не могу поделать при всем желании. Может, раз так, мне и в самом деле лучше спрыгнуть с крыши какой-нибудь высотки? Хотя бы не буду до скончания своих дней испытывать жуткий стыд перед всеми, кого в такую дрянь втянул… и долг не придется отдавать…       — Привет, пап.       — О, какие люди! — засмеялся высокий седой мужчина, вставая из-за стола. — Давно таких пациентов не было! Заходи, чего стесняешься. Как дела?       — Эх, плохо все. Понимаешь, тут такое дело… — я осекся, прерванный внезапным звонком мобильного телефона. Достав его из кармана, машинально бросил взгляд на экран — неизвестный номер. Опять плохие новости? Ну класс. — Ой, извини… Але?       — Данович Натан Александрович?       — Евгений Иванович?       — Да, это я, следователь. Ну что, дорогой, сознаваться будем, нет?       Сердце ушло в пятки. Я прямо почувствовал, как бледнею, и мой отец, судя по выражению лица, заметил это тоже.       — Что случилось? Воды?       Я помотал головой. Работай же, мозг… Маша все растрезвонила? А ведь она могла, черт побери, ведь болтушка же полнейшая… Не стоило ей ничего говорить, так и знал…       — В чем сознаваться-то?       — В похищении Пилипенко Виктории Анатольевны, в чем же еще.       — А должен?       — Если виноват — конечно, должен.       — А если не виноват?       — А если не виноват — то сейчас ты честно ответишь на мои вопросы, — вздохнул Шевич, судя по звукам, доставая что-то из шуфлядки. — Итак, дорогой Натан Александрович. Как вам, думаю, известно, Виктория Анатольевна утверждает, что сама сбежала из дома и неделю провела в лесу неподалеку от города Бобруйск, после чего сама же вызвала на себя наряд милиции, тем самым сдавшись и свой побег завершив. Однако у следствия есть большие сомнения по поводу правдивости ее слов, потому необходимо еще кое-что проверить.       — Да? А следствию известно, что Вику на следующий вечер родители избили до полусмерти, это вам ничего не говорит? — вырвалось у меня так быстро, что я даже не успел осознать, зачем вообще это говорю.       — Следствию известно и побольше твоего, Натан… Александрович, — сварливо откликнулся Шевич, сделав презрительный упор на последние два слова. — А хамить будешь, я тебя за оскорбления и нецензурную брань знаешь на сколько оштрафую? Еще и сутки получишь, умник.       Я молча сопел в трубку. Сегодня почему-то все ведут себя абсолютно непредсказуемо, но получить штраф сейчас уж точно не хочется, лучше заткнуть гордость куда подальше. И молчать.       — Теперь к делу, — сердито продолжал следователь. — В момент исчезновения Вики в четыре часа дня двадцать четвертого апреля ты был где?       Я задумался. Необходимо вспомнить, что я говорил ранее. Кажется, якобы катался на троллейбусах.       — Точно вам не скажу. Я ездил по городу и фотографировал.       — Что значит «точно не скажу»?! — рявкнул Евгений Иванович. Ничего себе, как он не в духе.       — Ну то и значит. Я не помню точно, у меня всю последнюю неделю стресс, такие мелочи быстро забываются. Я катался на транспорте по разным районам, и Шам… Андрей Павлович у меня уже об этом спрашивал, вроде ведь должно где-то в записях сохраниться, нет?       — Ах, у тебя стресс! — явно издевался Шевич. — Это не алиби! Кто подтвердить может?       — Эм, ну… я один ездил, а мамы вообще пару дней тогда дома не было, я не знаю даже…       — Ага, это уже интересно, — ухмыльнулся следователь в трубку. Да что с тобой сегодня такое, черт побери?!       — А фотографии как доказательство вам подойдут?       — Какие еще фотографии?       — Которые я тогда сделал. По дате в EXIF сможете проверить.       Узнать бы теперь, как этот EXIF изменить.       — Очень, очень сомневаюсь, — с заметным удовольствием проговорил тот, впрочем, призадумавшись. — Откуда, например, у меня гарантия, что ты их не подделал? В общем, подтвердить твои слова не может никто, так?       — Ну… да, выходит…       — Отлично! — я весьма четко услышал из трубки, как Шевич зачеркнул что-то в своих записях. — Идем дальше. Звонки с твоей сим-карты. Мы зарегистрировали несколько звонков к человеку, живущему в Бобруйске. Сделанных в течение той недели, когда Вику искали чуть ли не все сотрудники милиции, кстати говоря. Как объясним?       А вот это невозможно, они не могли этого узнать. Все звонки Ване сделаны с запасной симки. Или блеф, или я одной ногой в тюрьме. Во втором случае мне уже ничего не поможет, а значит, положусь на первый.       — Как объяснить несуществующие звонки? У меня нет знакомых в Бобруйске, — отрезал я, надеясь, что дрожь в голосе не слышна. В этот момент отец, судя по выражению лица, явно прислушивался к разговору и находился под впечатлением.       — Да что ты говоришь? Сказки маме расскажешь, а я тебе могу несколько лет за ложь накрутить, — прикрикнул Шевич так громко, что я невольно вжался в мягкую кожаную обивку дивана, пытаясь в нее провалиться. — В твоем аккаунте в социальной сети пятнадцать друзей из Бобруйска!       — У меня в социальной сети семьсот человек в друзьях, но это же не значит, что я с ними всеми общаюсь дни и ночи напролет! — постаравшись не орать, проговорил я в трубку. — Я просто добавляю туда всех, кто добавляет меня…       — Да что ты! Администрация сайта выдала нам историю твоих переписок, и там есть как минимум одна с человеком из Бобруйска, начавшаяся еще в октябре две тысячи двенадцатого года! И твое счастье, что там ничего на тему похищения нет! — продолжал вопить Евгений Иванович, будто стремясь меня своим криком морально сломать. Но я, кажется, начал понимать, для чего весь этот цирк. Слава всему, во что я не верю, что хватило мозгов очищать переписку с Витей, иначе уехали бы мы оба далеко и надолго, Ваню и Гену с собой прихватив. Хотя Гену не особо жалко.       — Извините, я забыл о ней, — постаравшись свести на нет создавшийся накал, негромко и вежливо сказал я. — Да, это мой друг Ваня, он подписан там иначе. У нас с ним общие интересы, потому и общаемся иногда, но разве это противозаконно?       — И ему ты на прошлой неделе звонил просто так, поболтать, да? — прекратил орать и Шевич, хотя злость из его голоса никуда не делась.       — Я никому не звонил на прошлой неделе в Бобруйск. Я честно не знаю, почему вы вдруг решили, что звонил, — не зная, что еще сказать, забормотал я, надеясь, что это сработает.       — Хм. Хм. Ну ладно, — внезапно успокоился следователь, окончательно разорвав мне последний шаблон относительно того, как могут вести себя люди. — Тогда, раз ты считаешь, что Вика сбежала сама, каким образом объяснишь многократно высказанные подозрения насчет содействия Маши вплоть до того, что она ее похитила?       — Я говорил… — я запнулся, вспомнив недавнюю встречу с Машей. Слишком свежо было воспоминание о всем том спектре эмоций, который отразился на ее лице. — Я… эээ… Я говорил, правда, что Маша могла Вику подговорить, но я ведь не утверждал этого. Я действительно считал, что Маша могла быть как-то замешана и…       — Чтобы отвести подозрения от себя? — как-то лениво осведомился Шевич, будто не собираясь даже слушать ответ. Такое чувство, что у него мощный приход, от которого и эта истеричность — как еще объяснить такие скачки в интонации?       — Вовсе нет. Я лишь старался вспомнить как можно больше об окружении Вики, и о Маше в первую очередь, ведь это могло помочь следствию… Не стал бы ведь я уверять следствие в своей вине, — жалостливым тоном пробормотал я, не зная, что услышу теперь.       — Ладно, парень, — внезапно ответил следователь, — верю. Не виновен. Извини, но мне нужно было на тебя надавить. На Марию Балакиреву мы точно так же подействовали, тоже не врала, как оказалось. Шамейко я скажу, больше он к тебе тоже не притронется.       Я молчал в полном ступоре.       — Что ж, надеюсь, нам больше не придется встречаться и беседовать, особенно на такие сложные темы, — продолжал Шевич, нисколько не смущаясь. — И что касается избиений Вики, поверь, Натан, мы этим займемся. Проследим, обещаю. Извини еще раз. До свидания.       — До свидания, — я отложил телефон в сторону, уставившись в стену напротив.       — Может, все-таки воды? Что это было? — спросил перепуганный отец. Похоже, видок у меня не из лучших.       — Да, воды… А, это следователь. Давил на меня насчет Вики, — нашел наконец нужные слова я.       — Вики? А что там с ней, кстати? Тебя подозревают? — отец, неуклюже выбравшись из-за стола, направился к умывальнику, с опаской поглядывая на меня в ожидании положительного ответа.       — Нет, Вика нашлась уже… Вообще, мне много нужно тебе сказать, но дай выпью сначала.       20:53       И успела же лампочка в тамбуре перегореть за те несчастные несколько часов, что я мотался по городу. Налетев с непривычки на полку с обувью, я с горем пополам все-таки снял и поставил туда свои кроссовки, еще с минуту пошарив вокруг замочной скважины своими ключами.       — Фух, темно как. Мам, в тамбуре надо лампочку поменять.       — О! И правда, темнота наступила. Пришел, как обещал, хвалю! А где же… подарок? — с издевкой поинтересовалась мама, кое-как совладав с заплетающимся языком. На столе в кухне я заметил бутылку красного вина.       — Эээ, подарок? А, на продаже не было. Через пару дней вернусь туда и куплю из новой партии, — при этих словах я явно представлял, как отдаю Гене огромные деньги, и становилось не по себе от мысли, что они никогда не вернутся в мой карман.       — А что выбрал-то?       — Секрет, мам. Скоро увидишь, — сняв верхнюю одежду, я поторопился в свою комнату, подальше от опасной темы. Как и ожидалось, мама предпочла новый бокал вина продолжению расспросов.       Оказавшись в комнате, я снял футляр и пересчитал деньги в нем. Вот теперь точно — три миллиона. Отец выдал требуемую сумму без лишних вопросов, лишь договорившись со мной, что это на день рождения и что мама об этом узнает, а потому не будет долбать ему мозги через две недели, когда праздник настанет, а подарка не обнаружится. Я пообещал сдержать слово — теперь у меня было как раз примерно две недели на то, чтобы придумать причину, по которой деньги чудесным образом исчезнут.       Три ляма — сколько всего можно на эти деньги накупить! Конечно, если бы смог, отдал бы эти деньги Вике и не ждал даже ее дня рождения, который на деле в _. Только родителей ей ни за какие деньги не поменяешь, а очень жаль. Ведь по сути, а что я сделал не так с похищением? Любые нормальные родители начали бы волноваться за свою дочь, относиться к ней внимательней, прислушиваться. А здесь мало того, что они не успокоились, а только сильнее разошлись, так еще и этот всплеск гнева был замечен инспекторами, поэтому, того и гляди, Вику вовсе изымут из семьи. Я, конечно, за. А что думает сама Вика?       Прислушиваться… «А ты к ней прислушивался, дурак»? Я посмотрел на приоткрытое окно, из которого дул прохладный ветерок. Прямо здесь, возле него несколько дней назад стояла Вика в моем сне, и туда же потом… впрочем, нет. Опять вспомнилась эта сцена, которую я вспоминать совсем не хочу. В реальности моя девушка на такое ни за что не пойдет, она не настолько глупа. Это у меня нервы несколько месяцев назад шалили так, что до сих пор шрамы на руках остались, Вика подобной ерундой не занимается. Хотя ситуация располагает как никогда.       Я лежал на кровати еще несколько минут, мысли вновь размылись, не могли сформироваться. Опять начала накатывать сильными волнами ненависть к себе. Из окна подул еще более холодный ветер. «Прыгай туда!» Меньше проблем будет для всех, и правда что. Неспроста я не могу оторвать взгляд от этого несчастного окна уже столько времени, оно будто манит, предлагая лучший исход…       Хлоп!       Створка закрылась с громким стуком. Больше не дуло. Потеряв счет времени, я стоял рядом, держась за ручку, и смотрел вниз, на темные дворы, слабо освещаемые тусклыми фонарями.