Мафия.

Белохвост, отказавшись от помощи всех, кроме тихой Пеплогривки ушел вместе с ней в дом ныне мертвой Яролики. На площади повисает тишина, прерываемая лишь шуршанием газеты, страниц книги, тихими шагами по деревянной брусчатке, заменяющей тут асфальт. Остролистая, держа за руку своего брата - Воробья за руку, находилась в прострации, видимо, о чем-то рассуждая, и лишь все крепче сжимающие руку побелевшие от напряжения пальцы указывали на волнение вместо чувств на мертвенно-бледном лице. Выводы были неутешительными, и это не могло радовать черного доктора - она не хотела, чтобы все запутывалось еще сильнее. Не хотела, но именно сейчас это происходит. Люди подозревают друг друга, забыв о прошлых отношениях, теряют близких людей и тихо рыдают по ночам в подушку от бессилия. Никто ничего не говорил. Жители нервно ходили взад-вперед, просто стояли, задумчиво глядя вникуда, читали что-то, пытаясь сосредоточиться на этом, и закусывая губу от напряжения ждали Белохвоста - а может, он наконец напал на след мафии? Кто-то опасался результата, а кто-то с нетерпением ждал его, надеясь начать распутывать этот запутанный клубок игры, в котором каждому дали роль, не спросив мнения. Белохвост наконец приходит. В его руке - фарфоровая чашка с отбитым краешком, красивая, нежно-лилового оттенка на фоне кристально-чистой белизны краски. Кажется, на ней нарисован незамысловатый рисунок цветов, но сейчас на него не обращают внимания. На донышке чашки плещется чай, по стенкам размазана заварка. Беловолосый мужчина хмур, но в его глазах - огонек надежды. - Ивушка - мафия! - торжествующе говорит он. - С чего это? - хмыкает Дым, скрестив руки на груди. - ты серьезно думаешь, что стоит полагаться на тебя и... Кхм... Кружку? - Мне кажется это вполне вероятным... - тихо пробормотал Воробей, косясь на Ивушку. Площадь бушевала. Жители разделились на два лагеря - за Ивушку и против нее. К конце концов, устав наконец спорить люди разошлись по домам, так и не прийдя к решению. На улочках некоторое время можно было увидеть редких людей, но потом и они исчезли - все сидели дома, опасаясь мафии. *** Маньяк, запершись в своей комнате, сидел на подоконнике, глядя в окно. Он непроизвольно кусал губы, пытаясь прийти в себя, перестать так волноваться, но страх волнами раз за разом накатывал на него, закрывая с головой, не давая восстановить дыхание, туманно навевал панику. В окне видны унылые улицы города, пустые и заброшенные дома. Сам облик этого небольшого поселения навевал грустные и пессимистичные мысли, не давал соображать в доброжелательном ключе, давил на жителей, которые и так едва не срываются. Он до сих пор не может поверить, что она это сделала. Он помнил мрачную догадку, и тихую горечь о смерти. Помнил прохладную рукоятку мачете, которая буквально ложилась ему в руку, чувствовал шестым чувством, что это так. Он помнил капли крови на одежде ныне мертвой, ее девственно-чистую рубашку, которую теперь не отстирать - в ее середине красовалась широкая дырка, кровь из которой толчками выплескивалась на деревянный пол, которую до сих пор заставляло двигаться сердце, еще не понимающее, что его обладательница умирает. Он помнил липкие от крови пальцы, вытираемые о несчастную штору, словно он только что не убил еще одного человека... Пусть тут и скорее всего заслуженно. Это не делает ее убийство оправданным. Он жмется ближе к окну, словно пытаясь продавить прочное стекло. Он... Она. Маньяк покрепче обхватил коленки руками, его состояние близко к панике. В мыслях бьется всего одно предложение, единственная фраза, заставляющая метаться, пытаться найти выход из ситуации. Губы медленно шевелятся, беззвучно повторяя. "Что же я натворила." *** Коршун греет руки, сжимая чашку горячего чая. Даже теплая весна не помогает избавиться от этого пугающего озноба, который теперь не покидает мужчину, не давая ему согреться. Мафия стремительно сокращает количество людей, что не может не пугать. Они все друг друга отлично знают, все давно знакомы. Не все тут - друзья, но это не значит, что можно взять и начать убивать всех подряд, защищая только близких. Было страшно. И не стоило пытаться обмануть себя, что в подобной ситуации Коршун не боялся за собственную жизнь. Конечно, за эти несколько дней его ощущение переместились на пессимистичный лад, но это не значило, что он не боялся. Но в последнее время ему казалось, что он лишается чувств. Что ему становится все равно на собственную жизнь, и на жизнь... Ежевики, своего брата. После стольких смертей трудно оставаться самим собой. Но ему кажется, что он теряет собственную личность. Он думает, что нельзя сдаваться, надо просто потерпеть - эта сумасшедшая игра рано или поздно для него кончится... Или победой мирных жителей, или его смертью. Его мысли снова уходят в пессимистичное русло, перестают генерировать новые идеи, сползая на одну фразу "все тлен". Коршун не психолог, пусть иногда и жаль, что это не так - ему хочется разобраться с самим собой, но сейчас заниматься самообразованием бессмысленно - ничего не запомнишь. Он и так понимал, что даже не поймет, о чем читает, погрузившись в свои мысли, и будет просто автоматически переворачивать страницы, давно не следя за текстом повествования, упустив мысль самой книги. Его пальцы не дрожат, и это пугает - кажется, он боится. Почему же в голове такое ледяное спокойствие? Почему он хочет разобраться с этим, несмотря на свою жизнь? Или наоборот? Слишком ценя ее... Коршун запутался. В голове каша, а в мыслях - туман. *** В мыслях - вечная мерзлота. Ничего не меняется, не двигается с места, не появляется и не исчезает. Все застыло, оставив нерушимым единственный светлый образ тут. Ее светлые волосы до сих пор ему снятся, а нежного оттенка глаза манят, предлагают последовать за ней. Просит уйти досрочно из этой смертельной ловушки, перестать мучаться, присоединиться к ней. Вновь повидаться с ней, погладить по головке, зарыться в ее волосы, пахнущие мелиссой, словно она занималась собиранием трав. Все столь сильно напоминает ее, что кажется, что вот-вот, и она прийдет вновь к нему, обнимет свою вторую половинку. Он так и не может смириться с ее смертью. Спящий Дым перевернулся на другой бок, болезненно вздрогнув и судорожно вздохнув. А кто-то думает, что у него нет чувств... Тростинка до сих пор видится ему. Во снах. В кошмарах. *** Она испуганно обнимает подушку, пытаясь успокоиться. Ей хочется, чтобы кошмары прекратили появляться. Она хочет, чтобы все это закончилось. Время растягивается, как тягучая ириска. Минуты идут медленно, словно пытаются дойти до своего места назначения позже, чем часовая. Она не может заснуть, обуреваемая множеством чувств, которые буквально распирают ее, делают ее сны еще страшнее, добавляет кровавых подробностей. Хочется убраться отсюда, уйти от страшных кошмаров, которые показывают ей смерть того, кто умрет следующим... Она не знает, кто следующий умрет. Она боится.