Последняя война

Легкий шаловливый ветерок резвился среди маленькой рощи, заигрывая с ветвями стройной березки. Он метался, не зная, куда мчаться и чей еще нарушить покой. Но, видимо, местные несговорчивые и несгибаемые вязы наскучили ему, и он стремглав бросился к деревенской церквушке. У порога уже толпились прихожане, опоздавшие на утреннюю службу. Но неподалеку от них стоял молодой, высокий блондин, чья яркая внешность создавала резкий контраст с окружающей серой массой. Широкие, прямые плечи, крепкий тонкий стан, длинные руки, таившие недюжинную силу и стройные ноги. Лицо было под стать фигуре: бледно-молочная кожа, тонко очерченные скулы, губы, растянутые в загадочную, двусмысленную улыбку и сиреневые глаза, слегка прикрытые белесым опахалом ресниц. Ветерок, решив подзадорить блондина, начал купаться в его густых серебристых волосах. Но юноша лишь прищурился и небрежно убрал прядь со лба. Тяжелые думы и тревожные воспоминания читались в лиловом тумане глаз. Он задумчиво смотрел на позолоченный купол, гордо купающийся в лучах летнего Солнца. Блондин невидящим взглядом окинул толпу. Люди, проходившие мимо, старались не смотреть на него. Но не страх и презрение двигало ими. Им было неведомо, что за человек был перед ними, но они чувствовали, что он – воплощение и цель их жизни. Истоки души подсказывали, что он – прошлое, настоящее и будущее, он – вся сила и мощь, что они так трепетно взращивали и хранили. Иван Брагинский чувствовал это и понимал. Все его существо было переполнено их любовью и ненавистью… Но за всю свою историю, чего он принес больше – страдание или свет? Он снова перевел взгляд на старый храм, ведь ответ на этот вопрос знал только тот, кто задумчиво и величественно взирал с расписных византийских сводов. Он уже было хотел войти в церковь, чтобы раствориться в молитве, читаемой батюшкой, вдохнуть аромат кадил и успокоить израненную душу, как почувствовал на себе чей-то взгляд. Иван не стал оборачиваться и «краем глаза» отыскал виновника. Это была худенькая одиннадцатилетняя девчушка, держащаяся за руку матери. Светлые волосы, сплетенные в тонкую косичку, вязаный платок, клетчатая юбчонка и старые кроссовки – все говорило о непоседливом характере их обладательницы. Она, приоткрыв маленький ротик от удивления и любопытства, рассматривала Ивана так, как могут только дети и стесняются делать взрослые. Девочку привлекла не только внешность Ивана. Она удивлялась, почему он стоит один, без друзей, мамы, папы и бабушки, вяжущей своему внуку кружевные кофточки? Почему от него так веет холодом? Почему ей хочется одновременно плакать и смеяться? Да и кто он вообще такой? Иван устало улыбнулся, а затем приветливо подмигнул ей. Она залилась краской, скрывшей россыпь задорных веснушек. Девчушка отвернулась так быстро, будто ее уличили в недозволенной шалости. Брагинский вздохнул, трижды перекрестился и медленно вошел в храм. Да… Наконец-то долгожданная атмосфера покоя. Святые и мученики взирали на него со сводов и икон, бабушки ставили стройные свечки за упокой и здравие, молодые родители, уставшие от городской суеты, а с ними маленькие дети, с любопытством рассматривающие батюшку, бабушек, и вообще все, что окружало их. Иван, привыкший посещать церковь еще со времен Владимира Красно Солнышко, чувствовал, как его душа сливается в едином порыве с молитвой. Чистые и возвышенные голоса хора вещали о смирении и покаянии, о вечных муках человека, его внутренней и неизменной борьбе между Богом и Павшим Ангелом… Россия вздрогнул. С иконы, с младенцем на руках на него молчаливо взирала Богородица. «Да, я грешен, — думал он, — Вся моя жизнь – череда кровавых безумств, войн, восстаний, смут… Я всегда хотел и жаждал большего, но поверь, не власти хотел я, и не богатств. Ради своей мечты я гордо шагал сквозь столетия, проливая не только кровь врагов, но и свою. Я всегда жил ради будущего, как безумный следовал за хрупким миражом, не замечая окружающей меня разрухи и ликующей смерти... – голос Ивана дрогнул, и он с вызовом взглянул на икону, — И я был наказан! Столетия назад мне выпала нелегкая участь быть рабом Орды, затем бесконечные нашествия на мою землю. Я помню тяжелую поступь тевтонцев, презрительный взгляд Наполеона, леденящий душу взгляд нацистов… Я помню их дьявольский оскал на устах, их руки, запятнанные Моей кровью! С тех пор страдание и одиночество, словно ночные тени преследуют меня... Но моя сила, пред которой пали мои враги, и до сих пор приходят в трепет нынешнее поколение стран, стала моим проклятием… Так скажи мне! Чем я так провинился перед небесами, за что вы так покарали меня и мой народ!». Ивану было трудно сдержать поток мыслей и воспоминаний, так внезапно нахлынувших. Ему казалось, что Взор Святой был грозен и жалостлив. Мелодия, будто бы вторя внутренней драме, происходившей в душе Ивана, устремилась вверх, хор брал более высокие ноты, полные тревоги и, как казалось Ивану, возмездия… Но вдруг череда хаотичных мыслей резко оборвалась. Грудь Ивана пронзила острая, невыносимая боль. Он пытался терпеть, чтобы не привлекать излишнего внимания окружающих, но его состояние лишь ухудшалось. Мгновение спустя, странная туманная пелена застилала глаза. Россия уже никого не замечал, он видел только икону и расписной свод, который, постепенно менял очертания, а изображения начинали двигаться. «Я, наверно, болен и сошел с ума», — горько усмехнулся Иван, но тут же застыл в неописуемом ужасе. Изображение Святых исчезло. На их месте появилось огромное, почти черное поле, на котором сражались тысячи людей. Их лица были искажены гримасой ярости и отчаяния. Они, не замечали убитых, добивали раненных, пытаясь достичь врага. В этой кишащей толпе Иван разглядел Альфреда, Артура, Людвига, Яо и другие страны, которые с той же яростью сражались друг с другом. Но вдруг небеса, словно напитавшись кровью убитых, стали бардовыми, алые облака клубились, словно дым адского пламени. Взбесившаяся и опьяненная духом смерти толпа, металась и извивалась, словно проклятое Богом создание, сметая всех на свое пути… Ивана, закаленного страданиями и лишениями, было трудно напугать. Но это зрелище повергло его в ужас. Кровавое пиршество было так похоже на Судный День… Внезапно сражение прекратилось. Измученные, грязные люди что-то кричали и в панике старались скрыться. Посреди поля возник огромный ужасающий черный силуэт, от которого волнами накатывала нечеловеческая и нечестивая мощь. Неведомая тварь, начала извиваться, меняя облик, и приобретая инфернальные очертания. Существо, стояло спиной к Ивану, но ему было жутко. России казалось, что он знал, что скрывается за личиной адского создания… Из утробы демонического зверя, раздался рык, прерываемый жутким безумным смехом. Тварь обернулась лицом к Ивану и ее окровавленная пасть исказилась адским оскалом. России было невыносимо наблюдать это кошмарное видение. Страх змеиным ядом растекался по венам, сердце, в безумном ритме стучалось, усиливая и без того невыносимую боль. Иван, не выдержав, бросился вон из церкви. Он бежал в никуда, ускоряя бег, стараясь скрыться от этого паранормального видения. Его преследовал ухмыляющийся лик существа, будто бы возжелавший стать кошмаром Ивана. Россия, убежав на приличное расстояние, остановился, чтобы перевести дыхание. Боль в груди постепенно утихала, а пелена в глазах таяла, словно утренний туман. Ивану, наконец, удалось успокоиться и привести свои мысли в порядок: «Но что же это было? — думал он, — Неужели это правда?.. Нет... Видимо, я действительно болен, — пытался утешить себя Иван, вспомнив свои недавние приступы сердечной боли, — Мне нужно успокоиться и быть готовым к завтрашнему мировому собранию…». Придя в себя, Россия направился к своему автомобилю, гадая, какие проблемы ждут его на саммите, тем самым скрываясь от видения, которое словно ночной вор спряталось в уголках измученного сознания Ивана…