Последняя война

Ивану было нелегко. На последних собраниях он чувствовал не дающее покоя напряжение. Россия видел, как в глазах некоторых стран горит странный огонь, пламя которого обжигало воинствующие сердца. Брагинский понимал, к чему ведут эти дискуссии об истощающихся ресурсах, размещении ПРО, операциях в Иране и в Ираке, быстро растущей, словно дрожжи экономической мощи Китая. «Эпидемия золотой лихорадки». – С иронией подумал Иван, наблюдая с какой алчностью собравшиеся изучают карту природных ресурсов. - Эй, Россия! – Жизнерадостно окрикнул Альфред Ивана, — А почему ты не принимаешь участие в нашем собрании? – удивленно спросил он, ожидая, что Брагинский плетет очередную интригу за их спинами. - Я не думаю, что в скором времени мне понадобятся новые месторождения ресурсов. – Как всегда с двусмысленной улыбкой отвечал Россия, — Тем более, я смотрю вам и без меня не скучно. - Вот уж никогда не поверю, что ты бросил свои «имперские» замашки. – С легкой тенью самодовольства и недоверием возразил Альфред. - Верить или нет – это твое дело, — все тем же спокойным, ничуть не дрогнувшим голосом парировал Иван, — Но словосочетание «имперские замашки» больше подходит тебе, не правда ли? Если ты не согласен, спроси мнение Ирака, Ирана, Венесуэлы, бывшую Югославию, Кубу, Ливию… Тебе огласить весь список? – Отвечал Брагинский, с удовольствием наблюдая, как постепенно самодовольство Альфреда, меняется на гнев и возмущение. Америку, не обладавшим особой сдержанностью, последние слова просто вывели его из себя: - Я не собираюсь идти на поводу у какого-то недобитого коммуниста. Отвергая всякие принципы демократии, права человека, ты тем самым признаешь себя новой Империей зла, не так ли? – С елейной улыбкой на губах передразнил Альфред Ивана, — Я построил общество, основанное на принципе свободы. Я – герой и держава номер один. Я смог подарить свет демократии тем странам, о которых ты говорил как о якобы пострадавших. - Ну, если ты свободой называешь возросшее число военных баз на их территории и немыслимый наркотрафик, то да. Демократия там просто растет и процветает… - Ты можешь язвить сколько угодно, — уже трясясь от гнева, отвечал Альфред, — Но я бы на твоем месте следил за своим языком! Ты должен помнить, что ты уже не так крут, после развала СССР! И поверь, ты еще вспомнишь все унижение, которое пережил тридцать пять лет назад! – С этими словами Америка резко отвернулся и направился к Китаю. Неподалеку от ссорившихся стран, с украденным у Эстонии ноутбуком сидел Силенд, который с нескрываемым интересом наблюдал за перепалкой: - Ого! Засмеялся он, — Вот это баттхёрт! – ухмыльнулся он, видя, как Америка с едва прикрываемой яростью, направляется к столу переговоров. – Нет, ну это ж надо… Ай! Больно! – вскрикнул Силенд, почувствовав, как Англия дал первый подзатыльник за неуместный комментарий, а второй непризнанная страна получила от Эстонии, за украденный ноутбук. Америка, искоса, наблюдавший за Россией, понимал, что его обвинения против Ивана были не совсем верны. В то время, как другие страны в едином порыве «перекраивали» Восток и вершили судьбы мира, Россия, пережив кризис девяностых, оставался в стороне. Он был обессилен, и все, что ему оставалось, это зализывать раны, терпеть унижение и оскорбления. Но время в союзе с терпением и усердием сделало свое дело. Россия уже не был той ослабевшей страной. Набравшись сил, он снова вводил в заблуждение другие государства своей загадочной улыбкой и заставлял их считаться с его мнением. Иван стоял у окна, не обращая внимания на суетящиеся страны. Старые тревоги вновь ожили, окутав душу новыми страхами. Россия знал, что война снова смертоносной чумой пройдется по планете. Но он не хотел сражений. Ему не нужны были новые территории, сокровища, ресурсы. Слишком много крови было пролито за все его существование. Иногда, Ивану казалось, что страдание стало его вторым именем… Впрочем, кое в чем Альфред был все же прав. Да, Россия действительно не нуждался в новых сферах влияния. Но он слишком хорошо помнил все свои битвы, победы, поражения, боль, опустошенность… и пьянящий запах крови. В такие мгновения безумство овладевало Иваном, и тогда никакая сила не могла его остановить. Вдохновленный убийца, пишущий летопись кровью… Таким он представал перед врагами. Именно такого Ивана боялся весь мир. Зловещая аура и леденящее «Кол-кол-кол» были лишь предвестниками возможной бури. «А что? – размышлял Брагинский, — Скоро я восстановлю свою мощь, и я снова смогу видеть, как жизнь угасает в телах поверженных врагов, а предсмертная агония искажает их прекрасные черты…». В этот миг Иван действительно был похож на демона. Воздух, окружающий его, и без того холодный стал просто ледяным, а неизвестно откуда взявшийся северный ветер, невидимой лентой пронесся мимо своего «повелителя», обдав зимней волной собравшихся. Яо поежился и решил закрыть внезапно раскрывшиеся нараспашку окна. Северный Италия начал жаловаться на сквозняк, теснее прижавшись к Германии. И лишь Англия пристально посмотрел на стоящего в стороне Россию. «Неужели опять?» — с тревогой подумал он. Но Иван даже не взглянул на них. Он полностью окунулся в омут мечты и воспоминаний. Череда кровавых утех пронеслась перед его взором. «А что? – снова спросил он себя, — Я бы смог…». Но глаза маленькой девчушки и жуткое видение в церкви заставило Брагинского очнуться от порочного, полного соблазнов дурмана. Но внезапная резкая острая боль в груди оборвала внутренний поток мыслей. Иван вздрогнул и прерывисто вздохнул: «Как? Опять!.. Мое сердце… Жадное неуемное сердце!.. Чего же ты хочешь?» — тихо бормотал Иван, опираясь дрожащей рукой о стену. Страх овладел им, когда он увидел, как темно-бардовое пятно медленно расползается по рубашке. Россия крепко стиснул зубы, чтобы никто не услышал его отчаянный крик боли. Но страны были слишком увлечены обсуждением очередного экономического вопроса. Сердце билось так, будто оно пыталось вырваться из клетки, прутьями которой были ребра. Силы на исходе. Глаза снова застилала бледная, сгущающаяся пелена, а чудовищная боль сдавливала все тело, мешая сделать хотя бы вдох живительного воздуха. Через мгновение Иван уже ничего не мог видеть. Он слышал только мерный стук в ушах и… странные голоса. Дрожь, наконец, покинула его, а боль ослабила свою железную хватку, но Брагинский, не выдержав такой резкой перемены, рухнул на мраморный пол.